Неразбериха - Татьяна Стекольникова

– Ты думаешь, есть связь? – подполковник стряхнул пепел с сигареты.

– Катя могла видеть того, кто вынес куклу, и девушку убрали как свидетеля, – ответил Громов.

На почти лысую голову Гр-р падал снег, но Громов только встряхивал головой, как взнузданный мустанг, забыв, что у куртки имеется капюшон.

– Тогда понятно, почему убийца только комп взял – для виду. По ложному следу пустить. Типа ограбление. Хорошо, примем в качестве рабочей версии, что весь сыр-бор из-за куклы. Что, она действительно единственная в своем роде? – Петрович наконец выбросил свой окурок и поглубже натянул на голову шапку. – Почему именно кукла? На этой вашей выставке добра всякого на лимон баксов! Ничего больше не пропало? Сколько вообще стоит эта Перепетуя?

– Это Нина знает.

Громов все-таки поднял капюшон, и мужчины зашагали в мою сторону. Не очень-то я продвинулась в шпионаже – ничего нового не узнала. А что Катю убили, потому что она видела похитителя, об этом я и сама догадалась, без этих зазнаек. Нет, рано уходить. Еще кое-что надо сделать. Я рванула навстречу мужикам, крича, чтобы они остановились.

– Нина, что случилось? – забеспокоился Гришка.

– Ничего, просто хочу найти, где Катя упала.

– Так я покажу, – вылез вперед Петрович.

– Нет! – рявкнула я, и мужики застыли как вкопанные. Вот и пусть стоят…

Я потопталась на ступеньках, рассматривая снежную пелену вокруг. Наши следы уже замело, будто мы здесь и не проходили. И тем более не видно ни углубления, ни сугробика, которые могли бы обозначить место Катиной гибели. Я нажимала и нажимала на свою синюю кнопку, пока метрах в трех от подъезда, там, где торчал весь в клочьях снега куст бузины, не увидела лежащую Катю. Я надеялась обнаружить Катин призрак, побеседовать с ним и все узнать, но нашла лишь слабый энергетический след, почти прозрачный абрис Катиного тела. Что-то не попадаются мне в Энске призраки, не то что в Праге… А след и есть след – с ним не поговоришь.

– Петрович, а почему Катя лежит лицом вверх, если ее ударили по голове сзади? – я не отрываясь смотрела, как снег падает не на Катю, а сквозь нее.

– Гришка, Нина действительно нашла место, где девушку убили! Как ей удалось? Ну и чуйка у твоей супруги! – восхищенный Скворцов подошел ко мне. – Ниночка, ты права, если удар сзади, и сильный, то человек падает лицом вперед. Я думаю, убийца свою жертву перевернул, чтобы убедиться, что она мертва.

– Понятно, убедился и не стал бить еще раз. А чем ударил, нашли?

– Нет, конечно, занесло же все.

– Вот, можешь забрать, – и я носком ботинка разворотила снежную кочку, обнажив камень.

Подполковник, конечно, сомневался, что это тот самый камень, орудие убийства, но все-таки вытащил из кармана полиэтиленовый пакет и исключительно из уважения ко мне засунул в него находку, даже не камень, а кусок цемента пополам с гравием. Надо же: вокруг снега по пояс, а убийца умудрился подходящий обломок разыскать! Или все-таки в руке тащил, заранее припас? Тогда убийство, точно, умышленное.

4. Как сказал кто-то великий, действия не всегда приносят счастье, но не бывает счастья без действия. Кое-что из сказанного – о нас с Громовым

Гр-р сосредоточенно молчал, не отрывая глаз от дороги, и вел свой джип сквозь снег, как мужественные капитаны – корабли по бушующим океанам. Петрович же, развернувшись в мою сторону, расспрашивал о Перепетуе: как давно она у меня, да как ко мне попала, да где была раньше, да сколько стоит. По напряженной спине Громова, которую я имела счастье рассматривать в свое удовольствие с заднего сидения, я поняла, что отвечать на безобидные вопросы Скворцова надо осмотрительно, и поэтому ничего не рассказала подполковнику об огромном бриллианте, найденном мной по весне в опилках, которыми была набита Перепетуя.

Высадив Скворцова возле входа в управление, Громов наконец-то посмотрел на меня:

– Как ты поняла, что не надо говорить Петровичу про бриллиант?

– Мы же с тобой это еще не обсуждали. Если причина похищения – желание покопаться в опилках Перепетуи и нечто там найти, то спер куклу один из наших, и Петровичу знать об этом не обязательно, сами разберемся.

– Ну, допустим. Тогда Катю наши же и убили, так получается?

– Нет, не получается! Наши не могли Катерину вот так, по затылку… И не по затылку тоже не могли!

Я лихорадочно пыталась вспомнить, кто знал о Царе Ночи. Так этот бриллиант назывался. Я его случайно нашла, и был он нами сразу продан – из соображений безопасности, а деньги мы со Шпинделем поделили: бриллиант-то принадлежал его прабабке, но Вовка решил, что несправедливо владеть им единолично, он же, Шпиндель, родственник мне, только дальний, у нас с ним прапрабабушка общая, и Царь Ночи сначала ее был. Ни я, ни Громов о бриллианте никому не говорили. Оставался Вовка. Но, скорее всего, молчал и он, и о камне не знала даже Жайка, хотя ресторатор собирался на ней жениться. Вообще-то Вовка болтун и сплетник, и никакие секреты ему доверять нельзя – продаст. Но на финансовые вопросы это не распространяется. Если речь идет о денежках, тут Вовка кремень, иначе из него предпринимателя бы не получилось. А Шпиндель еще какой предприниматель, у него и до Царя Ночи все в ажуре было.

Тут воображение сыграло со мной злую шутку: я живенько представила, что о бриллианте в кукле каким-то образом стало известно всей нашей компании, Перепетую уперли, чтобы без помех в ней покопаться, Катя видела – кто, и вот за Катей, один за другим, шагая след в след и размахивая кусками бетона, крадутся Захаровна, Лелька, Устюжанин, Жайка, Шпиндель, Павличек и его мамаша – престарелая Маркета Марлерж… Замыкает колонну Громов. Увиденное меня так потрясло, что я по своему обыкновению превратилась в парковую скульптуру, и только голос Гр-р вернул меня в реальность:

– Ты же не думаешь, что это был я?

– А как ты узнал, что я это думала?

Громов засмеялся:

– Дурочка моя, да у тебя все на лице написано, а еще колдунья – эмоции свои прятать не умеешь!

«Дурочка моя» Гр-р говорит только от избытка чувств-с, а не в смысле ругательства, как вы могли бы подумать, поэтому я счастлива, когда слышу от него «дурочка».

– Гриша, но без бриллианта же не обошлось?

– Не обошлось, я тоже так думаю. Об этом мы еще с тобой поразмыслим.

От машины до дома пришлось брести по колено в снегу. Под дверью в подъезд намело приличный сугроб. Гр-р дернул дверь, но та до конца не открылась. Образовалась щель, в которую было не пролезть. Громов чертыхнулся и рванул дверь сильнее. Раздался визг, сугроб у двери стек со ступенек, как лава по склону вулкана, а на гребне снежной лавины к моим ногам съехал косматый черный ком, вереща и выставив вперед четыре лапы. Псина…

– Собака хренова, – выругался Громов. – Нашла место, где спрятаться! Вот пришли бы на час позже… И что с ней было бы? Не оставлять же теперь на морозе! В подъезд пустим?

Но собака уже устремилась в подъезд, не дожидаясь, когда ей разрешат это сделать.

– Смотри-ка, – изумился Гр-р, – соображает!

Мы дружно потопали ногами, стряхивая с обуви снег, а потом поднялись на второй этаж. Сообразительное существо уже лежало у порога.

– Наглость – второе счастье, – заявил Громов. – Эй ты, собака, а тебя кто звал? Как ты вообще поняла, что мы сюда идем, а не на первый этаж?

Псина заскулила, вильнула хвостом и ткнулась носом в дверь.

– Нет, ну я не могу ее прогнать, – засмеялся Гришка. – Шибко умная, однако! Давай возьмем!

– А Морковка? – спросила я, ничего не имея против «шибко умной собаки». – Кошка нашего гуманного порыва может не оценить. И характер у нее неуживчивый…

– Я с ней договорюсь! И потом, у нас же есть домовой, поможет, – хмыкнул Громов и открыл дверь. Пес отодвинулся, давая нам дорогу, подождал, пока мы войдем в квартиру, и только потом перешагнул порог.

– Гринь, смотри, животное демонстрирует готовность подчиняться, собака не стала ломиться в дверь первой, – удивилась я.

– Может, она дрессированная, знает, что хозяин сначала заходит, – возразил Гр-р. – Тоже неплохо, проблем меньше. Но, по-моему, она просто умная, дворняга же, а это самые здравомыслящие собаки.

И мы стали рассматривать дворнягу. Она почти обсохла. Вернее, он, потому что «шибко умная собака» имела все, что положено иметь кобелю.

– Не зря я тебя впустил, пес, – обрадовался Громов. – Теперь нас будет два мужика, а то в этом доме я один в куче баб!

Морковка, по своему обыкновению сидя на плече Громова, напряженно таращилась на пришельца. Она уже имела счастье видеть подобных зверей, так называемых собак, и знала, как себя с ними вести. Но те собаки были не больше нее, а этот… Этот мог запросто оттяпать кошке хвост, потому что вымахал ростом с любимый табурет хозяина и вид имел нахальный. Морковка предпочла рассматривать пса с безопасного расстояния – с Громова. Кобель же лишь раз взглянул на рыжую кошку и, казалось, напрочь забыл о ее существовании. Удар по Морковкиному самолюбию… Тюня зеленой мухой вилась над псом. Из чириканья домовушки я поняла, что она вполне одобряет наш собаколюбивый поступок.