Глубокая выемка - Всеволод Шахов

– Итак, наш участок, участок Глубокой выемки

На топографической карте с множеством изолиний, испещрённых цифрами уровней высот, ярко красным цветом была нанесена трасса будущего канала. Пересекая железнодорожные пути Савёловской железной дороги, она бесцеремонно вклинивалась в реку Клязьма и, сделав пару поворотов большого радиуса, уходила к Москве, разрезав маленькую речку Химка. Обозначенное тонкой линией русло Клязьмы утопало в широком поле голубого цвета – небольшом заливе около села Котово.

– Насколько я знаю из отчётов, уже проведена предварительная выемка грунта глубиной около трёх метров, – Будасси выделил среди нескольких человек, одного, с задумчивым взглядом и когда говорил, вскользь, посматривал на него, и получая очередной утвердительный кивок, продолжал, – следующий шаг, организация экскаваторных работ…

Будасси освободил правый край верхнего листа и он, свернувшись в рулон, открыл следующий лист. Железнодорожные пути, чёрно-белыми змейками, сначала проходили внутри границ канала, а затем, минуя деревни Ивакино и Павельцево, уходили к пойме реки Клязьма, разветвляясь на множество тупиков.

– В Дмитрове разработано два проекта вывоза грунта. Первая схема простая – составы движутся челночным методом к свалкам на Клязьме. Вторая, более сложная, – кольцевая организация движения: все составы движутся по кольцу и сбрасывают грунт по откосу, также в пойму реки. Пути нормальной ширины, не узкоколейка… управляться с этим, конечно, посложнее, но и объёмы выборки запланированы гигантские…

Будасси, пока говорил, чувствовал на себе пристальный взгляд откуда-то сбоку. Выбрав момент, мельком приметил у окна человека в форме с ромбами в петлицах. Молодое гладкое белое лицо с маленькими глазками, готовыми просверлить насквозь, открытый высокий лоб, зачёсанные назад волосы. И эта предельная, до неприятного ощущения, опрятность.

– …конечно, исходя из реалий местности, и, самое главное, исходя из наших технических возможностей, любой проект требует уточнения.

– Это всё красивые картинки… – пожилой человек в однобортной тужурке флотского покроя придавил в пепельнице скуренную папиросу и представился, – прораб Павлов, – продолжил, в упор уставившись на Будасси, – да, мы получили три экскаватора, но пока только один удалось вывести на трассу.

– Работать на экскаваторах некому! – дерзкий возглас донёсся из задних рядов.

– Запчастей нет, ремень пришлось с третьего экскаватора на первый перекидывать…

– Покажите, где опытный участок организовали? – Будасси не обращал внимания на нарастающий гул.

– Вот здесь экскаватор, – прораб указательным пальцем очертил в воздухе над схемой окружность, – вот сюда ветку проложили, пару платформ гоняем, – палец сместился на ближний участок свалки.

– Хорошо, давайте завтра на месте посмотрим.

Возникла пауза, которой воспользовался Афанасьев. Почувствовал – необходимо завершить совещание.

– Все должны понимать, что сроки, поставленные товарищем Сталиным и правительством, должны быть выполнены любой ценой. Несмотря на лозунг “Техника решает все” мы должны использовать все наши ресурсы.

Люди поспешно выходили из комнаты.

Будасси приметил в углу ведро, прикрытое дощечкой. На расстоянии поинтересовался у Афанасьева: "Пить можно?" Получил короткое "угу" и зачерпнул металлической кружкой. Привкус медицинского бинта заставил поморщиться.

– Александр Владимирович, извиняй, привыкай к аптекарскому вкусу, приходиться дезинфицировать, из речки воду черпаем, а сейчас там столько живности.

Будасси выпил. – Ну, Григорий Давыдович, здравствуй! – улыбнулся, подошёл к Афанасьеву и крепко пожал руку, – год не виделись, я так понимаю на новом месте далеко не всё хорошо?

– Наконец ты хоть нормальные усы отпустил, а то совсем без растительности был, – Афанасьев посмотрел на Будасси и зачем-то сделал суровое лицо, – ты же знаешь и не в таких условиях работали. Предварительную подготовку трассы сделали. Сколько смогли – выбрали, дальше тачками и грабарками не получится, все уже понимают, техника нужна.

– Что ж, будем заниматься, Григорий Давыдович, – Будасси снова повертел в руках гайку, – Ты мне скажи, что за человек с ромбами сидел у окна?

– А, этот из особого отдела, – по-новому, оперуполномоченный по району, – Макаров Николай Владимирович. Недавно прислали, не знаю, где он до этого работал.

3

– Ага… третий злополучный барак! – Макаров скользнул взглядом по длинной неровной стене без окон. Гнилыми обрезками досок, внахлёст, заколочены щели стыков деревянных щитов. Входная дверь, по центру барака, разделяла строение на две части, каждая сторона метров по пятьдесят длиной.

В пяти шагах от двери Макаров остановился. Остановились и все сопровождавшие его.

– Ковалёв, чего-то с окнами не густо?

– Николай Владимирович, самый первый барак, по привычке, как на Беломорстрое, сколотили. Там, из-за холодов, не очень-то окна жаловали.

– Да уж, по сравнению с этим, те остальные, что посещали, вроде ничего были: и окна, и несколько дверей. Клуб, так вообще, шедевр зодчества, – Макаров, приближаясь к двери, перешагнул через заполненную земляной жижей колею от колеса телеги.

– К зиме два барака планируется достроить, Афанасьев хочет туда передовиков переселить, – Ковалёв проявил осведомлённость о планах начальства.

– Даже цифру нарисовать не могут – на гнилой доске намалевали, – Макаров пальцем сковырнул щепку с таблички над дверью. – Не хочется в этот пенал заходить, ну и служба!

Дежурный, заранее предупреждённый о визите, стоял у входа в ожидании комиссии. Пять вохровцев решительно пробежались по бараку.

– Много отказников? – Макаров упёрся взглядом в дежурного, вытянувшегося перед ним.

– По итогам утреннего построения десять отказников, пять больных, и ещё…

– Ладно, посмотрим, – Макаров оборвал на полуслове, больше не в силах смотреть на выкрошенный гнилой передний зуб дежурного, не прикрываемый заячьей губой.

– Ковалёв, давай шагай, – Макаров ткнул того в спину и последовал за ним.

Три тусклые лампочки едва освещали проход, разделявший ряды двухэтажных нар.

– Всем встать! Строиться! – пророкотал Ващенко.

Замельтешившие тени вохровцев и глухие удары палок по нарам в полутёмном помещении создавали иллюзию какого-то средневекового действа. С коек медленно сползали люди.

Макаров шёл по проходу, останавливался, жёстко заглядывая каждому в лицо.

– Почему не работаешь? – задавал вопрос, про себя оценивал и, получая однообразный ответ "болен, сил нет", шёл дальше.

Возле одного человека Макаров постоял подольше. Ответный острый напористый взгляд, тёмные глаза, чуть тронутые сединой виски. Вполне цивильная тужурка и не дырявые шаровары. И, самое главное – сапоги.

– Как фамилия?

– Клещёв.

– Почему не работаешь, на вид совсем не больной? – Макаров сощурился, напряг губы.

– Я коновод, а лошадь сдохла, – Клещёв опасно не отводил глаз, – новую не дают.

– Почему на другую работу не идёшь? Триста грамм хлеба хватает?

– Староват я тачку таскать.

Макаров заметил, что Ващенко, в волнении, подает знаки.

– Что там у тебя? Нашёл чего-то?

– Николай Владимирович, жмурик, похоже.

– Ну, что, Клещёв, скажешь? – Макаров закипал, не нравилось ему такое поведение зека.

– Болел он долго, – в этот раз Клещёв отвёл глаза, ответил спокойно .

Макаров медленно подошёл к койке. Ващенко приподнял край рваной грязной простыни.

– Суки, надо же, всё подчистили, даже трусы не оставили, –