Другой Ленин - Александр Майсурян

После этих событий Ульянова выслали в Кокушкино под Казанью, в имение матери, под гласный надзор полиции. Эта «ссылка» продолжалась до октября следующего года. Все это время Ульянов усиленно читал…

Один из хрестоматийных эпизодов в жизни Владимира Ильича — его разговор с полицейским после первого ареста. Вот как излагал эту историю большевик Владимир Адоратский:

«Владимир Ильич вспомнил, между прочим, один случай в связи со студенческими беспорядками, случившимися в конце 1887 года. В чем было дело и из-за чего произошла вся история, Владимир Ильич тогда уже не помнил. Но он помнил один разговор с арестовавшим его приставом, который вез его на извозчике. Владимир Ильич так живо рассказал мне этот разговор, что он мне врезался в память. Видимо, приставу, судившему по наружности молодого студента, которому было тогда всего 17 лет, показалось, что этот молодой человек попал в историю случайно, благодаря «дурным» влияниям товарищей. Пристав заговорил:

— Ну что вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена!

Ответ, однако, получился совершенно неожиданный.

— Стена, да гнилая — ткни, и развалится! — отвечал Владимир Ильич.

Приставу оставалось только ужаснуться такой нераскаянности и закоренелости…»

«Юридически — значит фальшиво». После исключения из Казанского университета Владимира Ульянова не хотели принимать на учебу в другие подобные заведения. Ему припоминали то, что он брат казненного революционера, да и сам отчислен за вольнодумство. Владимиру пришлось изучать науки самостоятельно. В 1891 году он успешно сдал экзамены экстерном при юридическом факультете Петербургского университета.

Вскоре он стал помощником присяжного поверенного и оказался, возможно, самым молодым адвокатом России. Но дела, в которых он участвовал в Самарском суде, в основном касались мелких краж и особенной славы юному юристу не снискали.

Наиболее известное из судебных дел Владимира Ульянова — уголовное дело портного В. Муленкова, обвинявшегося в богохульстве. Есть даже картина, изображающая речь Ульянова на этом процессе. Портной провинился в том, что при свидетелях «матерно обругал Бога, Пресвятую Богородицу и Пресвятую Троицу». Вина его усугублялась тем, что заодно он «ругал царскую фамилию» и самого государя императора. И все же молодой адвокат добился для своего подзащитного не самого строгого приговора — одного года тюрьмы.

Всего же известны дела 24 подсудимых, которых довелось защищать Ульянову. В большинстве случаев он так или иначе добивался смягчения участи своих подзащитных. Часто это бывали совсем мелкие дела. Так, один его клиент обвинялся в краже старого белья стоимостью 10 копеек. В этом деле Владимир Ильич добился полного оправдания своего подзащитного. Его подельника, которого защищал другой адвокат, присяжные признали виновным.

Вести дело Ф. Красикова, богатого купца первой гильдии, Ульянов отказался. Купец самолично явился к нему:

— Вот я к тебе и пришел, выгораживай меня!

— Не могу, не мастер, — ответил на это Владимир Ильич.

— Я ведь не даром прошу, — настаивал купец. — Грабь сколько хочешь!

Однако Ульянов повторил свой отказ.

— И за что он меня обидел, — недоуменно жаловался потом купец, — не пойму!

Своим коллегам Владимир Ильич объяснил:

— Заведомого вора защищать неохота!

— А я вот взял его дело, — сказал другой адвокат, — ибо поступаю по незыблемому закону правосудия: каждый, будь он даже вор, имеет право взять себе защитника!

— Против права вора брать себе защитника, — парировал Ульянов, — не возражаю, отвергаю только право защитника брать воровские деньги за защиту!

В суде Ульянов выступал, облачившись в парадный фрак отца. Вместе с фраком носил, как и полагалось, цилиндр… Большевик Григорий Зиновьев писал: «В.И. всегда в очень юмористических тонах рассказывал о немногих днях своей адвокатской «практики».

Позднее Владимир Ильич очень любил приводить «удачное» изречение Бебеля о юристах: «Юристы самые реакционные люди на свете». И слова Маркса: «Юридически — значит фальшиво».

«Это просто святая». Может показаться загадочным — родители Владимира Ильича вовсе не сочувствовали революции, но все их дети, кроме рано умершей Ольги, выросли революционерами. Александр, как сказано выше, стал террористом-народовольцем, все остальные — социал-демократами, большевиками. Как это объяснить?

Вероятно, сама атмосфера тех лет лепила из образованных людей революционеров — точно так же как спустя столетие она лепила из них диссидентов… Марии Александровне Ульяновой выпала нелегкая судьба: случалось, что все ее дети, кроме Владимира, находившегося в эмиграции, сидели за решеткой. Бывший большевик Георгий Соломон вспоминал, как Владимир Ильич при нем однажды заговорил о своей матери. Его взгляд «вдруг стал мягким и теплым, каким-то ушедшим глубоко в себя, и он полушепотом сказал мне: «Мама… знаете, это просто святая…»

Хрестоматийный рассказ о Марии Александровне: однажды в 1899 году она пришла в столичный департамент полиции с очередным ходатайством за Владимира Ильича. И директор департамента ехидно бросил ей, не стесняясь присутствия других посетителей: «Можете гордиться своими детками — одного повесили, и о другом также плачет веревка».

От неожиданного оскорбления Мария Александровна выпрямилась: «Да, я горжусь своими детьми!..»

Вряд ли ее собеседник ожидал услышать такой ответ от вдовы «штатского генерала»… Конечно, революционеркой Мария Александровна не стала, но к концу жизни кое в чем переняла мировоззрение своих детей. В частности, совершенно оставила веру в Бога. В последние годы жизни она говорила о загробной жизни: «Это все сказки, ничего там нет. Хорошо бы умереть тихо, как заснуть».

Владимир Ильич последний раз виделся с матерью в сентябре 1910 года в Стокгольме. Вместе они провели несколько дней. Умерла Мария Александровна 12 июля 1916 года и была похоронена на Волковом кладбище Санкт-Петербурга. Ленин смог побывать на ее могиле только после своего возвращения в Россию, в апреле 1917 года.

Позднее он очень бережно относился к памяти о ней. Бывший комендант Смольного Павел Мальков вспоминал: «Сижу я как-то у себя в комендатуре, вдруг открывается дверь — на пороге Владимир Ильич, в шубе, шапке, как видно, едет на собрание или на митинг. В руках небольшая изящная деревянная шкатулка.

— Товарищ Мальков, у вас найдется пара минут?

Я вскочил.

— Владимир Ильич, да я…

Он замахал рукой.

— Сидите, сидите. Я ведь по личному делу.

Вид у Ильича какой-то необычный, пожалуй, даже чуть-чуть смущенный. Бережно протягивает мне шкатулку.