Пока играет скрипач - Вадим Бусырев

– Я бы попросил вас, поручик. Второй день в полку — и уже дуэль? Рановато, мальский ты мой. Разобъясни, – искренне заинтересовался я. А куда денешься? Наплевать бы на его похождения-переживания, да…

– Вчера я добыл, чтоб добавить. У твоего начальника, Дмитрича, моего земляка. Мы с ним оба, кстати, русофобы[33]. Это вот Павлючина – бандеровщина. У него есть, я знаю, а не дал. Дмитриеву я сказал, что очень надо. Ты, сказал, выпил совсем малость, даже слишком, поэтому передумал ты. Передумал стать во главе ремонта. Надо тебе быстренько долить, да. И всё будет, я сказал, тип-топ. Ты, гляди, Дмитричу подтверди. Всё подтверди.

– Ну, и нехай! Как у вас на самостийной, гутарят. Подтвержу. Об чём речь-то? – Действительно не спорил я с Мальком.

А он прямо захныкал дальше:

– Не даёшь ты мне досказать. Ну, прямо рот затыкаешь. Я вернулся – ты дрыхнешь. Пить не желаешь. Я – чуть-чуть. И решил себе шинелку укоротить…

До меня стало доходить:

– И укоротил?

Грустно Мальский подтвердил:

– Укоротил.

Так и служил он весь срок в кокетливой мини-шинелке. А я, не знаю уж из каких побуждений, в шинели-миди. Когда об этой первой «ремонтной» операции моей прослышал Белоус, позволило это ему лишний раз констатировать:

– Не только в ручонки твои шаловливые попадаться вредно, но и рядом оказываться.

В правильном направлении мыслил Мишаня, да всю жизнь от меня уберечься не мог. Не удавалось.

А попавший позже всех на наш театр, воистину полевых военных действий, Полещук Серёга частенько сам приставал к Мальку:

– Слышь-ка, Мальский, слышь! Ты где такую клёвую шинель отчебучил? Сам шил? С кем, с Вадькой? А, ну, тогда понятно. Своей Натахе скажу. Ты-то к нам старайся не заходить. Ей нельзя волноваться. Понял, да? – Лещ скоро собирался отправлять свою половину домой. Разрешаться от бремени. От радости терял ориентиры. Шутил неосторожно.

Сделав двойное обрезание Мальскому (шинели) и оставив девственной мою, разбежались мы из части на сборы. Офицерские. На месяц. Дорогой теперь железной ехали. За командирским опытом.

Посёлок Сортавала, ленинградская область, Карелия. Сосны, озёра. Сентябрь. Красота.

Я прибыл последним. Кое-кто уже по году после Горного отработал. И загремел. Ой, нужны были зенитные стволы и мы к ним в довесок в те времена! Причём в разных точках голубой планеты Земля. И словосочетание это: «голубая планета», вызывало тогда нормальное человеческое чувство. Не то, что теперь.

Так. Торможу. Теперь не время. Тему мужчин и женщин, в разных перестановках, теребить в другой главе как-нибудь сподобимся. Только теоретически, видимо. Такая тема тяжеловата для меня будет. Туды её в качель.

Из нашего дивизиона двое ранее прибыли. С порога Гришка-Гарбузятина меня заботливо приветствовал:

– Старичок ты наш! С Печенги, да? Как там замполит Коробов, капитан, мне не передавал ничего? Я отсюда ему уже письмо послал лично, заказное. Приеду – квитанцию покажу. Подробно описал я. Присматриваюсь к работе местного комсорга. Замечаю плюсы и минусы. Силы в себе начинаю чувствовать. Подниму на должный уровень.

Борька Попов здесь тоже был. На койке валялся. Заржал:

– Ага. Поднимешь, естественно. На уровень груди. С нечеловеческой силой. Звериной. С Шайдой, вон, «зверобоя», принявши.

Толстый благодушный Шайда с шахтостроя заржал ещё веселее:

– С опозданьицем, лейтенант. Штрафную тебе. Лейтенант Шайда я, с Кандалакши. Завтра накачу. А ты, Поповщина, опять кругом не прав. Не «зверобой» это. Хоть и написано, а не гуманно и не умно. Это пиво с быком, – и показывал на собраньице небольшое пустых бутылок.

Гришутка отводил в сторону чёрные блестящие глаза, тёр грудь, вздыхал:

– Простуда, ох простуда, старичок, гуляет во мне. Бык этот не помогает. Компресс мне нужен, на всё тело.

Шайда забулькал смехом:

– Из комсомолки тебе его собрать бы, да? Нельзя тебя в наши кадровые закрома пускать. Надо написать твоему замполиту. Коллективно. Хотя, чего это мы? Откуда у вас там активистки-комсомолки? Ставишь завтра нам пузырь и пишем в часть, что ты, Гарбузятина, лучший вожак.

Попович задумчиво добавил:

– И достоин ты Гришутка поехать с нашими АЗП на ближний Восток. По сионистам стрелять.

Гарбузёнок скосил слезой сверкнувший глаз на Борьку и проникновенно отверг это сырое предложение:

– Папашка мой, Исаак Григорьевич, почти всю войну прошёл. Ногу потерял. И, в принципе, твоё предложение бы горячо поддержал. Да и я не против.

Шайда к этому моменту со всех пустых «Зверобоев» слил на треть стакашки. Они с Гарбузёнком споловинили. Гришка крякнул и продолжил:

– Но! Но, ребятишки, не могу я в те Палестины ехать. Папашке, как ветерану, дали только что «Запор». А водить он – ну никак не может. Он вообще без ста грамм близко к нашему автолюбителю подойти не в силах. Я должен рулить. Покинуть папашку и «Запор» права не имею.

Сборы товарищей офицеров шли своим чередом, но идея запорхала в воздухе.

Заведовал нами майор из местного дивизиона. Классный наставник. Фамилия от Василия. Дядька Васька, стало быть. Весьма нормальный мужик. Своего родителя не позорил. Нас выводил гуськом глядеть, как солдатики с пушками возятся. Особо ничем не докучал. На выходные позволял уматывать. Но чтоб один дежурил. Для отмазки. Кормили-поили и проезд бесплатный. Сапоги хромовые, портупея, а ещё парадная форма впереди. О будущем задуматься имело смысл.

Савва здесь тоже повышал уровень. Для крепости в центре города Выборга. Он и принёс нам информацию. Да-да. К размышлению. О той идее, что витала в нашем воздухе. Обычно он и сам где-то вечно витает. А потом, раз… И выдаёт чего-то неожиданное.

И в тот момент то ли мы в электричке в город катили, то ли в казарме сухого пузырь раскатывали. Не помню. Только Савва индеферентно так:

– Прослышал я. Двое или трое, кто сюда прибыл первыми, отозваны были. Срочно. В ЗГВ.

Мы сперва не въехали.

Шайда промычал:

– А это кто такой будет? КВД знаю, ЗГВ – нет.

Я знал. Меня Белоусик просветил. Когда я свои шансы в военкомате упустил. Проделал он это приблизительно так:

– И не на территорию царей Пушки и Колокола мог бы ты, Вадя, протискиваться. И не в Таманский эскадрон. Там ведь на лошадях скакать надо. А ты сам мне жаловался, что в Таджикистане с неё упал. Вон, на рыле до сих пор след виден[34]. Мог бы ты, чучело, пролезть в ЗГВ. Но то, что не попал туда – и хорошо. Что-нибудь там вокруг тебя стряслось непременно. В ЗГВ поеду, пожалуй, я. И от тебя подальше. Целее буду. Потом расскажу. Сувенир тебе привезу.

Мишаня Белый Ус, конечно, был не прав. Ежели б я туда попал, то стеночка ихняя берлинская раньше рухнула. Не ждала б пришествия Михаила Сергеевича второго[35]. А так ещё простоял. Наш блок. Советский. В том прямая заслуга Мишани.

Когда об этом всём рассказал Мишутке Иванову – он сперва с жалостью на меня поглядел. А потом, тщательно подумав, меня успокоил и возвысил. В моих глазах. Сказал мне Миха:

– Это заслуживает серьёзного осмысливания. Но уже ясно. Тебя, Вадя, можно в музее показывать. У Куприна, кажется, есть рассказ. О мещанине городка какого-то Чугуева. Он спас Царя-батюшку. Не попал случайно на его приезд в городок. А то б в первых рядах был встречающих. Лошади б у царя «понесли». И царь бы разбился. Так и ты, Вадя. В ЗГВ не поехал и спас. И ГДР, и весь блок. Варшавский. С тебя – стакан.

«Стакан, стакан», – закричали все мы. Это уже Савве мы закричали, чтоб он нам пояснил, как в ЗГВ попадают и вообще, что оно такое есть.

– Шайба ведь где-то недалёк от истины. ЗГВ действительно похож на диспансер. Санитарная зона. Кордон. Из братских республик. Но служить там не пыльно. Пояснять не надо? – переполненный гордостью от приватных знаний известил нам Савва. Продолжил, но уже более туманно:

– Попадают туда и архипроверенные, и достойно-соответствующие. Так сказать, рекомендованные. Кому рекомендуется попасть в эту санитарную зону. Ну, а бывает и по самому дурацкому случаю. Вдруг там внезапно образовалась недостача. Личного состава, естественно, не денег же. Вот кого-то из наших молниеносно туда и кинули, – закончил политинформацию Савва.

– ЗГВ эта ближе будет, чем сектора Газа, – раздумчиво бубнил Гарбузёнок, – туда, может быть, и смогу…

– За границей нет комсомольских ячеек, – авторитетно изрёк Попович.

– Это как это, как это? – всполошился идеёный вожак молодого поколения.

– И партии нет, – добавил Борька, – Нельзя там политикой заниматься. Заграница!

– Да какая, на х…, там заграница! – заорал Шайба, – Курица не птица, ГДР не заграница. У нас в Кандалакше на вокзале в туалете на стенке это дерьмом написано. Кто-то, видать, в это ЗГВ отправлялся.

Спорим. К единому мнению не пришли. Только Гарбузик не соглашался. Выдвинул последний довод. Политически весьма не зрелый, нам показалось:

– А Клара Цеткина с Тельманом, что? Забыли? Они ж самые и придумали всех. И пионеров, и всех. Даже 8-е марта – это они.