Сто стихотворений - Михаил Дудин

1961

Письмо

Траве расти, и женщинам рожать.И соловьям свистеть рассветной ранью.Пройдет вся жизнь моя, а я все буду ждатьСвоих друзей, оставленных за граньюСлепых огней и вечной тишины,Откуда нет моим друзьям возврата.Но наши души не разобщены, —И мертвый брат живого кличет брата.О, соловьиный щелк на утренней заре,Свист пеночки в черемуховой дрожи!Окопный дым — и вся земля в золе.Два сердца. Две любви, как две росинки, схожи.Нет, не тоска! Немая песнь души,Живых и невозвратных связь живая.На перекличку дружества спеши,Моей души любовь сторожевая.Я боль тревоги до конца несу,Чтоб никогда и никакая силаИюньскую тишайшую росуВ черемухе цветущей не спалила.

1961

«Ах, ласточек на утренней заре…»

Ах, ласточек на утренней зареНеугомонный щебет по карнизам!На пепле жизни, на ее золеСирень бушует в оперенье сизом.

Мир неделим сегодня. Без дробейОбходится и остается целым.Душа моя становится добрейУ будущего мира под прицелом.

О память сердца, душу вороши,Чтоб день грядущий не ушел из виду.С тревогой переполненной душиРосою смой вчерашнюю обиду.

Ответь любовью на призыв любви.И сердцем к сердцу помоги добраться.И если я достоин, позовиНа праздник человеческого братства.

1961

«У меня не смертельная рана!..»

Т. Будановой

У меня не смертельная рана!Я еще доползу до огня.Улыбается мальчик с экрана,Бесподобно играя меня.

Добреду, опираясь о стену,До палатки с кровавым крестом.Зал внимательно смотрит на сцену,В жизнь мою на ходу холостом.

Жизнь моя мельтешит и мелькаетИ у смерти висит на краю.Удивляюсь, откуда он знаетОбожженную душу мою.

Я совсем отвергаю досадуИ клопиный ее непокой.А своею игрою наградуЗа меня перехватит другой.

С голубого экрана без гримаОн сойдет через десять минут.И девчонки в бездумье игриво,Спотыкаясь, за ним побегут.

Он пройдет, на меня не похожий,Улыбаясь загадочно мне.Дескать, шире дорогу, прохожий,Отойди и постой в стороне.

Что ж, толкайся, но только не шибко.Торопись, но спешить погоди.Где-то есть в моей жизни ошибка,Не споткнись о нее впереди.

И не хмурь недовольного взгляда,Непокорный вихор теребя.Не играй меня, мальчик, не надо!Я и сам доиграю себя.

1962

Песни Лебяжьей канавке

1. «Лебединые юности трубы…»

Лебединые юности трубыВ невозвратном поют далеке.

Не криви пересохшие губы,О былом не гадай по руке.И от глаз напряжением волиОтгони невеселую тень.

Бесшабашно на Марсовом полеГолубая бушует сирень.Бушевала сирень. БушевалаДаже смерти самой вопреки.И стучали по плитам канала,Спотыкаясь, твои каблуки.Перемешанный с дымкой рассвета,Поднимался сиреневый чад.

Каблуки из блокадного летаНе по плитам — по сердцу стучат.Две орбиты схлестнулись, и крутоРазвернулись ракеты в рассвет.Стала вечностью эта минута,Ей ни смерти, ни времени нет.

Отпылили далекие марши.Белой ночи рассеялся дым.Я не стал ни моложе, ни старше.Я остался все тем — молодым.

Я живу этим чудом рассвета,И с восторгом в моей тишинеИз того невозвратного летаОткликаются лебеди мне.

2. «Я не был обнесен у жизни на пиру…»

Я не был обнесен у жизни на пируНи чашей мести и ни чашей чести.Ты кончишься со мной иль я с тобой умру —Не все ль равно: мы были в мире вместе.

Был белой ночи зыбкий облик тих.Был только миг. И в этот миг мгновенный,В миг озаренья, ради нас двоихЧасы остановились во вселенной.

Ты шла ко мне сквозь радость и печаль,И горизонтам не было предела.И за тобой в неведомую дальС твоей душой моя душа летела.

3. «Ах, Лебяжья канавка! По бережку…»

Ах, Лебяжья канавка! По бережку,По траве-мураве на весуЯ, в пригоршнях укрытую, бережноПамять — птицу-синицу — несу.

Ах, Лебяжья канавка! Не наши лиСоловьи ликовали в ночи?То, что было со мною, — не спрашивай.То, что будет со мною, — молчи.

Ах, Лебяжья канавка! Под липами,Над твоею над тонкой водой,Мы пригубили счастья, да выпили,Да запели душой молодой.

Ах, Лебяжья канавка! Из давностиСветлой страсти, кипевшей в бою,Я несу тебе дань благодарности,Ненасытную душу мою.

1964

Песня последнему жаворонку

Г. Козловой

А мне Москва была мала.Мне неуютно было.Метель январская мела,И всю Москву знобило.

Я шел куда глаза глядят.Я брел один без цели.Переметал Охотный рядХолодный хвост метели.

О чем я думал? Ни о чем.О всем, что мне известно.Плечо зимы с моим плечомСоприкасалось тесно.

Наверно, все бывает вдруг.И — вдруг, быстрее пули,Твои глаза, как сам испуг,В мои глаза взглянули.

И все. Какой-то малый миг,Секунда-две, не боле.Но я в глазах увидел крикСочувствующей боли.

И сразу там, на глубинеМоих раздумий где-то,Опять, как показалось мне,Зазеленело лето.

И жаворонок зазвенел,Взлетев над клеверищем.…Мы все в кругу обычных делНесбыточное ищем.

На нашей юности лежатНапластованьем годы.И нам от них не убежать,Как от самой природы.

К нам нелегко ему лететь —Все ощутимей козни.Но продолжает где-то петьМой жаворонок поздний.

1965

Вдогонку уплывающей по Неве льдине

Был год сорок второй.Меня шаталоОт голода,От горя,От тоски.Но шла весна —Ей было горя малоДо этих бед.

Разбитый на куски,Как рафинад сырой и ноздреватый,Под голубой Литейного пролет,Размеренно раскачивая латы,Шел по Неве с Дороги жизни лед.

И где-то там,Невы посередине,Я увидал с Литейного мостаНа медленно качающейся льдинеОтчетливоПодобие креста.

А льдина подплывала,За быкамиПеред мостом замедлила разбег.Крестообразно,В стороны руками,Был в эту льдину впаян человек.

Нет, не солдат, убитый под Дубровкой,На окаянном Невском «пятачке»,А мальчик,По-мальчишески неловкий,В ремесленном кургузом пиджачке.

Как он погиб на Ладоге,Не знаю.Был пулей сбит или замерз в метель.

…По всем морям,Подтаявшая с краю,Плывет его хрустальная постель.Плывет под блеском всех ночных созвездий,Как в колыбели,На седой волне.

…Я видел мир.Я полземли изъездил,И время душу раскрывало мне.

Смеялись дети в Лондоне.ПлясалиВ Антафагасте школьники.А онВсе плыл и плыл в неведомые дали,Как тихий стонСквозь материнский сон.

Землетрясенья встряхивали суши.Вулканы притормаживали пыл.Ревели бомбы.И немели души.А он в хрустальной колыбели плыл.

Моей душе покоя больше нету.Всегда,Везде,Во сне и наяву,Пока я жив,Я с ним плыву по свету.Сквозь память человечества плыву.

1966