Пока играет скрипач - Вадим Бусырев

А на этот раз Жека собрал нас для «полумокрого» дела. Чтоб совершили над ним. Идёт зимняя сессия. Через два дня у него что-то очень заумное. Для нас. Из квантовой физики. И у него к ней много вопросов накопилось. И ему не разобраться. Не успеть. Чтоб сдать на высший балл. Я, бля буду, не вру. Он, сучок такой, три года в Универе учился и всю дорогу получал повышенную степу[12]. А на этот раз на экзамен идти он, видите ли, не мог. Четвёрка его не устраивала.

Высвистал Жека Альку, как самого решительного и малочувствительного. Палец большой на правой ладони у него больше не гнулся и Петух в предстоящем на него очень рассчитывал. И не зря.

Вторым привлёк Лёху-Шланга[13]. Знал, что Шланг его безоговорочно поддержит. Всё-таки псевдонимы и клички находят своих избранников совсем не случайно. Меня завлёк. Как самого податливого. Непротивленца. Савву хотел ещё, но тот сразу же сказался занятым. Как только почуял безумность акции. А хотел Жека лечь в больницу.

И умная голова его, видимо, сама на себя рассердилась. Петух хотел, чтоб мы ему стукнули чем-нибудь по ней и сдали на длительное лечение.

– А чего маманя тебе справку не слепит? – приступил к обсуждению преступления Алька.

– Она у меня идейная. Может лечить только взаправду, – криво усмехался и нервно курил одну за другой Жека, – Я всё продумал. И все симптомы сотрясения мозга выучил. У неё в учебнике.

Шланг задумчиво мерил взглядом Петухова. Задерживался дольше на главном Жекином органе:

– Твой мозг надо сильно трясти. Размер шапки-то более шестидесятого. Кто бить будет? Кому доверишься?

Алька, естественно, вызвался сам. Первым.

– Нет. Тебе не стоит пробовать. Можешь привыкнуть, – отринул его Петух.

Посмотрел оценивающе на меня:

– В медицинской академии у нас ты халтурил.

– Не, не, не! – натурально заорал я, – Я ж слесарил. Забыл что ли? Если б по гинекологической линии, – попытался малоудачно пошутить. Совсем не к месту. Так мне казалось.

Жека просительно обратился к Шлангу:

– Тебе, Лёха, придётся. Вот сюда. Сзади и над правым ухом. Только смотри…

Алька заржал. Ему приключение очень нравилось. Хоть и светило Петуху дать по тыкве. И обнадёжил Шланга:

– Гордись! Может, по нобелевской голове бить будешь. Потом в мемуарах опишешь. И тут же деловито продолжил:

– Где и чем будем?

– Я всё продумал. На третьей или четвёртой Советской. Недалеко от больницы Раухуса. Туда меня отвезёте. Она – детская. Осмотреть – возьмут, а потом отправят куда-нибудь. Отвезут. Должны… – с жалостью к себе пояснил Жека. Будто ему уже Шланг припаял.

Двинулись туда. Советские улицы по хулиганской окраске сродни Красноармейским. Алька забегал во все тёмные и грязные дворы. Искал орудие. Железки мы все отрицали. Наконец сошлись на обломке ножки. От стула.

Лёха с Алькой выпили на двоих кружку пива. Я в те времена пива пить не мог. Жека очень хотел. Но удержался. Могла выйти нескладуха.

Во дворе на третьей Советской, у Греческого проспекта, Шланг сверху стукнул деревяшкой Женьку. По склоненной головушке. Дальше всё было, как и запланировал наш Эйнштейн.

Мы сдали его в Раухуса. Без слов. Ждали часа полтора в полисаднике. Потом его увезли в больницу Куйбышева. Пролежал больше двух недель. Не предусмотрел Петух одного. Читать строго запрещали. Алька лазил по водопроводной трубе. С риском передал Жеке его умную книгу. Он её изучал в туалете. Наверное, при этом, как обычно, смеялся. Негромко.

Экзамен он конечно же сдал. И степуху повышенную получил. И наверняка мы это отметили. А Универ Женька почему-то бросил сам. И добровольно очень быстро ушёл в армию. Служил два года в Североморске. На радиолокационной станции. Рядовым.

Что это было? Необходимость или случайность? Пошёл сам. Значит не случайно. Необходимо это ему было? Или нашей стране? В армии он у экрана испортил зрение. Особенно на правый глаз. Где и в чём тут диалектическая взаимосвязь?

А Шлангу с Жекой не повезло. Не стал Петухов нобелевским лауреатом. А вот Жеке с Лёхой наоборот подфартило. Женился он на двоюродной сестре Шланга. Нинке. И растёт у него уже очень взрослая дочка – Верочка. Только она могла своими вопросами поставить нашего Эйнштейна в тупик. Учил он её английскому. Спрашивает она его:

– А ты все английские слова знаешь?

Он мне потом рассказывал.

Уже со страхом папанька дочке отвечает:

– Многие. А если что – посмотрю в словаре.

Задумалась ненадолго Верка.

– Ну, и как по-английски будет: «ноздря».

У папаши пар из этих самых ноздрей пошёл. В домашнем словаре такого слова не было. Дочка, как обычно, торжествовала.

Хотя знал и умел Петух многое. Уже после армии, через несколько лет, окончил Политех. Учился в очной аспирантуре. Естественно, не понравилось. В перестроечное лихолетье довелось мне с ним ползать на карачках в сфере недвижимости. Как-то звонит:

– Старик, есть на Гражданке, «двушка». Чистая. Недорогая.

У меня каким-то чудом в этот же вечер «образовался» покупатель. Назавтра продали. В те времена: нотариус – и всё. Жека даже из дома не выходил. Я привёз ему наши комиссионные. Тонну «зелёных»

Петух сидит, разминается портвейном. На штуку баксов даже не взглянул. Не потому, что мы такие богатые были. Совсем наоборот. Он ржал без остановки. Очень долго.

– Старик! Это уже второй раз. Позавчера я её пристроил в первый. «Двушку эту». Беги в лабаз. Надо спрыснуть. Бог троицу любит.

Но ни в третий раз, ни в другой нам уже так больше не везло.

Женька весело и честно коптил небо полсотни лет. Как выразился Алька: «И тут он нас опередил».

Мне он ужасно часто снится. Я веду с ним очень умные беседы. И споры. По всем тем вопросам, мужики, что скрашивают нашу жизнь и с бутылкой, и без неё.

3. «Военка»

– Ну! Вспоминай, давай. Ну! – подполковник очень переживает. Очень расстраивается из-за моей тупости.

Я опять напрягаюсь. Пучу на него глаза. Вкладываю в каждое слово всю душу и все чувства:

– Зарин – это нервно-паралитический газ. На противника его разбрызгивают по-разному, по-всякому. Из бомб, из снарядов. Из миномётов. Просто можно выпускать. Из баллонов. Главное, чтоб по ветру. А то на своих можно, если против ветра…

– Да понятно это! Понятно. Ты уж мне это разобъяснил. Что от него получается-то? А? – подполковник кривится, на меня глядючи, как от зубной боли.

– Вот я и говорю. Газ – нервно-паралитический. Воздействует на центральную нервную систему. Человека. Наверное, и на животных. Вплоть до смерти. В зависимости от дозы… – я совсем опупел, повторямши. Равносильно, как маленькую дозочку сам этого зарина хватил.

– Да, нет же! Нет! – подполковник не выдерживает, – Парáлич! Парáлич с человека получается, – победоносно отвечает на вопрос моего экзаменационного билета подполковник. С громогласным ударением на втором слоге.

Шёл экзамен по оружию массового поражения. На «военке»[14].

Бравому солдату Швейку весело было сидеть в тюряге. А я сейчас про «военку». Кажется, что нам тоже было не очень скучно раз в неделю. По четвергам. Может, ошибаюсь?

В подвале стояла зенитка. С обрезанным дулом. Её было жалко. А изучать её нужно было, как матчасть. Всегда по утрам. В подвале тепло и душно. Клонило в сон неодолимо.

Знакомил с зениткой майор Мосин. Я имел наглость, во дворе на перекуре, спросить: не родственник ли он великому русскому оружейнику[15]. Ничего не сказал мне Мосин. Посмотрел только долгим внимательным взглядом. Далее меня ничем не выделял. Будто не замечал, вовсе.

А так – весёлый был мужик. Любимая шутка: кто явно дремал – тот выходил к пушке и брал в руки снаряд. Клал на лоток и снимал, клал и снимал. Ах, да! Мне не довелось так упражняться.

Мосин первый нам сказал:

– Выстрел нашей зениточки – хромовые сапоги.

Потом мы убедились: это одна из главных технических характеристик нашей АЗП-57. Её знали во всех войсках ПВО. Какой-то остроумный начфин вычислил. А всем нам два раза в году очень приятно было пулять в небо хромовыми сапогами. На Ладоге. На плановых учебных стрельбах.

Конец мая – начало июня 1970 года.

В Ленинградском Горном институте закруглился процесс защиты дипломов. Девушки – свободны! Мальчишки-ребятишки поступили в полное распоряжение «военки». На два месяца.

Военные сборы!

Месяц – муштра в казармах в Выборге. Месяц – учебные стрельбы на Ладоге. Всё это на базе Выборгского отдельного зенитного дивизиона. Все – курсанты. Рядовые. Но есть сержанты. И старшины. Из числа уже служивших. До учёбы в «горняшке». Им было тошновато. Хоть после окончания и дадут лейтенантские погоны, да на кой они сдались-то? Так что далеко не все дети собрались в учебных взводах Выборгского дивизиона.

В Выборге основная мутота армейская нам была известна. Горняков всех специальностей ведь портянками не удивишь. Жратва солдатская нам тоже не в новинку. Бывало – ой, как хуже.