Правильное общество - Хальварт Шрадер

Отцы французской революции – Вольтер, Монтескье, Руссо – провозглашали основными ценностями свободу, равенство и братство, в которых они видели воплощение справедливости по отношению к человеку. Свобода приобрела у них антропоморфную сущность, ее символизировала фигура женщины, вспомните статую Свободы, подаренную французами американцам. Также у свободы появилась законченная юридическая формула – «Разрешено все, что не запрещено законом». Равенство реализовалось как всеобщее избирательное право (правда, это равенство распространялось только на мужчин, для женщин равное избирательное право появилось только в ХХ в.). Но вот что важно – третьим принципом справедливости было объявлено братство, что означало социальное равенство. Все люди рождены равными, считал Руссо, значит, любое неравенство – несправедливо, в том числе и имущественное. Поэтому в ходе революции имущество и земли дворянства конфисковывались и подлежали перераспределению в пользу неимущих. Тогда же Руссо теоретически обосновал и справедливость диктатуры большинства – для обеспечения свободы и справедливости оправдан террор, необходимо принуждение к свободе.

Теперь марксистам оставался один шаг: объявить, что справедливость – только классовая категория. Нет общей морали, общих человеческих ценностей – а только мораль буржуазии или мораль пролетариата, справедливость буржуазии или справедливость пролетариата. Все капиталистическое общество было объявлено в принципе несправедливым, а ради будущего справедливого общества оправданы как насилие, так и принуждение. Как утверждали революционеры, «светлое будущее требует жестких мер». Результат этих «жестких мер» нам теперь хорошо известен. Везде, во всем мире, там, где отрицались общие принципы морали, общечеловеческие ценности и, прежде всего, неприкосновенность человеческой жизни, везде, где было ограничение свободы ради будущей полной свободы и торжества справедливости, царила еще большая несправедливость и преступления против народа. Под лозунгом диктатуры большинства приходило к власти меньшинство, неравенство еще больше увеличивалось за счет нищеты большинства людей и немыслимого богатства некоторых избранных, везде проводились массовые репрессии и устанавливался тоталитаризм. Однако там, где принцип социального равенства проводился законными средствами – через конкуренцию социал-демократических партий с другими политическими силами посредством легитимных выборов – удалось построить удачную модель социально справедливого общества. Прежде всего, это получилось у скандинавских стран, граждане которых признают справедливость устройства своего общества, несмотря на политику перераспределения и высокие налоги как для физических, так и для юридических лиц.

Суммируя различные точки зрения, можно сказать, что принципы равенства, свободы, законности, честности являются определяющими для понимания справедливости как основы общественного устройства. Свободен тот, кто не зависит от другого человека, а зависит от всеобщего закона, тот, кто понимает свой долг и обязанности перед другими людьми и перед собой. Принуждение никогда не может быть справедливым. Но если античное общество требовало справедливости прежде всего от богов, а средневековое – от единого Бога, то современное общество требует справедливости правил. Мы требуем справедливости даже не от конкретного человека – правителя или политического лидера, а от системы. Поэтому правильное общество – это системно организованное общество свободных индивидов, которые равны перед законом и обладают равными человеческими правами.

Но насколько простираются требования социального равенства как принципа справедливости? Мы уже отметили, что все способы насильственного обеспечения свободы и равенства обречены на неудачу. Но если учитывать мирный характер преобразований, какой должна быть политика рыночных государств в отношении перераспределения, направленного на создание справедливого общества?

В экономической и социальной науке, в том направлении, которое получило название «неоавстрийская школа» (Фридрих фон Хайек, Людвиг фон Мизес), понятие социальной справедливости полностью отрицается. Критикуя плановую систему социалистического общества, Хайек утверждает, что этот путь – дорога к рабству, что социальная справедливость – совершенно пустое, бессодержательное понятие. Справедливыми или несправедливыми могут быть только действия индивида, а не общества, поскольку общества не действуют, действуют только люди. Если вы предоставляете право обществу в лице правительства перераспределять совокупный доход, то делить будут не все, а конкретные люди, и будут ли цели этого перераспределения моральными – это еще вопрос. Поэтому только индивид сам должен решать, какую часть своего дохода он может потратить на благотворительность и социальную помощь, и только такой порядок будет справедливым общественным устройством. Но идеи Хайека и Мизеса не получили особого признания в обществе первой половины ХХ в. Почти все государства перешли от политики свободного рыночного хозяйства к политике регулируемого рыночного хозяйства, а в послевоенную эпоху утвердилась модель государства благосостояния (welfare state), или социального государства, которое предполагает активную политику перераспределения доходов в целях обеспечения социального равенства. И до сих пор во всех западных странах доля налогов в составе валового общественного продукта растет и достигает 30–40 %.

Моральное оправдание политика перераспределения государства благосостояния получила в теории справедливости Джона Роулза, известного своей фундаментальной книгой «Теории справедливости» – одной из самых значительных работ в моральной философии XX в. В 70-е гг. Роулз становится центральной фигурой американской моральной философии. Он создает особый дискурс справедливости, который рассматривает исключительно с точки зрения рациональности и долга. Он выступает против утилитаристской концепции справедливости, которая предполагает некий баланс положительных и отрицательных следствий. Например, мы знаем точно, что курить – однозначно плохо для здоровья, но утилитаристы считают так: если положительный эффект от снятия стресса после сигареты будет больше, чем вред, оказанный сигаретой на физическое здоровье человека, то курить можно. Следовательно, не надо запрещать курение в обществе. Антиутилитаризм провозглашает следующее: курить – это вред, значит, тот, кто сознательно выбирает такой стиль жизни, вправе так поступать, только если он не наносит этим своим выбором ущерб окружающим. Справедливость – это взаимное соглашение сторон, поэтому одна сторона никогда не примет вред, который ей может быть нанесен пассивным курением другой стороны, учитывая даже возможные положительные последствия для самого курильщика. Утилитаризм ратует за справедливость цели, то есть предполагается, что в обществе существует некое общее благо, например общее счастье, или спасение, или свободное развитие человека, или принцип экономической эффективности. Но в действительности в современном обществе, в отличие от древних обществ и даже средневековых городов-государств, организованных по принципу коммуны, нет никакого общего блага, которое могло бы быть принято всеми и могло бы выступить критерием справедливости. Наше общество состоит из совершенно разных людей, у каждого из которых свое понимание блага и того, как прожить свою жизнь, им надо договориться о совместном существовании, поэтому они принимают справедливость как принцип установления правил, а не как принцип достижения блага. Итак, общество для Роулза – договорное предприятие, оно не предполагает достижения какой-либо цели, оно справедливо организует совместное существование людей с помощью справедливых институтов.

Как же договориться этим свободным людям, если бы им пришлось строить такое общество справедливых правил? Роулз предполагает, что главный принцип договора – честность, поэтому он и понимает справедливость как честность. Это означает, что каждый свободный индивид должен ради всеобщей свободы добровольно ограничить по соглашению свою свободу и должен в начальный момент договора предположить, что не знает своего реального состояния – богат он или беден, здоров или болен, преуспел в жизни или нет. Роулз называет такое положение «занавесом неведения» (veil of ignorance). Для чего? Чтобы решить, как установить правила без учета личной выгоды, например, в пользу бедных или богатых. Мы ведь и в действительности не знаем, что нас ждет в будущем, так как жизнь очень переменчива. Цель каждого индивида – удовлетворить прежде всего собственные интересы, опираясь на определенные моральные установки. Роулз считает, что все люди по сути дела – те же рациональные эгоисты, но действующие под «вуалью неведения». Что же они будут считать справедливым? Если люди не знают своего будущего благосостояния, то, предполагая, что их положение может оказаться не самым лучшим, они предпочтут, чтобы тем, кто находится в худшем положении, доставалось больше из «общего пирога», – так, по Роулзу, мыслит экономический человек современного рыночного общества. То есть если вы вдруг окажетесь бедны, то общество должно больше помогать именно вам, а если вы богаты – то вам не жалко поделиться с другими. Исходя из этого предположения, Роулз и формирует два базовых принципа справедливого общества.