Сатиры - Чёрный Саша

Саша Черный

Сатиры

Критику

Когда поэт, описывая даму,Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет», —Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —Что, мол, под дамою скрывается поэт.Я истину тебе по-дружески открою:Поэт – мужчина. Даже с бородою.

1909

Всем нищим духом

Ламентации

Хорошо при свете лампыКнижки милые читать.Пересматривать эстампыИ по клавишам бренчать, —

Щекоча мозги и чувствоОбаяньем красоты,Лить душистый мед искусстваВ бездну русской пустоты…

В книгах жизнь широким пиромТешит всех своих гостей,Окружая их гарниромИз страданий и страстей:

Смех, борьба и перемены,С мясом вырван каждый клок!А у нас… углы да стеныИ над ними потолок.

Но подчас, не веря мифам,Так cобытий личных ждешь!Заболеть бы что ли тифом,Учинить бы, что ль, дебош?

В книгах гений Соловьевых,Гейне, Гете и Золя,А вокруг от ИвановыхСодрогается земля.

На полотнах Магдалины,Сонм Мадонн, Венер и Фрин,А вокруг кривые спиныМутноглазых Акулин.

Где событья нашей жизни,Кроме насморка и блох?Мы давно живем, как слизни,В нищете случайных крох.

Спим и хнычем. В виде спорта,Не волнуясь, не любя,Ищем бога, ищем черта,Потеряв самих себя.

И с утра до поздней ночиВсе, от крошек до старух,Углубив в страницы очи,Небывалым дразнят дух.

В звуках музыки – страданье,Боль любви и шепот грез,А вокруг одно мычанье,Стоны, храп и посвист лоз.

Отчего? Молчи и дохни.Рок – хозяин, ты – лишь раб.Плюнь, ослепни и оглохни,И ворочайся, как краб!

…Хорошо при свете лампыКнижки милые милые читать,Перелистывать эстампыИ по клавишам бренчать.

1909

Пробуждение весны

Вчера мой кот взглянул на календарьИ хвост трубою поднял моментально,Потом подрал на лестницу, как встарь,И завопил тепло и вакханально:       «Весенний брак, Гражданский брак!       Спешите, кошки, на чердак…»

И кактус мой – о, чудо из чудес! —Залитый чаем и кофейной гущей,Как новый Лазарь, взял да и воскресИ с каждым днем прет из земли все пуще.       Зеленый шум… Я поражен:       «Как много дум наводит он!»

Уже с панелей смерзшуюся грязь,Ругаясь, скалывают дворники лихие,Уже ко мне забрел сегодня «князь»,Взял теплый шарф и лыжи беговые…       «Весна, весна! – пою, как бард, —       Несите зимний хлам в ломбард».

Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!Весенняя лазурь спугнула дым и копоть,Мороз уже не щиплет никого,Но многим нечего, как и зимою, лопать…       Деревья ждут… Гниет вода,       И пьяных больше, чем всегда!

Создатель мой! Спасибо за весну! —Я думал, что она не возвратится, —Но… дай сбежать в лесную тишинуОт злобы дня, холеры и столицы!       Весенний ветер за дверьми…       В кого б влюбиться, черт возьми?

1909

Песня о поле

«Проклятые» вопросы,Как дым от папиросы,       Рассеялись во мгле.       Пришла проблема пола,       Румяная фефела,              И ржет навеселе.

Заерзали старушки,Юнцы и дамы-душки       И прочий весь народ.       Виват, проблема пола!       Сплетайте вкруг подола              Веселый «хоровод».

Ни слез, ни жертв, ни муки…Подымем знамя-брюки       Высоко над толпой.       Ах, нет доступней темы!       На ней сойдемся все мы —              И зрячий и слепой.

Научно и приятно,Идейно и занятно —       Умей момент учесть:       Для слабенькой головки       В проблеме – мышеловке              Всегда приманка есть.

1908

Анархист

Жил на свете анархист,Красил бороду и щеки,Ездил к немке в ТериокиИ при этом был садист.

Вдоль затылка жались складкиНа багровой полосе.Ел за двух, носил перчатки —Словом, делал то, что все.

Раз на вечере попович,Молодой идеалист,Обратился: «Петр Петрович,Отчего вы анархист?»

Петр Петрович поднял бровиИ, багровый, как бурак,Оборвал на полуслове:«Вы невежда и дурак».

1910

Пошлость

Лиловый лиф и желтый бант у бюста,Безглазые глаза – как два пупка.Чужие локоны к вискам прилипли густо,И маслянисто свесились бока.

Сто слов, навитых в черепе на ролик,Замусленную всеми ерунду,Она, как четки набожный католик,Перебирает вечно на ходу.

В ее салонах – все, толпою смелой,Содравши шкуру с девственных идей,Хватают лапами бесчувственное телоИ рьяно ржут, как стадо лошадей.

Там говорят, что вздорожали яйцаИ что комета стала над Невой, —Любуясь, как каминные китайцыКивают в такт под граммофонный вой.

Сама мадам наклонна к идеалам:Законную двуспальную кроватьПод стеганым атласным одеяломОна всегда умела охранять.

Но, нос суя любовно и суровоВ случайный хлам бесштемпельных «грехов»,Она читает вечером БарковаИ с кучером храпит до петухов.

Поет. Рисует акварелью розы.Следит, дрожа, за модой всех сортов,Копя остроты, слухи, фразы, позыИ растлевая музу и любовь.

На каждый шаг – расхожий катехизис,Прин-ци-пи-аль-но носит бандажи.Некстати поминает слово «кризис»И томно тяготеет к глупой лжи.

В тщеславном, нестерпимо остром, зудеВсегда смешна, себе самой в ущерб,И даже на интимнейшей посудеИмеет родовой дворянский герб.

Она в родстве и дружбе неизменнойС бездарностью, нахальством, пустяком.Знакома с лестью, пафосом, изменойИ, кажется, в амурах с дураком…

Ее не знают, к счастью, только… Кто же?Конечно – дети, звери и народ.Одни – когда со взрослыми не схожи,А те – когда подальше от господ.

Портрет готов. Карандаши бросая,Прошу за грубость мне не делать сцен:Когда свинью рисуешь у сарая —На полотне не выйдет belle Hеlene[1].

1910

Потомки

Наши предки лезли в клетиИ шептались там не раз:«Туго, братцы… Видно, детиБудут жить вольготней нас».

Дети выросли. И этиЛезли в клети в грозный часИ вздыхали: «Наши детиВстретят солнце после нас».

Нынче так же, как вовеки,Утешение одно:Наши дети будут в Мекке,Если нам не суждено.

Даже сроки предсказали:Кто – лет двести, кто – пятьсот,А пока лежи в печалиИ мычи, как идиот.

Разукрашенные дули,Мир умыт, причесан, мил…Лет чрез двести? Черта в стуле!Разве я Мафусаил?

Я, как филин, на обломкахПереломанных богов.В неродившихся потомкахНет мне братьев и врагов.

Я хочу немножко светаДля себя, пока я жив,От портного до поэта —Всем понятен мой призыв…

А потомки… Пусть потомки,Исполняя жребий свойИ кляня свои потемки,Лупят в стенку головой!

1908

Крейцерова соната

Квартирант сидит на чемоданеИ задумчиво рассматривает пол:Те же стулья, и кровать, и стол,И такая же обивка на диване,И такой же «бигус» на обед, —Но на всем какой-то новый свет.

Блещут икры полной прачки Феклы.Перегнулся сильный стан во двор.Как нестройный, шаловливый хор,Верещат намыленные стекла,И заплаты голубых небесОбещают тысячи чудес.

Квартирант сидит на чемодане.Груды книжек покрывают пол.Злые стекла свищут: эй, осел!Квартирант копается в кармане,Вынимает стертый четвертак,Ключ, сургуч, копейку и пятак…

За окном стена в сырых узорах,Сотни ржавых труб вонзились в высоту,А в Крыму миндаль уже в цвету…Вешний ветер закрутился в шторахИ не может выбраться никак.Квартирант пропьет свой четвертак!

Так пропьет, что небу станет жарко.Стекла вымыты. Опять тоска и тишь.Фекла, Фекла, что же ты молчишь?Будь хоть ты решительной и яркой:Подойди, возьми его за чубИ ожги огнем весенних губ…

Квартирант и Фекла на диване.О, какой торжественный момент!«Ты – народ, а я – интеллигент, —Говорит он ей среди лобзаний, —Наконец-то, здесь, сейчас, вдвоем,Я тебя, а ты меня – поймем…»

1909