Мишура - Ольга Ярмолович

и умел держать нейтралитет ― по крайней мере, всегда, когда мама была недовольна и повышала голос, отец тихо выходил из комнаты или молча продолжал читать газету. В паузах между громкими репликами (кричала мама в основном на дочь, но иногда просто для настроения, «в мир»), слышался шелест страниц. В такие моменты Анька особенно остро понимала, что в рамках их семейных противостояний бесполезно обращаться даже в европейский суд по правам человека, мама все равно будет права.

Любовь играть «в вопросики» появилась у Богдановой еще до школы и заметно ее развлекала, пока она не стала постарше и не начала считать эту привычку сначала дурацкой, а потом, годам к двадцати, и вовсе постыдной.

Глупые тесты из головы она старалась заглушать «цифрами» ― сначала в универе, потом на работе. Цифры встречали ее каждое утро в уютном, но ненавистном офисе на Юго-Западе, они заполняли собой экран компьютера, пересыпались из одного столбца Excel в другой до рези в глазах и часто под вечер не слушались девушку и не хотели сходиться. Работа младшего бухгалтера ― ответственная, но неблагодарная.

— Зато перспективная, ― настаивала мама по телефону в те вечера, когда прошедший день казался особенно невыносимым.

«Не перспективная, а тошнотворная», ― думала про себя Анька, но продолжала вставать по будильнику каждое утро.

Тяжелее всего было перед новогодними праздниками. Подготовка годовой отчетности начиналась еще в конце ноября, и тогда, казалось, весь офис вставал на уши. На Богдановой был сбор документов со всех отделов и сводка промежуточных таблиц баланса, которые она направляла в «святая святых» ― старшему бухгалтеру Полине Андреевне, женщине с говорящей фамилией Душегуб.

Полина Андреевна была человеком корпулентным и властным ― вероятно, благодаря этим двум качествам заседала она в отдельном кабинете, напротив комнатушки финансового отдела, где ютилась младший бухгалтер Богданова. Наверное, только разделявший их коридор спасал Аньку в обычные дни года. Однако в периоды сдачи отчетности Душегуб любила врываться в ее с коллегами скромную обитель, блокируя телом спасительную дверь и почти сбивая бегонии, расставленные на полках, а затем нависать над сотрудницами отдела, выискивая ошибки прямо на мониторе, и раздавая нелестные комментарии об их расторопности.

Конечно, работать в такой атмосфере, а, тем более, успеть сдать что-то вовремя, было невозможно. Богданова и не успевала. Обычно к середине декабря тумблер ее отчаяния был выкручен на максимум, а стоило в городе появиться первым новогодним украшениям ― гирляндам, огонькам, бесконечным полкам с шарами и игрушками в супермаркете, ― как перед ее глазами вставал плотный и решительный торс Душегуб и полночные бдения в кабинете над таблицами в невыносимых попытках свести очередной отчет.

А потом в жизни Богдановой появилась мишура. И все стало гораздо хуже.

***

Первый раз Аньку вырвало мишурой три года назад. Это случилось ровно в полночь, под куранты.

Праздник в тот год приехали отмечать на «фамильную», как ее обычно назвал папа, дачу. За столом было шумно и людно, из Европы, тогда это было еще запросто, прилетел мамин брат с женой, и по кругу гуляла нарядная, с картинкой из яблок на боку, бутылка шнапса. Сама Анька сидела с лицом таким же кислым, как яблоки на этикетке. Отчеты в тот год ее совсем доконали, и силы для общения с родными она выдавливала из себя, как зубную пасту из тюбика, который почти закончился.

Дядя Боря ― светлая душа, балагур и неизменный центр внимания ― в тот вечер хвастался и обмывал наследника. Листал фотографии на экране мобильного, демонстрировал «свежеиспеченного внука» ― двоюродная сестра Ани в тот год как раз вышла замуж и быстро родила. Племянник на фото улыбался заплывшими щелочками глаз и казался красно-бурым пришельцем, непохожим еще на настоящего человека.

— Какой красавец! ― Ахнула мама.

— Наша порода, ― подмигнул дядя и весело ткнул Аньку в бок. ― А ты когда нас с женихом познакомишь? На Новый год, небось, постеснялась пригласить?

Богданова вспыхнула. Любые отношения с противоположным полом все еще оставались для нее запретной темой.

— Куда там! ― покачала головой мама, накладывая салат. ― Анна у нас бука та еще. Ань, ну что с лицом? ― цепкий взгляд матери поймал в тиски. ― Я же правду говорю: если ходить с таким выражением по улицам, то никогда ни с кем не познакомишься.

— Ладно, ладно, всему свое время, ― перевел тему дядя. ― На, глотни хоть, повеселеешь.

Аня выпила залпом. Алкоголь жег пищевод и оставлял незнакомое жесткое послевкусие, но голова приятно расслабилась, и она потянулась за второй порцией.

— Аккуратнее, девушка, с незнакомыми напитками, ― шутливо погрозил пальцем отец.

Потом они чокались бокалами с шампанским и провожали старый год, потом окончательно разделались и со шнапсом, и Анька незаметно от остальных опрокинула в себя рюмку водки. Алкоголь успокаивал и позволял ненадолго смириться с действительностью.

На экране телевизора уже появилась Спасская башня в огнях, Богданова потянулась за шариковой ручкой ― во время боя курантов она обычно писала желание и сжигала его в бокале, давая надежду следующему году, но в этот раз с наступлением полуночи перед глазами плыло.

— Я сейчас, ― пискнула Анька и выбежала в предбанник, в ванную. Дом несколько лет назад перестроили и, к счастью, деревянный советский сортир, в который особенно грустно и страшно было ходить зимой, заменили на современный фаянсовый санузел внутри дома.

Желудок скрутило. На заднем фоне били куранты. Богданова согнулась над раковиной и поняла, что больше не может терпеть. Ее жутко тошнило, но тошнило как-то странно. Перед глазами мелькали цветные вспышки, и Анька представила, что сейчас потеряет сознание, и ее найдут на утро, стыдно лежащей на холодном кафеле в обнимку с белым фаянсом. Еще один толчок, и что-то шуршащее вышло из горла. Аня открыла глаза ― раковина была заполнена мишурой: красной, зеленой, золотой, серебряной ― на любой вкус. Тонкие нити свисали вниз и путались в ногах.

«Кажется, я очень сильно отравилась. Или сошла с ума», ― подумала девушка и снова закрыла глаза.

***

В тот раз Анька собрала мишуру в мусорный пакет и спрятала ее подальше, под ванну. Чисто умылась, проверила платье ― не налипли ли где-то блестящие обрывки и, сославшись на плохое самочувствие, спешно поднялась наверх спать.

Утром первого января дядя шутливо ее подкалывал, а мама, конечно, не упустила возможности прочитать лекцию о вреде алкоголя для женщин. Анька слушала и кивала. В голове было на удивление тихо, ничего не болело, и в целом по ощущениям ей уже давно не было так хорошо и легко, как в то утро. За