Сто стихотворений - Михаил Дудин

1956–1957

Иван-чай

Он розов, он лилов, он фиолетов,Метельчатый, высокий иван-чай.…Не спрашивай, не жди моих ответов,Моей глухой тоски не примечай.

Он пахнет медом, сенокосным зноем.Войди в него, слегка пошевели —И зашумят над иван-чаем роемВстревоженные пчелы и шмели.

Кукушка закукует на опушке,Надеждой вечной сердце веселя.Здесь в капонирах били наши пушки,Горели камни, плавилась земля.

Душа моя, в тоске не будь немою.У памяти прощенья не моли!Окопы зарастают над Невою —Здесь полегли товарищи мои.

Давно истлели звезды из фанеры,Осыпались могильные холмы.Живые — мертвым, верные без меры,Своею жизнью присягаем мы.

А жизнь летит? И ветерок, качая,Сдувает вниз, к сплетенью корневищ,Лиловые метели иван-чая,Печального растенья пепелищ.

1956–1957

Стихи о необходимости

На тихих клумбах Трептов-паркаМогил в торжественном покоеДавно горят светло и яркоПионы, астры и левкои.

И за судьбу земли спокоен,Ее простор обозревая,Стоит под солнцем русский воин,Ребенка к сердцу прижимая.

Он родом из Орла иль Вятки,А вся земля его тревожит.Его в России ждут солдатки,А он с поста сойти не может.

1958

Ода буксирам

На сыром ветру линяют флаги,Низкие темнеют корпуса.Я люблю вас, моря работяги,Различаю ваши голоса,

Хриплую, скупую перекличку.Наблюдаю деловую стать,Старую рабочую привычку —Никогда на месте не стоять.

Отдыхать вам некогда! ДовольноДела в шторм и в голубиный штиль,Это знают пристани Стокгольма,Копенгаген, Генуя и Киль.

День и ночь бессменны ваши вахты.И в портах стоящие вокругБелоручки лайнеры и яхтыБез усилий ваших — как без рук.

Вы мне однокашники и други,Спутники поэзии моей,Грубые от соли и натуги,Добрые работники морей.

1958

«Я жизнь свою в деревне встретил…»

Д. Хренкову

Я жизнь свою в деревне встретил,Среди ее простых людей.Но больше всех на белом светеЛюбил мальчишкой лошадей.

Все дело в том, что в мире голомСлепых страстей, обидных слезЯ не за мамкиным подолом,А без семьи на свете рос.

Я не погиб в людской остуде,Что зимней лютости лютей.Меня в тепле согрели людиДобрей крестьянских лошадей.

Я им до гроба благодаренВсей жизнью на своем пути.Я рос. Настало время, парень,Солдатом в армию идти.

Как на коне рожденный вроде,Крещен присягой боевой,Я начал службу в конном взводеСвязным в разведке полковой.

И конь — огонь! Стоит — ни с места.Или галопом — без удил.Я Дульцинею, как невесту,В полку на выводку водил.

Я отдавал ей хлеб и сахар,Я был ей верного верней.Сам командир стоял и ахалИ удивлялся перед ней.

Но трубы подняли тревогу,Полночный обрывая сон.На север, в дальнюю дорогу,Ушел армейский эшелон.

А там, в сугробах цепенея,Мороз скрипел, как паровоз,И что поделать! ДульцинеяОжеребилась в тот мороз.

Заржала скорбно, тонко-тонкоПод грохот пушек и мортир.И мне: «Не мучай жеребенка…» —Сказал, не глядя, командир.

Я жеребенка свел за поймуЧерез бревенчатый настил.И прямо полную обойму,Как в свою душу, запустил.

Стучали зубы костью о кость.Была в испарине спина.Был первый бой. Была жестокость.Тупая ночь души. Война.

Но в четкой памяти запали:Мороз, заснеженный лесокИ жеребенок, что за палецТянул меня, как за сосок.

1959

«Дебаркадер да базар…»

Дебаркадер да базар,Яблоки моченые,Деревянный тротуар,Каблуки точеные.

Все черемухи в дымуНад речными плесами.Пароход на Кострому,Чайки за колесами.

Много весен утеклоПолноводной Волгою.Было грустно и светлоТой дорогой долгою.

Вечер мой который разОдиноко тянется.Почему-то вспомнил вас,И глаза туманятся.

Будто снова от реки,Новые, с колодочки,Простучали каблуки,Лаковые лодочки.

1959

«Полуночный лес…»

И. С. Соколову-Микитову

Полуночный лес.И теченье речноеКачает небесОтраженье ночное.

На старом прогонеБолотной тропоюУсталые кониИдут к водопою,

И фыркают ноздри,И волны — кругами,Полночные звездыГорят над лугами.

И звезды дробятсяНа волнах, как блюдца,И можно добратьсяДо них, дотянуться.

Здесь звезды ручныеИ небо ручное,Раздолье речное,Костер и ночное.

1959

«Я над своей задумался судьбой…»

Я над своей задумался судьбой:И радости припомнил, и тревоги.Судьба меня вела из боя в бой —Другой, наверно, не было дороги.

Другой дороги не было и нет.Ищи другую, как иголку в сене.Ракетами разорванный рассвет,И хлеб, и песня поровну со всеми.

Поземка сзади заметала кровь.Вполнеба — сполох, и луны осколок.Костры горели, и домашний кровБыл, как любовь, желанен и недолог.

Я был твоим. Я был самим собой.Святое слово «родина» — с собою.Ее судьба была моей судьбой,Как хлеб и песня, как команда:   «К бою!»

Воспоминанья прошлого пестры.Но ярче перед новыми мостамиГорят, горят походные костры,И мир согрет походными кострами.

Они для всех. Они недалеки.Ценой моей тревоги и разлукиНавстречу дню в ночи материкиНад океаном простирают руки.

1960

Подземный пожар

К. Коничеву

Июль был жарок, как Сахара.В жаре, без водного пайка,Как бы в предчувствии пожара,Желтела старая тайга.

И он возник. В глуши, проворный,Пошел хозяйствовать огонь.Клубился дым густой и черный,Ползла удушливая вонь.

Лес задыхался в том угаре,Охвачен огненной волной.Но, как спасение, ударилПо лесу ливень проливной.

Единоборствуя с пожаром,Хлестал, открытый и нагой.Шипя, дымился белым паромПод мокрым мохом перегной.

Огонь, казалось, стал покорней,Но, распаляясь — месть за месть,Он в рыжий торф ушел под корни,Ушел и след сумел заместь.

И там пошла его работа,Непоправимая беда.И закоробилось болото,Как на углях сковорода.

И сосны, вздрагивая редко,Не в силах вынести жары,Текли смолой, роняли веткиИ вылезали из коры.

Огонь не выбрался наружу,Не заметался, как петух,И сам себя не обнаружил,Он сделал дело и потух.

В золу забился, в пепел стертый,Кольцом свернулся и исчез.Потом я видел этот мертвый,Безрукий, прокаженный лес.

Ни птичьим свистом, ни трубоюНе оглашалась эта тишь.…Какая почва под тобою?Поосторожнее… Сгоришь!

1961

Письмо

Траве расти, и женщинам рожать.И соловьям свистеть рассветной ранью.Пройдет вся жизнь моя, а я все буду ждатьСвоих друзей, оставленных за граньюСлепых огней и вечной тишины,Откуда нет моим друзьям возврата.Но наши души не разобщены, —И мертвый брат живого кличет брата.О, соловьиный щелк на утренней заре,Свист пеночки в черемуховой дрожи!Окопный дым — и вся земля в золе.Два сердца. Две любви, как две росинки, схожи.Нет, не тоска! Немая песнь души,Живых и невозвратных связь живая.На перекличку дружества спеши,Моей души любовь сторожевая.Я боль тревоги до конца несу,Чтоб никогда и никакая силаИюньскую тишайшую росуВ черемухе цветущей не спалила.

1961