Мишура - Ольга Ярмолович

наряжали елку, и вот маленькая Аня во сне видит мишуру на этой елке и резко переходит на ультразвук. Все пытаются ее успокоить, а она ни в какую: стоит посреди комнаты и воет, размазывая сопли по лицу. А напротив лица так много людей: папа, дяда Боря, Душегуб (пропади она пропадом), одногруппники, Ларка, Миша…

«Интересно, а что, если принять хорошую дозу снотворного и просто проспать куранты?» ― подумала про себя Богданова. Решение, подсказанное Ларой неделю назад, пугало все больше. «Нет, тогда во сне я задохнусь от собственной рвоты… то есть мишуры. Нелепой жизни ― нелепая смерть».

Анька поежилась и наконец открыла глаза.

Времени до вечера оставалось еще полно, но Анька всегда предпочитала ранние сборы торопливой беготне по квартире в последнюю минуту. Готовить она не любила, но старалась соответствовать. Первого января обычно приезжали родители, да и Лара обещала забежать проверить «как все прошло», поэтому от традиционного новогоднего стола не отвертеться.

Знаете, что самое неприятное в приготовлении оливье?

Чистить яйца.

Во-первых, если поставить варить несколько одновременно, то нет никакой гарантии, что сварятся они равномерно, и при очистке ты играешь в этакий «киндер-сюрприз» наоборот, где тебя ждет яйцо-лузер, кальций которого непременно снимется с большей частью шкурки.

Во-вторых, это больно! Овощи для салата остывают быстрее, и шинковать их куда ни шло, а вот вареные яйца, как назло, сколько не топи их в холодной воде, обжигают руки, разваливаются. Богданова ненавидела чистить яйца, поэтому оливье ― такой простой и незатейливый шедевр советской кулинарии ― всегда выходил у нее каким-то кривоватым.

Анька колупала скорлупу и мысленно, чтобы отвлечься, снова погружалась в «вопросики».

«Итак, дамы и господа, перед вами праздничная серия тестов и главный вопрос: кто ты на новогоднем столе?»

«Ларка ― это, наверное, мясо по-французски, блюдо вредное, но необходимое, уже традиционное, ― размышляла про себя Богданова. ― Хотя, нет. Ларка ― это шампанское! Такое легкое, воздушное и игривое, которое лучше хранить в холодильнике, а то натворит дел».

Она вспомнила все студенческие похождения подруги и невольно улыбнулась.

«Посмотрим, кто дальше. Мама. Тут все просто: корзина с фруктами. Красивая и полезная. Украшение стола. Папа ― имбирный пряник, пахнет нежностью, но на вкус суховат. Миша ― …».

На мгновение Богданова задумалась и чуть не попала ножом по пальцу.

«Миша ― глинтвейн. Сначала обжигает, потом успокаивает. То ли алкоголь, то ли лекарство».

В горле опять запершило.

Богданова вспомнила третий курс. Декабрь, на носу Новый год ― значит, сессия в самом разгаре, а она в первый (и, надо сказать, в последний раз) отпросилась к Ларке в общагу с ночевкой. «Готовиться вместе к экзаменам» ― официальная версия, а на самом деле, конечно, тусить, отрываться, радоваться юности.

Ларка тогда куда-то быстро исчезла, а Богданова незаметно для себя «накидалась». Кажется, кто-то из выпускников посоветовал начинать сразу с водки ― «самого чистого и безопасного напитка», ― а она повелась. И вот огромный коридор, много комнат, люди, шум стоит страшный ― то ли от музыки, то ли от смеха, ― а она идет вдоль стеночки и ищет Лару, вглядывается в хохочущие лица, и понимает, что сейчас точно упадет.

В тот вечер в этом коридоре ее подхватил Миша. Подхватил и увез к себе, подальше от визгливых песен и праздных людей, которые в нечеткой алкогольной пелене уже расплывались перед глазами и напоминали чертей. Увез к себе, потому что в таком состоянии Анька говорить свой домашний адрес отказывалась наотрез и только повторяла заплетающимся языком:

— Домой нельзя, мама убьет, нельзя домой.

После этого случая Анька не разговаривала с Ларой почти месяц, а когда в итоге оттаяла и рассказала подруге, где провела ночь, Ларка долго не могла поверить, что у них с Мишей ничего не было.

«Ну, значит, ты точно не в его вкусе», ― хмыкнула Лара в своей прямолинейной манере.

Богданова покраснела. И расстроилась. Тогда, проснувшись утром в чужой квартире, она пришла в ужас. Миша спал в соседней комнате. Ее съедал стыд за вчерашнее, но потом они вышли проветриться, ели жирные «похмельные» бургеры, смеялись ― и стало легко-легко.

— Как ты думаешь, теперь все в группе перестанут со мной общаться? ― они стояли на набережной, тонкая корочка льда на Москве-реке слегка подернулась трещинками, воздух приятно холодил лицо, и Анька, наконец, решилась задать этот вопрос.

— Тебя и раньше нельзя было назвать общительной, так что невелика потеря!

— Серьезно? То есть теперь я официально изгой? ― кажется, Анька по-настоящему испугалась. ― Блин, не стоило мне, конечно, вчера никуда уезжать… Как ты думаешь, а с третьего курса еще реально перевестись?

— Ань, ты чего? ― Миша развернул ее лицом с к себе. Он улыбался так открыто и по-доброму, что в этот момент в груди Богдановой екнуло. ― Большая часть тех, кто был вчера, сегодня утром самих себя не вспомнит. Тем более, ты вчера ничего натворить не успела. В следующий раз, чтобы стать «легендой» курса, старайся получше: бей посуду, устраивай оргию, обещаю тебя не останавливать и не увозить.

— Дурак! ― Богданова легонько стукнула его по шапке, и они вместе расхохотались.

С того дня они стали общаться больше. Теперь Миша писал ей по вечерам и даже пару раз предлагал выбраться куда-то, но сессия была в самом разгаре, Анька готовилась, она больше не могла рисковать оценками и репутацией.

А потом, когда Лара произнесла это «не в его вкусе», Богданова окончательно поняла, что они с Мишей просто друзья, да и вообще «сначала нужно определиться с местом в жизни, а после все остальное», как постоянно твердила мама. Все эти «влюбленности и дружбы» совсем некстати.

Общаться они продолжили, хотя все реже и реже. По сплетням в компании Анька узнавала, что у Миши появлялись и сменялись девушки. Иногда внутри от этих новостей что-то хрустело, однако нельзя сказать, что это сильно ее тревожило. Богданова привыкла игнорировать собственные чувства. Тем более, они просто друзья. Хотя ей было интересно с Мишей. Порой казалось, что только с ним (а не с Ларой) она может поделиться чем-то действительно глубоким и настоящим.

«Черт!» ― Богданова оглядела накрытый кухонный стол. От простоты решения ей захотелось стукнуть себя по башке: «Это же Мише нужно было рассказать про мишуру! И про то, что он мне нравится, всегда нравился».

Девушка улыбнулась неожиданно возникшей внутри решимости. Так просто и так честно.

Теперь все снова станет нормально!

За окном зажглись первые фонари. Богданова подумала и включила гирлянду на маленькой искусственной елке, подаренной в офисе, ― кажется, в первый