Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами - Геннадий Йозефавичус

заказ. Нам принесли горячий лаваш, лимонад и графин домашней чачи. Фабричную водку в Грузии в ресторанах не заказывают; в бутылку с этикеткой любая гадость попасть может, зато каждый самогонщик репутацией и здоровьем отвечает за качество своего продукта.

Затем на столе стали появляться закуски: овощи и цицмат, пряный местный кресс-салат, вонючий ноздреватый соленый сыр гуда, холодное мясо, редька. Мы выпили по первой, даже без тостов; жизнь начала налаживаться. Выпили по второй, уже со смыслом, за Грузию; показалось дно шкалика. Принесли кебабов, аджики и второй графин. На лицах появился румянец, к Гоги вернулось красноречие, и он рассказал старую смешную историю о батумском театре, директор которого придумал верный способ повысить посещаемость вверенного учреждения. В театральном буфете стали торговать чешским пивом и сардельками, причем только в комплекте. И только – на заказ. Билеты из кассы исчезли быстро, зал наполнился хмурыми небритыми мужиками в кепках, прямо во время спектаклей выходившими целыми рядами из зала по команде буфетчика, объявлявшего из центрального прохода: «Восемь порций для Гиви готовы». Театр наградили красным знаменем, директора повысили, пиво пропало, спектакли снова стали идти при пустом зале. Драма, как оказалось, усваивается только с пивом и сардельками.

Мы тоже, по сути, были в театре. Во всяком случае, компании небритых мужиков в кепках присутствовали, купаты (чем не сардельки?) наличествовали. Пижонское чешское пиво, впрочем, осталось где-то в восьмидесятых. Кого им теперь можно удивить?

Поспели хинкали, каких-то жалких четыре дюжины. Конечно, со свиным фаршем. Свинина – вообще главное в Грузии мясо. Это в Москве, в «Хинкальной», мы заказываем все больше с телятиной или с бараниной, тут же, на Военно-Грузинской дороге, да и вообще – на любой другой грузинской дороге – выбирать особо не из чего. Да и незачем. Свиной дух – он привычнее; постная телятина с брутальной домашней чачей и не сочетается вовсе. А без чачи – какие хинкали? Не вином же их запивать! Вот и Гоги, густо посыпав хинкали черным молотым перцем, разлил чачу по рюмкам, взял свою в правую руку, ближайшую к себе хинкалину за пупок – в левую и предложил выпить за наше путешествие.

Никто не сопротивлялся; осоловевшие члены экспедиции схватились за хинкали и рюмки, чокнулись, опрокинули рюмки и, надкусив тесто, с животным чавканьем высосали бульон. Через полчаса от четырех дюжин остались только воспоминания – сорок восемь хинкальих пупков.

Вакхический сон

Вечером каждый из нас был поставлен перед нелегким выбором – идти или не идти ужинать. И каждый решил по совести: Костя с Гоги отправились к друзьям (то есть ужинать; что еще можно делать с друзьями?), Максим – в гостиничный бар, выпивать с Питером из «Мухрани», по делу приехавшим в Тбилиси и тоже остановившимся в Betsy’s, я – валяться в непривычно мягкой (после удобств арт-виллы) кровати, переваривая хинкали и впечатления. Утром нас ждало большое путешествие большой компанией, к нему надо было подготовиться. Физически в первую очередь. То есть выспаться.

Конечно же, мне приснился сон. Привиделся мне абсолютно голый патлатый дремлющий человек с лицом Карамана, но телом Гоги. Был человек увенчан венком из лозы, в правой руке держал он канци, рог, из которого грузины пьют вино. В левой – подобие тирса, сделанного, впрочем, не из стебля фенхеля, а из подручного материала – из ветки дерева. Вздремнуть Гоги-Караман удобно устроился на паре сваленных ураганом стволов, кроны стоящих деревьев дали ему тень. Ага, подумал я во сне, не о нем ли поэт Пушкин?

Вот он! Вот Вакх! О час отрадный!

Державный тирс в его руках;

Венец желтеет виноградный

В чернокудрявых волосах.

Не о нем ли Гомер: «Вдаль устремился по логам лесным Дионис многопетый, хмелем и лавром венчанный»? Дионис, он же Вакх, он же Бахус, младший сын Зевса, наевшийся хинкали и выпивший чачи, снился мне, наевшемуся хинкали и выпившему чачи. Бог виноделия, растительности и религиозного экстаза; ба, да он грузин! Типичный грузин, хрестоматийный кутила, отважный боец, скрывающийся в чаще ото всех – врагов, друзей, семьи; отшельник с канци, наполненным соломенного цвета божественной влагой – «Вот Бахус, вечно юный // Вот он»! Амфора с вином закопана в саду, в пещере спрятаны припасы – чурчхела, кусочек сыра, сушеные абрикосы; в лесу, больше похожем на версальский парк Мухранбатони, наломано дров. Вакх отдыхает, смежив очи, – перед битвой ли, перед кутежом – не поймешь. Александр Сергеевич писал:

Эван, эвое! Дайте чаши!

Несите свежие венцы!

Невольники, где тирсы наши?

Бежим на мирный бой, отважные бойцы.

Мирный бой – это что? Борьба с собственными страстями? С обаятельным обжорством? С винопитием? Нет-нет, даже сомнений нет – выношенный Зевсом в собственном бедре Дионис – он был грузином, а «мирный бой» – это кутеж длиною в жизнь. И мне предстояло поутру отправиться на очередное сражение, нас ждала Кахетия:

Друзья, в сей день благословенный

Забвенью бросим суеты!

Теки, вино, струею пенной

В честь Вакха, муз и красоты!

Приснившийся спящий бог с лицом дядюшки Карамана звал в дорогу, мягко намекая о последствиях. Все прояснилось.

Cтарое Кахетинское

Утром к Betsy’s стали подтягиваться силы добра: Гоги Каландадзе (на огромном внедорожнике), Дима Антадзе (с парой пластиковых бутылей с вином), Заза «Тарамуш» Кикнадзе (с запасом свежих историй); отягощенные багажом и настоявшимся похмельем из гостиничных покоев выбрались и участники экспедиции. Распределившись по автомобилям, мы выехали в сторону Сигнахи; вечером дома у Каландадзе должны были состояться «похороны» свиньи, остальные детали путешествия были мне неизвестны.

Первую остановку мы сделали на самой границе Кахетии, в селе с типично грузинским именем Богдановка. В Богдановке, по словам Гоги, делают лучший мацони в Грузии, из молока буйволицы. Пропустить что-либо лучшее было решительно невозможно. Да и воспоминания о первом завтраке уже почти начисто стерлись, нам, несомненно,