Глубокая выемка - Всеволод Шахов

Ковалёв продолжал рассуждать. Двести грамм водки, принятые им по случаю выходного дня, понемногу развязывали язык.

– Насколько я знаю, это слово Коган придумал, когда стал начальником Беломорстроя, – Егорыч поглядывал на вновь прибывших заключённых, – Саша, тебе не кажется, что знакомые лица попадаются?

– Так с Беломорстроя переводят, а этот этап как раз с Медгоры.

В подтверждение, Афанасьев рокотал: "…как недавно на Беломорканале, так скоро и на Мосволгострое наш боевой коллектив победит… Мы дадим волжскую воду Москве!"

– Егорыч, а знаешь, нам с тобой ведь повезло: у тебя срок закончился, а я вовремя пристроился. Чую, здесь скоро ещё хуже станет, – Ковалёв продолжал серьёзнее, – народищу навезли, а новые бараки ещё и не начинали, с едой, вообще, беда…

– Ну да, правда пришлось у чекистов на поводу пойти, срок скостили, но в обмен… хотя, есть на что менять… вольняшкам и зарплата, и обед, – Егорыч кивнул.

Афанасьев заканчивал пламенную речь: "Строительство подходит к завершающей стадии. Глубокая выемка – самый сложный участок… Руководство это понимает и будет всячески помогать. Основная задача – механизация, но пока экскаваторов мало и руководство надеется на пополнение строительства опытными каналоармейцами – ударниками труда. Я уверен, что мы с вами справимся. Остался последний рывок. И мы его осуществим. Всех вас досрочно освободят и вы разъедетесь по домам на кораблях по созданному вами каналу. А сейчас выступит агитбригада из Дмитрова".

– Во заливает, соловей, – Ковалёв искренне усмехнулся, – как бы нам на этих кораблях на тот свет не уплыть… С каждым годом, у него всё лучше получается. А помнишь, как этот юнец первый раз на Олонце выступал, когда, дамбу прорвало? Двух слов не мог связать,.

– Да, напугался тогда не только он… хотя энергия у него никуда не делась, И тогда, в воду он полез вместе с нами… Учится понемногу, – Егорыч задумался.

На сцене, вместо Афанасьева, появился гармонист и заиграл медленную мелодию. Заключённые заинтересовались, подходили ближе, плотнее сжали полукольцо вокруг сцены. Девушки из агитбригады, друг за другом, плавно перемещаясь в такт мелодии, закружились в танце. К гармонисту присоединился гитарист, девушки построились в ряд, зазвучала песня.

"Широкими просторами лежат вокруг поля,

Под мощными ударами – гудит земля.

Киркою и лопатою, воды струёй

Бьёмся смело мы с землёй… "

Зрители замерли, вслушиваясь в слова.

– Егорыч, как думаешь, такие песни способствуют улучшению труда? – Ковалёв ехидно шептал в ухо Егорычу.

– Хм, вообще-то, марш, а марш… должен… – Егорыч пожал плечами.

"…Плотинами и шлюзами вздымаются они,

Новым счастьем расцветают наши дни.

Стальные экскаваторы на помощь к нам идут,

По трассе разливается весёлый труд."

Послышались недовольные возгласы: сначала уверенные – с дальних рядов, потом потише – с передних.

– Эй, хватит врать, какие экскаваторы? сходи на трассу, посмотри!

– Да, вообще-то, сегодня выходной, спойте, что-нибудь стоящее!

– Мы уже слушали официальную часть…

– Ну ладно, тогда, мужики, выходите на танцы, – девушка из агитбригады, в красной косынке, выступила вперёд, топнула ногой по помосту, подала знак гармонисту, и тот заиграл. Ритм танго нарастал. Заключённые оживились, но не решались выйти на сцену.

Из шеренги агитбригады вперёд шагнул массивного телосложения солист и запел:

"Ах, эти чёрные глаза, меня пленили.

Их позабыть нигде нельзя – они горят передо мной…"

– Ладно, тогда девушки будут выбирать, – проигрыш мелодии заполнил звонкий голос самой бойкой девушки. Пять красных косынок сделали вид, что высматривают себе партнёров. Самая бойкая выбросила руку в сторону толпы. – Ванька Лыков, выходи, ты уже знаменитость, о тебе в газете пишут. Покажи, на что способен в танце.

– Я… я не умею танцевать… вот работать – это запросто, – Иван оправдывался, вертел головой по сторонам, смущенно улыбался, но его потихоньку выдавливали по направлению к помосту.

"Ах! Эти черные глаза меня любили.

Куда же скрылись вы теперь? Кто близок вам другой?"

– Не бойся, смотри, какая красавица приглашает, – из толпы послышался чей-то громкий голос, – ты ж ведь тоже настил стелил, теперь попробуй!

Иван вышел на помост, неловко положил левую руку на талию девушки, правой – взял ее руку. Движения получались корявые, но девушка повела, и со стороны смотрелось вполне сносно.

"Ах! Эти черные глаза меня погубят,

Их позабыть нигде нельзя,

Они горят передо мной."

Нежные лучи сентябрьского солнца, тёплый ветерок и музыка потихоньку расслабили заключенных, некоторые тоже решились выйти на танец.

– Егорыч, во…, я и говорю, Ванька – способный, вот ещё и танцует, у меня глаз-алмаз! – Ковалёву хотелось похвастаться, он достал из планшетки сложенный вчетверо листок "Перековки".

– Чего, выработку хорошую даёт? – Егорыч мельком взглянул в газету. На фотографии – улыбающийся парень, лет восемнадцати, с едва пробившимися после стрижки тёмными волосами. Живые светящиеся глаза и беззаботно оттопыренные уши как-то художественно гармонировали, вызывая ответную улыбку.

– Ну, здесь проще, он плотником работает, главное, для агитации нужны герои. А он – безотказный, техникой интересуется, учиться пошёл, – Ковалёв загибал пальцы. – Представь, если правду писать: план не выполняется, люди на работу не выходят, жрать толком нечего, смертность немыслимая…

– Да-а-а, уж, – Егорыч ухмыльнулся, – я так понимаю, у него семь восьмых?

– Хм, ну, е-ес-стественно, – Ковалёв показно протянул, – типичная история и такая же глупая, как у многих из тех, кто вон там стоит, – Ковалёв кивнул на угрюмую толпу прибывших с Беломорстроя. – Не знаю, Егорыч, жалко мне как-то этих крестьянских детей, ладно мы, городские, там попробовали… там-сям, там сорвали, там сбегали, а эти, они же… с утра до ночи, не разгибаясь… и вдруг нарушили весь уклад с этой коллективизацией… вон, Ваньку плотницким делом лет с трёх небось начали учить.

– Чего… на продразвёрстчиков с топором напал? – Егорыч, сегодня трезвый, решил поиграть в труднопроизношение.

– Не совсем. Колхоз там у них организовали. Председатель попросил Ваньку крышу местного клуба поправить. Ну, тот всё сделал, чин–по чину, председатель ему полмешка картошки отвалил…

– Неплохо так, – Егорыч поджал губы, – в голодное-то время прилично.

– Ну и чего! Через два дня пришли чекисты, оказалось, только и ждали, за что председателя взять, чем-то он там им не угодил. Ну и картошку эту колхозную пришили, с ней и Ваньку Лыкова, как соучастника расхищения социалистической собственности. Ну, и "от седьмого-восьмого", получил, правда, по минималке.

– Чувствую, практичные знакомства заводишь, не зря свой хлеб ешь… культурный воспитатель, – Егорыч посмеиваясь, похлопал Ковалёва по плечу.

– А то! – Ковалёв засмеялся, – ладно, пойдём, выпьем, еще осталось.

– У меня сегодня смена в ночь, не могу, – Егорыч отнекивался.

Чёткий музыкальный ритм сменился на беззаботную мелодию. Подошла очередь актуальных частушек. Агитбригада выстроилась в ряд гуськом, женщины и мужчины чередовались. Первый пел куплет и