Когда расцветает опал (СИ) - Янушкина Вероника

Мягко зашелестела ткань. На балкон ступил секретарь султана Аркестана, одетый в шёлковый халат цвета янтаря.

— Доброй ночи, дорогой гость, — кивнул тен Илметтин.

— Доброй, — Тархим разминал шею. В отличие от Сайдазима он гладко брил щёки, оставляя узкую, но длинную бородку, которую заплетал в две косички и украшал драгоценными камнями. Остальным, не обличённым властью мужчинам степной страны, позволялась одна.

Над кустарниками парили светлячки.

— Рад вас видеть.

— Я получил письмо о встрече. Сжёг, как вы попросили.

— Премного благодарен.

Сановник прищёлкивал пальцами, в такт музыке сверчков. Понимал, спешка загубит многолетний план, и тщательно подбирал слова. В политике торопиться не стоило. Особенно, после промаха с тен Хемсвортом. Как глупо он поверил в кайхала и как жестоко просчитался! Вместо союзника заработал врага, которому раскрыл часть замыслов! Благо, худшего удалось избежать.

— Тихая ночь, не правда ли? Тихая, безмятежная, звёздная… много ли таких осталось на нашем веку?

Тархим беззвучно рассмеялся.

— В последние годы в Карвахене неспокойно. Страна день и ночь, семерику за семерикой, ищет предателей, но безуспешно. Не раз, не два я слышал шёпот каорри, не понимающих, зачем казна тратит столько денег, отвлекает служивых от насущных дел. Даже поговаривают, что это — мания Его величества…

— Вы разделяете точку зрения?

Тен Илметтин задумчиво посмотрел на высаженные по кругу молоденькие магнолии.

— Отчасти. Как известно в любом утверждении найдётся доля правды. Это лишь зависит от стороны, с какой посмотреть. Постоянно размышляя о «беглой проблеме», упустишь беды в шаге от себя.

— А вы — любитель витиеватых фраз, мой друг.

— Любой власть имущий каорри искусен в дипломатии.

— Как тростник, который гнётся в сторону, куда ветер дует.

— И поднимается.

— И поднимается.

Мужчины замолчали.

Вдоль колонн портика прошли служанки. Первая несла корзину с фруктами, вторая — хрустальный кувшин и бокалы.

— Что вы хотите от меня?

— Поддержку. Если, вдруг, в Карвахене произойдут изменения, — Селим чётко проговаривал каждое слово, — принятие этих самых изменений.

— Лично моё или Его светлости?

— Его светлость прислушивается к вам. Торжественный завтрак — яркое подтверждение, не так ли?

В задумчивости секретарь поглаживал косичку:

— Вы готовы к междоусобицам?

— Кто сказал, что они будут?

— Ах вот как.

— Вот как.

Гость осознал, на сколь далеко тен Илметтин продумал игру.

— Я готов подумать о вашей просьбе, с одним условием.

Асан картинно приподнял брови.

— Успокойте птенца буревестника. Пусть усвоит, что ворошить подстилку в чужом гнезде чревато бедой. Глядишь, собственного пуха не досчитается, — Тархим смотрел на переливы внутри граммы, — ответ получите после переговоров.

— Благодарю за понимание.

— Доброй ночи.

Селим остался один. Аркестанцы примут его сторону. Степнякам (как прозвали южан в народе) некуда деваться. Или упасть вслед за слабым, или взлететь за сильным — выбор был очевиден. До «встряски» осталось вытащить два последних камня. И, тогда, до Схождения в Карвахене грянет гром.

Тен Илметтин покинул балкон и не заметил, как лунный блик скользнул по окну чердака.

Глава 3. Законы ордена

Дождь редко лил в горах, но если ветер нагонял тучи, то гроза бушевала часами. Слепили молнии, бурлила и заливала овраги смешанная с камнями грязь, рушились отвесные гряды и ломали кустарники, оставляя в земле глубокие борозды. Вечные раны от неукротимого гнева стихии. Сколько семерик минует, прежде чем они зарубцуются, станут частью природы, не знал никто.

Вокруг долины цветного ветра царствовала непогода. Семерика засухи, пришедшаяся на покровительство Адара, сменилась седыми, будто борода старика, туманами и колкой изморосью. Капельки царапали, как ледяные иголки, что изумляло видавших виды каорри. Где это слыхано, чтобы в обычно тёплые и погожие дни над степями и холмами расстилалась зыбкая пелена? Студёная и густая, она словно навевала сон и препятствовала походам в горы, «советовала» остаться дома. Укутывала небо даже ночью, прятала луны. Местные жители под любым предлогом не ходили в сторону «проклятой гряды», и даже приезжие не показывали отважного характера. Опасались бесславно сгинуть на задворках Карвахена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как ни странно, причина загадочного явления была проста. Звали эту причину — Ильхан тен Хемсворт. Сочетание природного таланта и хитрости бывшего верховного кайхала укрыли крепь Ордена от посторонних глаз. Сплетённые в сложнейшую цепь заклятия, принадлежавшие разным стихиям, надёжным куполом оберегали сопротивление. А, чтобы избежать пристального внимания службы безопасности, стражей или асана (до которого могли дойти слухи), мятежные каорри создавала «аномальные вспышки» по всему государству. Рьяные заглянули даже в графства Афелета.

Таков был план мудрейшего Сваарда тен Кармалла — рассредоточить внимание власти. Ослабить, заставив монарха разделить силы между землями государства. Кому нужны мятежники, когда под сиятельным соколом шатается трон? Сохранить бы наследие, а не думать о завоеваниях.

Вдали сверкнула молния. Остатки грозы надвигались на равнину, покидали укрепление. Тен Хемсворт устало опустил руки. Работа выполнена.

Здесь, в предгорьях священной долины, время словно застывало. Ильхан не раз ловил себя на мысли, что очередной день не отличается от предыдущего. Утро встречает зыбким туманом, который правит балом до сумерек, иногда рассеивается из-за дождя. О смене семерик напоминали разве что прилетавшие на скалы птицы, да прыгавшие по уступам винторогие козлы.

К сумеречной тишине бывший кайхал привык быстро. В башне он жил в постоянной суете: собрания, отчёты, указания, обряды стихий, совещания с монаршими особами, уроки ученикам строили быт мужчины. Одно за другим, чётко и последовательно, из года в год. Сейчас порядок изменился. Сваард тен Кармалл раз в неделю созывал всех стражей (стражами в Ордене называли тех, кто защищал границы и отправлялся в походы по Карвахену; были ещё помощники, лекари, послушники), устраивал подобие совета и распределял задания.

Что Ильхан не мог принять, так это ложь. Каорри почитали хранителя Ордена, внимали каждому слову, слепо выполняли поручения и не задумывались: для чего и зачем? К чему устраивать провокации, если проще и спокойнее залечь на дно? Рано или поздно королевская гвардия и кайхалы догадаются, в чём дело, и вычислят укрытие. Сам разжалованный маг, при достаточном упорстве и мотивации, сделал бы это за семерику. Слушая, как тен Кармалл «промывает мозги» послушникам и птражам, Ильхан с трудом сохранял спокойствие. Создавалось ощущение, что мудрейшему не интересны проблемы беглых каорри, что мирская суета — это пустота, тлен, а сам он преследует иные цели. Какие — тен Хемсворт пытался разгадать. Осторожно, без лишних подозрений.

Мужчина посмотрел на вечернее небо, где разгоралась алая, словно пролитая кровь, луна. Третья и самая загадочная из ночных светил. Через семерику грядёт схождение трёх лун, и именно до этого дня беглецы с королевской казни будут оставаться в Ордене. Так они решили ещё пять лет назад. В тот день тен Кармалл настоял, чтобы гости поучаствовали в «некой церемонии», а затем — вольны выбрать любую дорогу. Останутся в крепи или покинут — его не волновало.

— Что ты скрываешь?

Ильхан чувствовал, что мудрейший утаивает истину, и по крупицам собирал информацию о схождении. Что должно было случиться, если Орден вступил в опасную игру, вытащив из пропасти ворона и журавлицу? Связался с кайхалом, предложил сделку — помощь в обмен на укрытие и последующую свободу…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока тен Хемсворт знал мало. Зелёная, сиреневая и алая луны закроют друг друга, и наступит ночь. Каждые пятьсот лет между подлунным и надлунным мирами исчезает граница, и силы стихий пропитывают иссушенную землю. Наполняются родники цветного ветра, оживает природа, открываются месторождения сельвиолита. Это верховный кайхал помнил из книг, но поведение Ордена наводило на мысль — было что-то ещё. И все поступки Сваарда подчинялись «великой цели». Но какой? Спросить прямо означало поставить семью под удар.