Естественная убыль - Ольга Лаврова

-- Никогда!! Никого!! -- дружно, как на плацу.

У дуралея волосы дыбом. Уже не мекает "да я... да вы". Лишь бы ноги унести, а шерсти клок пропади пропадом! Сделка заключалась, и откупившийся сжигал том I, том II, том III.

Компания в старинном особнячке сложилась не слуЁчайно, то была установка свыше -- набирать из очень обеспеченных семей. Именовали их -"дети высоток". Подразумевалось, что они не будут хапать, поскольку не нуждаются. Но родительские дотации к их, в общем-то мизерным, зарплатам оказались слабым барьером против постоянных соблазнов. Ведь деньги сулят следователю беспрерывно, если не открытым текстом, то упорными намеками. А чиновничьи отпрыски выросли с представЁлением, что словчить не грех. Готовность на подкуп в умелых руках начальника превратилась в коллективную оголтелость. К их делу была приобщена красноречивая фотография: вся кодла на фоне "Волги", оклеенной стоЁрублевками.

Каким образом обладателем кабинета с камином стал отъявленный мафиози? Жена его с давних пор заЁведовала крупнейшей овощной базой -- возможно, это проливает свет.

Так или иначе, банда сложилась и увлекла на ту же стезю группу из городской прокуратуры, где фигурироваЁли уже не "сынки", в том числе и некоторые гремевшие асы криминалистики. Например, вместе с "областникаЁми" влип легендарный следователь, о ком рассказывали студентам, писали в книжках по соцзаконности.

Взявши себе занюханное дело о самоубийстве немоЁлодой одинокой женщины, он проделал чудеса. Нашел всю ее мебель и привез в комнату, где давно поселились другие жильцы. С помощью знакомых погибшей размесЁтил мебель так, как размещалась она в день смерти. Нашел у портнихи записи, позволившие точно опредеЁлить рост покойной, длину ног ее и рук (тело было кремировано).

И тогда, сведя все воедино, доказал: кто первым вошел в дверь и якобы увидел самоубийцу, лжет! ПовеЁситься, влезши на табуретку, поставленную на стол, женщина при ее росте не могла -- не дотянулась бы до крюка. Самоубийство оказалось инсценировкой, а свидеЁтель -- корыстным лиходеем, повесившим свою соседку.

Следователь был фанатик, виртуоз. И он же брал взятЁки с хозяйственников. Такая вот случалась диалектика...

Немудрено, что у Знаменского отняли Рябинкина. Его любовно составленное досье обернулось золотым дном для "дел", жарко сгоравших в камине.

Прокурор города, по отзывам, порядочный человек, вероятно, заметил бы нечто подозрительное за ширмой следствия, да он на много месяцев был отвлечен другим. В уборной прокуратуры ежедневно появлялись на стенах нелестные для него, непечатные, но остроумные афоризЁмы. На Пятницкой в голос хохотали. Посадить в уборную вахтера или установить милицейский пост прокурор не посмел. Выручила бы телекамера, но подобной техники еще не водилось.

Говорят, пытался он посоветоваться с опытным друЁгом -- одним из светлейших умов тогдашнего следствия. Однако тот, обремененный возрастом и немыслимым числом прошедших через него запутанных дел, целиком отдался поискам истины столетней давности. Богатый московский барин -- драматург Сухово-Кобылин -- был некогда взят под стражу по обвинению в убийстве франЁцуженки Диманш. Справедливо ли обвинение?! ОтстаньЁте, мне не до сортирных текстов!

На совещаниях прокурор города мучительно всматриЁвался в приближенных. Кто? В конце концов он тайно провел графологическую экспертизу. Эксперт сличил поЁчерки всех руководящих работников прокуратуры с надпиЁсями. Вслух ничего не объявили, но непосредственный подчиненный перевелся в другое ведомство. Вновь окраЁшенные стены туалета пребывали отныне незапятнанными.

Но примерно тогда же очередной шантажируемый у камина взял да и отправился в ЦК. И грянул процесс в Верховном суде.

Знаменский получил правительственную телеграмму: вызывали свидетелем. Он повествовал об обстоятельствах умыкания Рябинкина и глядел на скамью за барьером, где было столько знакомых лиц. Перед иными он -- в профессиональном смысле -- чувствовал себя щенком.

Чтобы оклематься от бурных противоречивых ощущеЁний, уехал он тогда на два дня в деревню на рыбалку. Была у него такая заветная полувымершая деревенька и заветная неродная старуха, которая всегда ему радовалась и затевала топить баню.

Шелестя накладными, они со Смолокуровым гонялись за партией "картошек", видимо, уплывших настолько "наЁлево", что никакого следа в документах не осталось.

-- Где-нибудь с лотка толкнули, -- бормотал операЁтивник, хмуря кустистые брови, вкупе с тяжелым лицом и монументальным телом делавшие его до смешного похожим на первого человека в государстве. -- Где-ниЁбудь на вокзальной площади, мигом. Зараза! -- это он честил Кудряшова.

До полудня небо серело и грозило дождем, но теЁперь солнышко проморгалось, светит. На природе все хорошо, там все как-то гармонично. А в городе ЗнаменЁский дождя не любил: с зонтом чувствуешь себя старичЁком, тогда уже просятся впридачу галоши. Между проЁчим, разумная была обувка, и как потешно красива новая галошина -- сверху черное сверкание, изнутри алая свежесть. Но изгнали их из обихода. Если же не зонтик, то плащ. А плащи как один промокают. Пустили словечко "пыльник", ни к чему не обязывает. Раньше, вероятно, не промокали. Когда-то назывались по имени изобретателя: "макинтош". Надо думать, спасали от воды, иначе в чем изобретение?..

Нет, не поймать нам ту партию "картошек". СмолокуЁров, зануда, уже надоел. Какая разница на фоне разгула "левака", что эта партия укатилась во тьму! Кое в чем Миша Смолокуров незаменим как раз благодаря упрямЁству, но, убрав до его прихода с глаз долой томик Марселя Пруста, Знаменский понял, что считает его несколько ограниченным. В Прусте пленяли редкостная способность рассматривать чувство и мысль как процесс и столь же уникальное внимание к мельчайшим деталям. И, конечно, завораживала стихия внутренней речи.

В дверь постучали -- деликатно, вопросительно: извиЁните, есть ли хозяин? можно ли? Свои так не стучат, сторонний посетитель.

-- Да! -- громко сказал Знаменский.

В проеме картинно обрисовалась фигура Маслова. СолЁнце падало на него из окна, и был он весьма хорош собой. Шевелюра волнится и зачесана волосок к волоску, пробор безупречный, руки холеные, как у манекенщицы. Да все холеное и безупречное.

-- Разрешите, Пал Палыч?

-- Добрый день. Но я приглашал вас к четырем часам.

-- В четыре у меня важное собрание, я же не могу сказать, что... А сейчас обеденный перерыв. Взял такси -- и к вам. Может быть, примете?

-- Мне нужно вас не принять, а допросить.

Маслов поежился.

Честно говоря, не о чем было его допрашивать, допЁрошен уже. Но Знаменский не способен был удержаться, не попугать. Маслова ужаснулась бы, загляни она в мысли следователя о ее муже. Вот и стул выдвинул подальше от стола, где муж оказался весь на виду, что дополнительно нервирует чувствительного человека. Маслов -- чувствиЁтельный человек.

-- Здравствуйте, -- обратился он к Смолокурову.

Оперативник рассматривал пришедшего критически, и тот, ощущая неуют, делал мелкие ненужные движения (поправить галстук, одернуть манжеты, подтянуть брючину), выдававшие неустанную заботу о своей наружности.

Знаменский неторопливо заполнял "шапку" допроса. Маслов не стерпел молчания:

-- Вы не представляете, до чего нелепо я себя чувЁствую!.. Никогда в жизни не думал, что вдруг придется... И, вообще, вся эта история... Дочки замучили вопросаЁми, теща плачет. Кошмар!

Он определенно ожидал сочувствия, но Знаменский не отозвался на его смущенный лепет.

-- Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля, -- произЁнес, дописав. -Напоминаю, что закон обязывает вас говорить правду. Отказ от показаний или заведомо ложЁные показания являются уголовным преступлением. ПроЁшу расписаться, что я вас предупредил.

Маслов элегантно расписался и возвратился на стул.

-- Я понимаю, так полагается, -- огорченно мямлил он. -- Но какие с моей стороны могут быть ложные?.. Пожалуйста, любые вопросы. Даже рад, если могу помочь следствию!

Знаменский тянул паузу.

-- Впечатление, что вы не верите... Но поймите, конечно, я муж, но как честный человек я глубоко осуждаю Ирину! И мой гражданский долг...

Фу ты! Чтоб его с этой мишурой! Он, видите ли, чист, как... как ненадеванная галоша!

-- Николай Семенович, мне надо уточнить некоторые обстоятельства. Скажите, кто-нибудь из работников pecторана бывал у вас дома?

-- Бывали. Это ведь естественно, не правда ли?

-- Кто, когда?

-- На дне рождения жены. Еще в какой-то праздник... затрудняюсь сказать, кто именно, я их мало знаю.

-- Кудряшов не бывал?

-- Это ее начальник, толстый такой? Нет, его Ирина не приглашала.

-- Но вы были знакомы?

-- Встретились однажды на стоянке такси. Я был с Ириной, а он с братом.

Знаменский навострил уши.

-- Кудряшов так и представил своего спутника?

-- Не помню... они чрезвычайно похожи, только тот помоложе.