Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена - Алексей Жак

– Я люблю соленые орешки, – сказал Сергей.

– Много соли вредно, – ответила Оля. – Соль на тарелке – соль в боках.

– Я знаю: соль – белая смерть.

Он хотел еще что-то сказать, добавить, но промелькнувшая мысль не дала ему докончить: «Я не могу совсем без соли, без боли, без Оли». Только спросил, неожиданно для себя:

– А почему ты теперь не красишься? Белый цвет был тебе к лицу.

– Выжигать перекисью волосы вредно. Частая покраска – а я делала это каждый месяц, чтобы не вылезали черные корни – сгубит их.

«Странно, – подумал Сергей. – Раньше ей вроде это не мешало».

Ольга вдруг оживилась.

– А тебе что, так не нравится? Ты же видел мою старую фотографию на паспорте, там я черноволосая, как и сейчас. Правда, волосы там длинные, не такие, опять же, как сейчас. Я почти всю жизнь так проходила. Не знаю, что мне в голову втемяшилось изменить имидж.

– Так тоже хорошо, – не стал спорить Сергей.

– Хоть голова отдохнет. Плюс экономия на парикмахерской. Мастер дорого брал за сеанс.

3

Солнечный рай в съемной квартире с Олей продолжался около месяца, потом она стала все реже и реже появляться у него – другие, новые, более животрепещущие дела не давали ей возможности вернуться к прежней расслабленной и вольготной жизни. Лето закончилось, закончились и беспечные, веселые, беззаботные дни.

– «Оглянуться не успела, как зима катит в глаза». Как-то так у Некрасова, – сказала она в разговоре с Сергеем.

– Как-то так у Крылова.

– Да. Теряю профессиональные навыки. Это от отсутствия практики. «Стрекоза и муравей», – поправилась Оля. – Я помню.

«Интересно, неужели я у нее за место муравья? – подумал Сергей. – Ну, кто стрекоза понятно и так».

Он вспомнил их выезды в летнюю пору, в подлесок – для утех и получения им усеченного, урезанного, упрощенного удовольствия. В качестве вознаграждения, этакого примитивно выраженного не склонной на чувствительные реверансы души возлюбленной, скромной и целомудренной в отношении их проявления. Знак признательности. Не более. Никаких любвеобильных излияний, заламываний рук, признаний в преданности до гробовой доски, и прочей ерунды.

Ей такое выражение чувств было не свойственно, претило ее убеждениям и сложившимся взглядам на жизнь, на то, что называется любовью. Она называла отношения двух любящих друг друга людей любовными, усиленно избегая употребления слов «любовники». И вообще отношения между мужчиной и женщиной у нее укладывались в довольно стройную и проверенную временем конструкцию, разрушить которую мог разве что случайно рухнувший на голову дом, не спрогнозированный апокалипсис, или мировой потоп, или другой подобный катаклизм глобальных масштабов.

– Все давно известно, – говорила она, рассуждая на тему любви и отношений между полами, что уже само по себе являлось редкостью – она предпочитала обходить скользкую тему и только удостаивала ту ироничной презрительной усмешкой. – С тех самых пор, как изобрели брак и семью. Муж, то есть мужчина, – охотник, добытчик. Жена дома сидит, и оказывает своему мужчине знаки внимания: любовь, ласки, удовлетворяет сексуальные потребности. Ну и, конечно, смотрит за домом, ухаживает за детьми. Я, вообще-то, эту часть обязанностей недолюбливаю, не скажу, что избегаю, но это не по мне. По-хорошему, мужчина должен обеспечить второй половине больше свободы. Бытом должна заниматься домохозяйка, или прислуга. Женщина должна следить за собой, чтобы нравиться мужу, чтобы красить его своим присутствием. Когда люди видят рядом с мужиком красавицу-жену, они по-другому думают о самом человеке: он как бы вырастает в их глазах, даже если он представляет собой жирного карлика, лысого и потного. Посмотри, к примеру, на нынешних банкиров с их женами или любовницами: что ни пара, то смех один и только. Он маленький и низкорослый, точно с детсада его не кормили, или кормили, но все это время держали в ящике с доской над головой, служившей ограничителем роста. Как свинью откармливали, или борова, точнее будет сказано. Вширь, а не ввысь. А она – вся такая воздушная, длинная, как палка, с ногами от ушей. Плюс шпильки сантиметров двадцать-тридцать. Так что он ей щекой трется о мини-юбку. Не дефиле, а умора.

Наслушавшись ее речей, Сергею стало представляться, что оказание ею интимных услуг это сродни коммерческому вознаграждению. С бонусом, по случаю и сверх полученных комиссионных – обычной платы за труд. Поэтому он не отказывался от ее странного, раболепного подчинения его извращенным фантазиям, сочтя их окупающимися его подачками. Баш на баш. Ты мне я тебе.

4

Отвозя ее с сыном домой, в их дом, в квартиру, вход куда ему был запрещен (табу), он не слишком горевал – попривык, пообтесала его жизнь. Как деревянное полено, над которым повозился папа Карло. Только не вышел бравый паренек, маху дала рукодельница, стесав всю кору, ничего не оставив для прикрытия бесстыдной наготы, до нежных древесных волокон, до возрастных колец и темных круглых пятен, сохранившихся от обрубленных сучьев. Даже нос-сучок спилила немилосердная.

– Так тебе и надо, – хотелось ему сказать себе, припоминая множественные детские наказания, предпринятые к нему воспитателями, и подстрекательские подсказки малолетних сверстников, чьи тропинки его крепкие ножки перешли поперек. – Не будешь совать нос, куда ни попадя. Любопытной Варваре нос оторвали.

«Эх, – подумал он, – где эта Варвара теперь прячется от него? Не усмотрел девку, упустил свое счастье».

И рассмеялся от души, от всего сердца.

– Зачем я ей такой сдался? Неужто ей такой нужен, распрекрасный из прынцов? – говорил он, расплываясь в самодовольной улыбке, в которой больше было горечи, чем остроты. – Поди, замуж вышла, детей нарожала. А что? Правильно. Заслужила. Хорошая была девка. Честная, неиспорченная, не заляпанная грязью (не залапанная). Наверное, верной женой кому-то стала, досталась. Хоть бы доброму человеку, не похабщику. Иначе несправедливо.

Он рано укладывался спать, посмотрев, полюбовавшись, на закат, который был виден в широкое окно натуралистически, в красках, во всех переливах, сгустках и разбавленных тонах, как в Бородинской панораме поле боя. Засыпал сразу, не ворочаясь и не подтыкая тысячу раз подушку под голову. Сны приходили и уходили, а наутро он вставал, как новорожденный, ничего не в силах вспомнить из них. Он и прошедшие события последних дней припоминал с трудом, как будто его выкашивал преждевременный склероз под корешок.

– А чего вспоминать бестолку, – говорил он себе. – Было и прошло. Поросло бурьян-травой. И косилкой не скосишь. Нужно смотреть вперед, за сорняки, там, где еще не хожено и голая степь.

Он потягивался, распрямляя свое немолодое, но вполне живучее тело. Ключицы и суставы похрустывали. Становилось легко и весело от мысли, что там впереди его ждут новые дела, новые впечатления, которые всегда возникали в его прошлой жизни, которые – он знал это по собственному опыту – придут, и придут всегда неожиданно и внезапно, когда не ждешь, как не готовься.

– А чем черт не шутит, – он вбирал в легкие большую порцию воздуха и, волнуясь, прислушивался к биению своего сердца: насколько оно ритмично и равномерно, сильными толчками, стучит.

5

– Я хочу с тобой поговорить. Очень серьезно. – Ольга умоляюще посмотрела на Сергея. – Ты только выслушай меня сперва… не перебивая.

– Я и не собираюсь…

– Нет, я прошу: не перебивай. Мне трудно говорить, но сказать все равно нужно.

– Я тебя слушаю.

– Баба Лиза хочет устроить Кешу в престижный институт, где у нее есть связи. Без конкурса, или как-то так сделает, что конкурс он в любом случае пройдет, и его примут.

– Очень хорошо.

– Ты не понимаешь.

– Ладно. Поясни в чем дело.

– Я не хочу, чтобы он поступал в тот институт.

– Почему?

– Я не хочу, чтобы мы… чтобы Кеша зависел от бабы Лизы. У меня есть на примете другое учебное заведение. Такой же диплом, какая разница, где работать. В конце концов, Книпер устроит его после окончания в свою организацию. Или перепоручит. Кому-нибудь из ее круга.

– Но почему ты не хочешь, чтобы он закончил престижный вуз и получил блестящее образование?

– Ты не знаешь, какие это люди: эта баба Лиза и ее родственники. Я не хочу быть им обязанной. Мне только нужны деньги на учебу. И все.

– И все? Сколько?

– Пятьдесят тысяч в год.

Сергей присвистнул.

– То есть за пять лет – двести пятьдесят тысяч.

– Ты же сможешь заплатить за первый курс? – Ольга продолжала с мольбой смотреть на него. – Я знаю, это для тебя не такие большие деньги. А мне необходимо, просто до смерти необходимо, найти эти деньги. Любой ценой.

Она сглотнула и сжала обеими руками края кофты у груди.

– Я не отдам его в армию. Ни за что. Этот говорит, что ему наплевать, если не будет учиться, пусть идет служить. Он говорит: «Я служил, и Кеша не рассыплется». Разве для этого я его родила и воспитывала, чтобы…