Лепестки розы мира - Владислав Николаевич Дебрский

Алексеевича оказывать своё содействие медперсоналу Владимирского централа. Слишком много важных персон там сидело, в то время. Это происходило следующим образом. За Дмитрием Алексеевичем в госпиталь присылали автомобиль. Причём, никто не мог знать, с какой целью гэбэшный автомобиль приехал к дверям госпиталя и, когда Дмитрий Алексеевич, в сопровождении офицера Госбезопасности уезжал, никто не мог знать вернётся ли он в госпиталь.. И эта неизвестность вызывала тревожное замешательство, как у персонала, так и у больных.

Автомобиль с Дмитрием Алексеевичем подкатывал к воротам Владимирского централа, и после проверки документов, въезжал в тюремный двор. Дежурный офицер обыскивал Дмитрия Алексеевича, досматривал его вещи и провожал его в тюремный лазарет. Имён своих пациентов Дмитрию Алексеевичу знать не полагалось, только номер. Но многих знаменитостей и исторических личностей он узнавал в лицо. И вот однажды, уже в 1954году, в одном из своих пациентов, Дмитрий Алексеевич узнаёт Даниила Андреева, сына известного русского писателя Леонида Андреева. Он попал в лазарет с инфарктом.

С Андреевым Дмитрий Алексеевич уже был знаком. Впервые они встретились на Ленинградском фронте. Андреев служил при полевом госпитале. Дмитрий Алексеевич был одним из военврачей этого госпиталя. Однажды он стал свидетелем того, как Андреев отпевает погибших. Деда поразило, насколько Андреев был увлечён совершением этого обряда, хотя вид имел совсем неподходящий, не только для священника, но, даже для солдата. Они познакомились и обсудили смысл таинства, и позднее Дмитрий Алексеевич старался помогать этому странному солдату.

И вот они встретились в тюремном лазарете. Андреев был очень плох. Поговорить наедине им удалось только во время второго визита Дмитрия Алексеевича. После этого дед всегда искал возможность встретиться с Андреевым. А вот Андреев всячески старался от этих встреч уклониться. Он признался, что боится за Дмитрия Алексеевича. Ведь даже простое общение с заключённым политического изолятора, грозило Дмитрию Алексеевичу непредсказуемыми последствиями. А дед убеждал Андреева, что ничего ему здесь не угрожает. Многие из администрации тюрьмы и многие их родственники давно уже были пациентами Дмитрия Алексеевича, и ему прощались многие дерзости. К тому же, Сталина уже не было в живых, Берия расстрелян. Всё в стране затаилось, в ожидании перемен, и начальство всех уровней самоустранилось, пока не будет сформулирована новая линия партии.

Андреева дед всё-таки убедил, и писатель доверил ему труд всей своей жизни – «Розу мира», которую он начал писать здесь во Владимире. Для того, чтобы выносить из тюрьмы то, что Андреев успевал написать, дед придумал следующее. Он начал приезжать в изолятор с папкой, набитой разнообразными медицинскими бумажками: рецептами, медицинскими картами, вырезками из медицинских журналов и тому подобным. Он небрежно бросал папку для досмотра, а потом очень аккуратно выставлял свой чемоданчик с инструментами. Естественно, тщательней рассматривали содержимое чемоданчика в поисках запрещённых предметов, а разбираться в бумагах желающих не находилось. Вот в этой папке дед свободно выносил черновики «Розы мира». А через некоторое время, он просто уговорил начальство тюрьмы не препятствовать работе Андреева. Когда начали освобождать политических, Андреева неожиданно перевели в Москву, и проститься им не удалось. А рукопись «Розы» дед попросил начальника тюрьмы передать жене Андреева. С тех пор Дмитрий Алексеевич о писателе ничего не слышал. И только прочитав, купленную Ольгой «Розу мира», он вдруг собрался разыскать его вдову. Он говорил Ольге, что должен ей передать что-то важное. Но так и не успел этого сделать. Год назад Дмитрий Алексеевич Амосов умер.

Ольга и Евгений остановились около одного из домов.

– Всё, я пришла, – Ольга положила руку на калитку, ведущую во двор.

Евгений понимал, что должен сказать какие-то слова, что Ольга ждёт эти слова, но он безмолвствовал. Как народ в поэме Пушкина, когда узнал, что Мария Годунова и сын её Фёдор отравили себя ядом. А что бы он сказал? Евгений, я имею в виду, а не народ. Из тех многочисленных вариантов прощания, что были у него в заготовках, для таких случаев, ни один ему не нравился. Евгения распирало что-нибудь сказать, сказать от всей своей души. Но, в тоже время, то, что он хотел бы сказать Ольге, могло показаться ей странным. А Евгений, больше всего, в этот вечер, не хотел показаться Ольге странным. Тишину остановил голос из темноты:

– Наконец-то, появилась. Уждалась уже тебя, – женский голос был ровным, спокойным. Евгений уловил, как будто, прибалтийский акцент.

– Привет, тётя Аня, – откликнулась Ольга.

Тётя Аня подошла ближе:

– Ну что, проводили своего Михаила Васильевича на пенсию? Это не он тут с тобой?

– Нет, – засмеялась Ольга, – это Евгений, его мы будем провожать на пенсию чуть позже, лет через тридцать.

– Вот, держи, – протянула тётя Аня бумажку. – Телеграмма тебе из Москвы. Чего вдруг?

– Что там? – Ольга взяла телеграмму.

– Сейчас посветлю, – тётя Аня включила карманный фонарик. Но прежде, чем посветить на бумажку, она с головы до ног осветила и рассмотрела Евгения.

При свете фонарика Ольга вслух зачитала телеграмму: «Дорогая Ольга Николаевна, просим Вашего разрешения на встречу с Вами для выяснения некоторых исторических событий, связанных с участием в них Вашего деда Дмитрия Алексеевича Амосова. Заранее благодарим Вас за понимание. Наш сотрудник Рыжкова Татьяна Владимировна готова встретиться с Вами в ближайшее воскресение. Если Вас не затруднит, просим Вас связаться с нами по телефону №– . Дирекция Духовно – просветительского центра «Алконост».

– Ну, чего думаешь? – спросила тётя Аня.

– Завтра позвоню с работы.

– Звони. А мы пока всё подготовим к воскресенью. Надо встретить, как положено. – Тётя Аня ещё раз осветила Евгения. – Отпускай, Олюшка, своего провожалующего.

Тётя Аня всегда так говорила – переделывала слова, по своему усмотрению: «уждалась», «провожалующего», «посветлю». А вы-то, уж наверное подумали, что это мои огрехи? Да нет, дорогие мои, это она так выражалась, её слова. «Подолоконник» вместо «подоконник», «тукаменты» вместо «документы». И акцент, который Евгений определил как прибалтийский, был, на самом деле, немецким. Тётя Аня была настоящей поволжской немкой. О ней я расскажу чуть позже.

Евгений попрощался и побрёл до дому.

Врата Мадрита

Историю Ольгиного деда, Евгений рассказал Александру, пока они шли от остановки. Когда они свернули на какую-то совсем маленькую улицу, Александр обратил внимание, что Евгений повёл себя неуверенно. У Александра затеплилась надежда, что Евгений мог забыть адрес. Значит, можно будет вернуться домой на любимый диван, и читать всю ночь.

Евгений постоянно замедлял шаг, оглядывался, сделался серьёзным, что было ему несвойственно. Но вот, друзья подошли к одному из домов, и Евгений стал прежним.

– Ах, наконец, достигли мы ворот Мадрита, – торжественно продекламировал он.

– Точно этот дом?