Железные люди - Владимир Полуботко

Но такая трогательная забота о тех, на ком держится оборонная и наступательная мощь Страны, она ведь денег стоит. Да и не только денег — тут ведь нужна и какая-то энергетическая установка по бесперебойной выработке душевного, человеческого тепла. Вера людей в себя и в то, чему они служат, должна ведь подпитываться не только барахольным снабжением или деньгами, не только партийными увещеваниями типа «надо-надо, давай-давай, вперёд-вперёд!», но и чем-то другим. Топлива же для таких установок не хватало. Всё полезное и нужное становилось дефицитом — и доброта, и тряпки, и совесть, и колбаса, и разум…

Быть готовым к защите родины — это одно. Кто ж говорит, что её не нужно защищать? Ведь сожрут же Россию, если только не поберечь её! Но шататься с атомным оружием в руках по далёким морям-океанам неизвестно с какою целью — это другое.

До начала Афганской войны и массового прохода наших кораблей в Индийский океан подавляющее большинство атомных подводников было искренне убеждено в том, что они защищают интересы родины. Не коммунистической, не политбюровской, не кагэбэшной, а Родины в самом чистом смысле этого слова.

Ну а потом…

Какое-то время можно было продержать моряков на азарте, на приказах, но не слишком долго. Гонка вооружений опустошала не только магазинные прилавки, но и души людей, и их мозги. Гниение государственной машины проникало в Военно-Морской Флот точно так же, как и во все остальные сферы жизни… И вот уже забота государства об ушедших в море подводниках стала потихоньку-полегоньку сходить на нет, она стала носить всё более формальный характер, и выполнение подводниками своих обязанностей — зачастую тоже. Многое делалось уже только из-под палки или чисто машинально. Люди уходили в море физически и нравственно измотанными, с тяжёлым сердцем о брошенных на берегу семьях, и ни тебе отдыха, ни тебе уверенности в завтрашнем дне, ни вообще — цели в жизни. Долгими-долгими месяцами не видишь солнца, неба, семьи, людей, а ради чего — уже вроде бы и не так понятно, как бывало прежде…

И всё чаще даже до самых наивных начинала доходить неприятная, но простая истина: для коммунистической государственной системы главное выжать из людей, как из механизмов, всё, что только можно. До конца. И выбросить их затем на свалку.

Подводные лодки типа «ДЕРЖАВА» были рассчитаны для походов длительностью месяца в два. Вместо этого их запускали на восемь, а то и на десять месяцев в дальние плаванья. Небольшой ремонт по возвращении в базу — и опять, и опять в дорогу!

И не только эти атомные подводные лодки, но и многие другие — точно так же. Иногда такое благополучно сходило с рук, а иногда и нет.

Однажды вконец обезумевшее высшее военно-морское командование решило послать в моря южные и индийские — атомоходы, созданные исключительно для морей северных и ледовитых. Повинуясь безумному приказу, подлодки дошли до Вьетнама, и там стало окончательно ясно, что дальше они не двинутся, хоть ты тресни — навигационное оборудование, способное выдержать адский холод, но не адскую жару, вышло из строя. Пришлось возвращать корабли назад.

Люди и машины эксплуатировались на износ. И если уж и сверхсовременная и сверхдорогая техника — и та не выдерживала порою такого к себе отношения и ломалась, то уж человеческие организмы и подавно.

Всё чаще и чаще стали происходить аварии, чрезвычайные происшествия, увечья. Всё чаще подводники стали отмечать такое: обращаешься бывало к бодрствующему человеку, а тот не слышит; тормошишь его, а он сидит с остекленелыми глазами и ничего не соображает. Отключился! Или так: ты подходишь к трезвому и спокойному на вид человеку с невинным вопросом, а он — по зубам тебя! А потом очухивается и орёт: «Ой, прости! я и сам не знаю, как это у меня так получилось!» А у самого — слёзы на глазах. И прощали, а что поделаешь!

После непривычно долгого пребывания под водою люди начинали путаться в мыслях, разговаривать сами с собою или с несуществующими собеседниками, беспричинно смеяться или плакать. Люди болели, бесились, впадали в отчаяние уже и не только в море, но и на берегу; у многих атомных подводников стали разваливаться семьи, жёны загуливали, а безнадзорные дети шли по дурному пути…

Вот тебе и выбрались в Индийский океан!

Вот тебе и заткнули за пояс Америку!

Коммунистическая Империя, на радость Империи Некрофилов, клонилась к закату, выдержать всё новые и новые экономические и моральные нагрузки она явно была не в состоянии, и когда-нибудь это должно было чем-то кончиться.

Чем?

Когда?

Глава четвёртая

ПЕРЕПАЛКА

Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:— Слово обидно твоё; человек ты, я вижу, злоумный.

Лодка деловито рассекала морскую воду, распарывала её, а та, признавая как факт, что с нею таким образом поступают, реагировала на это таким образом: сталкиваясь с носом подводного корабля, — сначала шипела, а проскальзывая к корме вдоль бортов, уже явно рокотала, намекая на то, что, если дело и дальше пойдёт так же, то оно закончится кильватерным следом. И так и оно получалось и впрямь: белый кильватерный след возникал из всего этого и тянулся, тянулся позади корабля да так потом озабоченно и исчезал где-то в темноте… Прохладному морскому ветерку тоже была отведена определённая роль во всей этой истории: мощные вентиляторы сначала заглатывали его внутрь подводной лодки, затем прогоняли сквозь яркие, шумные, многолюдные отсеки и под конец выпускали его — ошеломлённого увиденным, уже с запахами человеческого жилья и всякой химии, прямо на просторы Тихого-претихого океана. «Лети дальше! — говорили вентиляторы ветерку. — И можешь рассказывать кому угодно о том, что ты здесь подсмотрел, но тебе всё равно никто не поверит!»

На ходовом мостике по-прежнему находились двое из трёх самых старших на корабле офицеров. Третий, забывшись тяжёлым болезненным сном, всё так же спал у себя в каюте.

Плохо, когда два командира, вместо одного. Но вот трое, вместо двух — по крайней мере в этом случае — было бы лучше!

Окажись сейчас на ходовом мостике вежливый, умный и миролюбивый Полтавский, и все дальнейшие события могли бы развернуться иначе, ну а без него беседа Рымницкого с Лебедевым почему-то не клеилась; так только — какие-то обрывки мыслей вслух, клочки распоряжений, лоскутки вопросов, ответов. И всё вроде бы было внешне спокойно и пристойно, но однако же с каким-то тайным подтекстом, что-то вроде:

— Ты — дурак!

— Да ты сам дурак!

— Я здесь главный!

— А я ещё главней!

Рымницкий терпеть не мог Лебедева и считал его выскочкой. Лебедев же на дух не переносил Рымницкого.

Рымницкий был чуть старше и по возрасту, и по годам службы. Лебедев — младше.

Рымницкий был выше ростом. Лебедев — ниже.

Рымницкий был элементарно умнее. Лебедев — явно уступал ему в образованности и в умственных способностях.

Рымницкий происходил из старинной дворянской семьи. Лебедев — из семьи потомственных революционеров.

Рымницкий выдвинулся из штурманов. Лебедев всего лишь — из минёров. Тонкий нюанс, и не всем понятный, но для посвящённых — очень многозначительный!

И последнее. На закуску:

Золотая-то Звезда, которую когда-то получил Лебедев, была на самом деле предназначена изначально Рымницкому!

Ведь это он тогда ещё, на далёком Кольском полуострове, тщательно готовил свой атомоход к подлёдному марш-броску, собирал экипаж, занимался ремонтом и переоснащением своего корабля. А высокопоставленный Пассажир был для него заготовлен как награда за все предыдущие труды. И вдруг в самый последний миг чей-то невидимый, но могучий пинцет взял его как муравья, как букашку, да и пересадил на атомную подводную лодку без Крупнопогонного Пассажира. И этот же хирургический инструментик аккуратненько вживил на освободившееся место другого человечка, прибывшего откуда-то со стороны.

Результат: Рымницкий, прошедший подо льдами без Пассажира, получает почётную грамоту; Лебедев, прошедший тот же путь, но с драгоценным Живым Грузом, получает Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Ничем не примечательный и серый до сих пор человек вдруг резко вырвался вперёд за счёт другого, более достойного, но отодвинутого в сторону — обычное дело в нашей жизни. Теперь же, ко времени, о котором идёт речь, отодвинутый неудачник сделал вдруг резкий и неожиданный рывок вперёд. А какой — о том речь впереди. И это было необычно. И это взбесило Героя Советского Союза: хотелось отодвинуть и задвинуть ещё сильней; хотелось доказать, указать!.. А вместо этого!..

Вот потому-то беседа у них сейчас и не клеилась, и только внешне держалась в рамках приличия. Ведь это были враги.