Русь залесская - Борис Тумасов

Проехал отряд дружинников, кони один к одному вороные, на доспехах солнце играет-переливается.

Придерживая котомку, Данилка вошёл через башенные ворота в Кремль, долго разглядывал отливающие разноцветной слюдой княжеские хоромы, прошёл к недостроенным белокаменным стенам церкви. Вокруг высились горы камня, штабеля брёвен, стояли бочки с гашёной известью. Десятка полтора мужиков, в измазанной раствором одежде, сидели вокруг большого казана.

- Эй, парень, ходи до нашего котла! - окликнул Данилку стриженный в кружок рыжебородый артельный староста. - Садись!

Артельные мужики подвинулись, уступая Данилке место. Староста вытащил из-за плетённых накрест оборов деревянную ложку, протянул Данилке:

- Хлебай!

Данилка с жадностью набросился на еду. Щи густые, наваристые, с говяжьим потрохом. Давно не ел таких…

День был воскресный, нерабочий, и мужики после обеда разошлись кто куда. Данилка держался рыжего старосты. Он уже знал, что это сбились в артель смерды из ближних сел и по велению князя строят они церковь из камня.

Весь конец лета и осень строил Данилка. Подносил брёвна и камни, размешивал раствор.

Артель ему попалась хорошая, дружная, и кто знает, как бы сложилась жизнь у Данилки, если бы не обратил на него внимание чернобородый цыгановатый бронник.

Однажды, когда он проходил мимо, Данилка нёс на плече тяжёлый жбан с раствором. Бронник остановился, залюбовался.

- А ну, добрый молодец, дай-кась я взгляну на тебя.

Чёрные как угли глаза внимательно посмотрели на Данилку.

- Как зовут тебя?

- Данилкой кличут. - И он, не снимая с плеча жбан, остановился.

- Крепкий молодец, крепкий, - разговаривал сам с собой бронник. Потом спросил: - А бронником желаешь, научу?

Данилка растерялся от неожиданности, а мастер напирает:

- Ну так чего молчишь? Коли желаешь, возьму. Люба мне твоя сила.

Данилка поднял глаза. Там, на стенах белокаменного собора, работала артель. Жаль расставаться с ней. Хорошие мужики… Не заметил, как подошёл староста, сказал:

- Ходи, парень, не думай. Ремесло в руках будет. А нас держаться не след. Мы, смерды, кончим своё дело - и по сёлам.

С той поры поселился Данилка за Яузой в усадьбе бронника по имени Олекса, у самого берега реки. В просторном пятистенном доме с дощатым полом и большой глинобитной печью жила многочисленная семья мастера. Данилке отвели место в мастерской, небольшой, крытой дёрном избе, а постелью служил длинный верстак. Была ещё у Олексы лавка на Зарядье. В ней торговал он по воскресным дням кольчатыми рубахами да мечами булатными.

Данилка же в воскресные дни гулял по Москве или уходил в лес за грибами и ягодами. Зато в будни он с утра допоздна помогал Олексе, присматривался.

А мастер Олекса искусный, на его кольчуги спрос не только в Московском княжестве, но даже в самом Великом Новгороде. Учил он Данилку терпеливо, показал, как собираются мелкие кольца одно к одному, как ставятся змеиные головки-заклёпки. Удивлялся Данилка, как ловко вяжет стальные рубахи Олекса, и ещё замечал, что каждую десятую кольчугу делает мастер хуже, и заклёпки слабее, и закалка не та. То же и с мечами: булат не булат, а так, обычная сталь.

Однажды не выдержал, полюбопытствовал, но Олекса сердито обрезал:

- На роток накинь платок.

А потом, смягчившись, пояснил:

- Смекать надо, ведь каждая десятая рубаха, десятый меч в Орду данью идут!

А вскоре стал Данилка свидетелем, как татарский баскак объезжал дворы, собирая дань-выход.

Баскак заходил в каждый дом, и оттуда выносили все, кто чем хану обязан. Тут были и холсты, и утварь, и оружие, и много иного, что брала Орда с Руси.

Подушную дань грузили на неуклюжие двухколёсные телеги с высокими бортами, баскак делал пометку в переписной книге, и телеги со скрипом следовали дальше. Побывал баскак и у Олексы. Хитрый мастер и приправил ему мечи да кольчуги слабой закалки. А после баскака собирал оброк княжеский тиун. Олекса самолично выбрал лучшие мечи и рубахи, отнёс на телегу, достал из кованого ларца мешочек с деньгами, из рук в руки передал тиуну.

А Данилке сказал многозначительно:

- Смекать надо…

Глава 3

Лет за тридцать до княжения Ивана Даниловича Калиты вниз по Москве-реке, на её правом берегу, монашествующие братья отстроили монастырь и назвали его в честь тогдашнего московского князя Данилы Александровича Даниловским.

Церковь и кельи с хозяйственными постройками огорожены тыном. К монастырю смердами из ближних сел и деревень протоптана не одна дорога. Они снабжают братию снедью, приносят мирские вести.

День и ночь в тёмной келье книжника и грамотея летописца отца Власия горит лампада, освещая бледное чело старца, седые космы и взлохмаченную бороду. Лихорадочно поблескивают глаза летописца. Скрипит в его руках перо, и на пергамент ложится слово за словом.

Вот отец Власий на мгновение задумался, перевёл дух и, снова обмакнув перо в глиняную чернильницу, принялся за труд.

«…И с тех времён, от Ярослава Мудрого, пошло неустройство на Русской земле. Разошлись князья по отчинам, друг ко другу котору затаили. И начали княжьи рати пустошить Русь. А были те раздоры злому хану подмога. Полонил хан Батыга Русь и наложил на неё выход великий.

От этого ордынца да княжьих разбоев розно бредут крестьяне в залесскую Русь, под руку князя московского… И доселе та усобица меж князьями, распри. Князь тверской на князя московского, князь рязанский на князя суздальского, всяк великий стол норовит урвать…

И довела княжья котора, что Полоцк да иные города русские и сёла Литва захватила, а с другой стороны Орда Русь грабит. Князья же тверские, корысти ради, руку Литвы держат…»

- Прости мя, Всевышний, коли пишу что не так. Не зрю аз дел мирских, а дохожу до них мыслию.

Он надел клобук, толкнул низкую дверь и, пригнувшись, вышел во двор. От яркого мартовского солнца зажмурился, постоял немного и, заметив у ворот игумена в окружении незнакомых мужиков, незаметно подошёл к ним.

Мужиков привёл один из тех бортников, что снабжали монахов мёдом. Они смиренно молчали, предоставив говорить невысокому мужику, одетому в стоптанные лапти и рваную рубаху.

Отец Власий прислушался.

- Дозволь, отец игумен, поселиться рядом с твоей обителью. Земля тут есть, а мы уж её распашем и хлебушком засеем. Ты только помогай.

Отец игумен повёл хитрым взглядом по мужикам, вкрадчиво спросил:

- Чем вам наша земля приглянулась? Поле невелико, а то один лес. Может, сыскали б где место иное для вырубки?

Мужики в один голос взмолились:

- Помилуй, отче, не осилим вырубить, от ног отбились, с самой Рязанщины идём, ордынцы вконец разорили, и сеять нечего. Поимей жалость.

Сложив руки на животе, игумен блаженно кивал головой, долго молчал, потом сказал:

- Ладно, дети мои, селитесь, да только, чур, с уговором, братия наша тут лес корчевала, а вам теперь надлежит помощь монастырю всякой снедью и овощами оказывать. Да коли бортничать начнёте, то и мёдом не откажите…

«Греха не боится, - подумал отец Власий. - То же окрестные мужики вырубку сотворили».

Низко поклонившись, мужики удалились гурьбой. Только теперь игумен повернулся к летописцу, подозвал:

- Отец Власий, преблагой владыка велел отпустить тебя к нему. Поспешай, митрополит ныне в Москве.

«…И повелел мне преблагой владыка, митрополит Пётр, описать, откуда есть пошла земля Московская, кои князья её укрепили и как стоят они за Русь. Не лёгок сей труд, но во всём уповаю на волю Божию. Не мудрствуя от лукавого, многолетния старания безвестных иноков, кои поведали нам о начале Москвы, пусть рассказывают за меня. Аз же, грешный раб, повествую с их писаний…

…Иде князь Юрий, сын Володимира Мономаха, воевать Новгородскую волость. И взял он град Торжок и всю Мету. А Святославу, князю черниговскому, повелел воевать Смоленскую волость. Пошёл Святослав вверх по Протве и взял он люди голядь и немалый полон.

Юрий же послал к нему со словами: «Приди ко мне, брате, в Москву».

Святослав приехал к нему с сыном Олегом и малой дружиной. Аще ходил с ним Володимир Святославич, князь рязанский.

И встретились они с Юрием на Москве, и был у них пир большой и великая честь князьям…

А в лето 6655[3]заложил князь Юрий близ того места на устии Неглинны, выше реки Яузы, там, где стояло село боярина Стефана Кучки, сына Иванова, град мал, деревян и нарече его Москва…»

Один за другим откладывает исписанные пергаментные свитки летописец отец Власий. Немало повествований, хранившихся в богатой библиотеке митрополита Петра, перечитал он в поисках необходимых сведений. Описал отец Власий и Батыево нашествие, стеревшее Москву с лица земли, и то, как, «отдохнув» от великого разорения, Москва застроилась, накапливала силы.