Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами - Геннадий Йозефавичус

можно было макать куски застывшего эларджи, и получалось совсем уж неприлично хорошо, если не божественно. И домашнее вино, кстати, было ровно тем напитком, которым хотелось запивать кусок эларджи, только что вынутый из миски с мингрельским харчо. Цветом вино походило на виноградный сок (что не странно!), то есть не было ни белым, ни красным, а скорее янтарным, цвета хорошо просушенного сена. Пилось оно легко, даже слишком, и коварство этого «слишком» можно было почувствовать лишь в перерыве, при попытке встать; голова еще работала, давала указание ногам, а вот ноги уже не слушались и пытались жить своей жизнью.

Конечно, горы закусок и никак не заканчивающееся вино требовали слов, и члены бригады говорили, шутили, произносили тосты. Плача от смеха, они пересказывали друг другу какие-то старые шутки, может, не очень и смешные, тысячи раз уже повторенные, но дивно подходящие этому месту и этому времени.

Вот одна из них – про отсутствовавшего в тот вечер доктора и отца его, главврача санэпидстанции, большого человека.

В начале девяностых, когда все пало прахом и даже главврача санэпидстанции никто не ставил ни в грош, Вакако жил вместе с родителями в их особняке, в хорошем тбилисском квартале, в котором стали селиться дипломаты, приехавшие в независимую Грузию открывать посольства, миссии и консульства. Соседом семьи Шанидзе как раз и стал такой – швейцарец, большой чин и еще больший нахал. Добрососедства не получалось. Папа Шанидзе – к нему со всем уважением, с предложением выпить и закусить, а тот – мало что без энтузиазма, так еще и с пренебрежением. Раз главврач предложил, два, три, жене даже готовить надоело; а тут – новая напасть. В Тбилиси тогда плохо было с электричеством, совсем беда, отключали его чаще, чем включали, и швейцарец, решивший не ждать милостей от природы, взял да и завел себе генератор – шумный и вонючий. И не просто шумный, но еще и дико вибрирующий. И от вибрации этой пошли в доме Шанидзе трещины по стенам, и даже портрет дедушки – и тот с гвоздя упал. В общем, отправил Шанидзе-папа Шанидзе-сына на переговоры с напутствием: «Пойди к швейцарцу и попроси выключать дурацкий его генератор хотя бы по ночам. Или, чего уж там, пусть делится электричеством с нами, кабель можем перебросить через стену».

Ну, делать нечего, раз папа велел, пошел Вакако к швейцарцу. Пришел, стучится, а тот, швейцарец, его на порог не пускает, будто он и не швейцарец, а швейцар какой-то. В общем, разговора не получилось. Сплошное разочарование.

И с этим вот разочарованием и вернулся Вакако домой, к папе-главврачу. Который, заметим, все же не привык к тому, что с ним не считаются. И папа решил швейцарцу отомстить.

Орудием мести был выбран пес семьи Шанидзе, довольно устрашающего вида, но вполне незлобивый питбуль-терьер. Питбуль был усилиями отца и сына подсажен на забор, отделяющий два владения – семьи Шанидзе и швейцарское, и задница его была прижжена тлеющей сигаретой. Собачка – ошарашенная и напуганная – ринулась вниз, в сад к дипломату, и тут началось самое интересное. За стеной явно были не готовы к вторжению: там, собравшись за столом, мирно ужинали какими-то вюрстами с пивом. А тут – бешеный пес. Ну крики, мольбы о помощи, белый флаг. И, конечно, кабель в обмен на кобеля.

В пересказе история звучит так себе, не слишком смешной, а вот за мингрельским столом все погибали от смеха. Наверное, виной всему артистизм Гоги Тотибадзе, рассказывал нехитрую историю он мастерски, в лицах, показывая даже собаку и строя страшные рожи.

Часам к двум ночи мы наконец закончили. Нет, не потому, что вино закончилось или кухня закрылась. Закончились силы. К тому же надо было рано вставать: утром нам предстояло лететь на вертолете.

Сверху видно все

К восьми утра члены экспедиции уже были вымыты, причесаны и собраны. Мезим и горсть активированного угля, принятые на ночь, сотворили чудо: все съеденные накануне разные вкусные блюда и разные вина (и чача) были, в соответствии с правилами бригады, переработаны. Не будем уточнять во что. Переработаны – и все тут, главное – никто не стонал, не держался за сердце, не требовал излечить его от мигрени, не жаловался на похмелье. Хинкали, понятно, были бы весьма к месту, а про дивный бараний бульон по рецепту старшего Тотибадзе даже не говорю, но и мацони, что дают на завтраке в Betsy’s, а также чая из моих собственных запасов (всегда вожу с собой мешок) вполне хватило, чтобы почувствовать себя готовыми к полету – и во сне, и наяву. Где-то за Мцхетой нас ждал вертолет.

По Тбилиси, мимо шедевра советской архитектуры, бывшего министерства автодорог (архитектор Георгий Чахава, по стечению обстоятельств бывший в то время и министром автомобильных дорог Грузии, построил модернистское здание в 1975 году), правым берегом Куры мы проехали на одну из этих автодорог, на Военно-Грузинскую, миновали Мцхету и стоящий над слиянием Арагви и Куры монастырь Джвари, свернули раз, другой, потерялись, нашлись, снова потерялись, а потом – вполне неожиданно – оказались на взлетной площадке у ждущего нас вертолета.

Зачем он нам был нужен, этот вертолет? Во-первых, чтобы поиздеваться над Константином Тотибадзе, который страшно боится полетов над землей. Кроме того, его в таких полетах мутит. Во-вторых, чтобы дать возможность братьям-художникам напитаться впечатлениями: Гоги надо было сверху присмотреть сюжеты для цикла «Аэрофотосъемка» (как я его называю), а Косте – просто пережить полет, тогда у него появились бы художественные переживания, которые непременно привели бы к появлению свежих мыслей и как следствие – свежих произведений. В-третьих, с воздуха отлично видна практически вся Грузия – и древняя ее столица Мцхета с главным грузинским храмом Светицховели, и место, «где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагви и Куры», и пресловутая Военно-Грузинская дорога, и Джвари, и даже Тбилиси, и такой «вид сверху» был нужен уже мне – для выстраивания в голове карты Грузии. В общем, как ни крути, а полетать было надо.

Мы подошли к вертолету: Костя с покорностью бычка,