Неразбериха - Татьяна Стекольникова

– Ага, – рассердилась Захаровна. – Ты, Гриша, еще спроси, почему это твоей мадаме не доложили, что Катьки нет… Так Нине Сергеевне не до того было! Этот… как его… ЭКСПЕНАТ пропал! Я как увидела, что одежу некому принимать, так и пошла в гардероб… И целый день там толклась, только в пять вышла… А вы с утра со своим ЭКСПЕНАТОМ разбирались, сначала бегали как угорелые, потом в дежурке закрылись! Не сунешься! А ключей ваших я не беру – убираюсь, когда открыто…

– Ладно, Вера, не кипятись, – миролюбиво произнес Громов. – Ну и где эта Катерина? – и Гр-р повернулся ко мне.

Тут мне снова стало плохо. Затошнило так, как не тошнило, даже когда у меня был токсикоз первого триместра беременности. Я зажала рот рукой и вынеслась из кухни. Громов догнал меня уже в ванной:

– Нина, ты как? Лучше?

Я уткнулась Громову в плечо и чуть не разревелась. Что я за маг, если не могу узнать, кто спер мою куклу! И предчувствие – так поздно проявилось, что ничего не исправишь!

Когда зазвонил наш домашний телефон, я уже знала, что услышу. Жанна… Я включила громкую связь:

– Нина, Катюшу ночью нашли возле ее дома, прямо у подъезда, – всхлипывает Жайка. – Ударили чем-то тяжелым по голове, бросили на снегу умирать… Убили! Мы с Володей дома у нее…

Надо было ехать к Кате. Держа трубку возле уха, я посмотрела на Громова. Конечно, брови у переносицы…

– Ну, блин, началось в деревне утро! – Громов уже натягивал куртку. – Серый, вези Лелю к Катиным родителям. Ждите нас там. Паша, доставишь Лизу и Захаровну домой. И сам спать! А мы с тобой, Нина, за Скворцовым…

3. Я смотрю на снег. И на ум приходит хокку Дзосё (был в Японии четыре сотни лет назад такой поэт): И поля и горы – Снег тихонько все украл… Сразу стало пусто

– Странно, что Петрович раньше не появился, – сказал Громов, усаживая меня в свой джип. – Набери-ка ты его…

Зимы в Энске снежные. Этой зимой снега столько, что льда на реке не видно, русло от берега до берега занесло. Снег и сейчас падает – медленно, хлопьями. Летит откуда-то из темно-синего неба и неспешно опускается – на крыши, на деревья, на дорогу. Такая красота! А у нас…

– У нас такой геморрой! – со вздохом произнес Громов, заканчивая мою мысль.

И кто из нас умеет читать мысли?

Я посмотрела на белые сугробы вдоль дороги, тоже вздохнула, достала из сумки сотку и нашла Петровича в меню.

– Интересно, как он у тебя записан? – покосился на телефон ревнивый Гр-р. – Небось, Юрочка? Или Юрасик?

– Не угадал! У меня он значится как майор. Все никак на подполковника не переделаю…

– Да? А вот я ему скажу…

Но мне не суждено было узнать, как собирался закладывать меня Громов, потому что Петрович уже радостно орал из моей трубы:

– Ниночка, как я счастлив! Я так соскучился! Надеюсь, Гришка далеко? Я намерен в очередной раз объясниться тебе в любви!

Обычный балаган, устраиваемый Скворцовым, стоит ему меня услышать или увидеть.

– Подполковник, – остановила я Петровича, – послушай, у нас проблемы. Одна наша сотрудница убита.

Петрович крякнул, помолчал и сказал сочувственно:

– Так это ваша девица? А я все гадал, чего это вас не слышно? Думал, ничего у вас не происходит, раз не звоните. Сглазил, выходит… Вы когда узнали?

– Только что. Жанна позвонила. Поедешь с нами?

– Вы, значит, сейчас к семье? Конечно, и меня возьмите. Я там уже был, но второй раз не помешает.

Возле управления я пересела на заднее сидение Гришкиного джипа, чтобы Скворцов ехал на переднем. Так удобнее читать мысли подполковника. А читать их нужно, потому что Петрович, хоть и признается мне в любви и имеет на меня виды, но когда речь идет о деле, не очень-то посвящает нас в свои планы и вечно что-нибудь да утаивает.

– Ее отец нашел. Беспокоился, что долго не идет, на звонки не отвечает, вот и вышел встречать. Ну и увидел… Голову ей проломили, а не взяли ничего, кроме сумки с ноутбуком – ни сотовый, ни кошелек, ни побрякушки золотые, – подполковник похлопал себя по карманам. – Черт, сигареты забыл! А у тебя, Гришка, конечно, нет?

– Уже подъезжаем, там магазинчик круглосуточный в торце дома, купишь, – Громов крутанул руль, и мы оказались в знакомом мне дворе. Прошлым летом я побывала в Катином доме, только не в ее квартире, а этажом ниже. Провела там ночь, прикованная к батарее, как Прометей к скале. Шпиндель, между прочим, спас.

В магазинчик мы зашли вместе. Петрович купил себе сигареты, а мне – здоровенную шоколадку. Самую большую из имеющихся.

– Ниночка, я знаю, ты черный шоколад уважаешь, а твой муж тебе его не покупает.

И Петрович подмигнул мне. Вот откуда он знает про шоколад? Тайный обыск устраивал? Искал что-нибудь интимное на память? Фетишист чертов… Действительно, Громов никогда не покупает мне шоколад. Я сама себе его покупаю, и плитка с отломанным уголком всегда лежит не только в ящике моего стола в кабинете, но и возле компьютера в мансарде, и в тумбочке в спальне, и даже среди рисовальных принадлежностей. Это вовсе не означает, что я объедаюсь шоколадом с утра до вечера. Просто я должна знать, что он у меня есть, стоит только протянуть руку. Громов считает, я делаю шоколадные заначки потому, что у меня было одинокое детство, книжки вместо друзей. Может, он и прав…

– Ладно, благодетель, – пробурчал Громов, выходя из магазина, – скажи лучше, ты почему нам не позвонил, знал же, что Катя наша?

– Даже в мыслях не было, что она у Нины работает! – Петрович сунул в рот сигарету. – Я, конечно, эту Катю узнал, видел же у вас на вернисаже. Так мало ли кого я тогда видел! Я же не в курсе, что Ниночка ее к себе в салон взяла! И родители не сказали, что Катя где-то работала, сообщили лишь, что студентка. Мы только начали расследование, всего не знаем. А вот когда Ниночка позвонила, я два и два сложил…

– Не изнасиловали?

– Нет. Девчонку сзади ударили. Так череп раскроили! Мгновенно умерла… Зачем надо было убивать? Сумку выдернул, толкнул, убежал – и все дела. Совсем народ озверел! Ну, пришли, – Петрович щелчком забросил недокуренную сигарету в снег.

Третий этаж. Дверь не заперта. Нас встретили Жанна с Володей, провели в комнату. В уголке тихонько всхлипывает Ольга, Устюжанин оставляет ее, чтобы поздороваться с Петровичем. Вокруг стола сидит вся семья: Катин отец, брат Жанны, постарше ее и очень на Жайку похож, мать, безмолвная и каменная, как изваяние, и высокий парень лет двадцати, недавно вернувшийся домой дембель. У Свиридовых было двое детей – сын и дочь. Теперь остался один сын…

Мы с Гришей произнесли все положенные в такой ситуации слова, я обняла изваяние и вышла в коридор. Если бы они рыдали, проклинали убийцу или крушили все вокруг, им было бы легче. Горе без жестов, слов и слез – горше нет. Ольга с Сергеем вышли следом за мной, и в небольшой прихожей, где уже одевались Жанна и Володя, сразу стало тесно. Из-за чьего-то плеча я смотрела, как Громов что-то тихо спрашивал у Катиного отца.

– Нинка, найди этого выродка, – говорит мне вполголоса Шпиндель, помогая Жанне засунуть руку в рукав. – Я знаю, ты можешь. Рассчитывай на меня, если что нужно!

Я смотрю, как ресторатор уводит Жайку. Тут бы и случиться моему предчувствию… Но момент упущен – никакого медного привкуса. Хотя, как показали дальнейшие события, было самое время. Я, правда, пока не научилась слету расшифровывать послания в виде медных монет во рту, а без практики вообще вряд ли научусь, но главный вывод сделала: есть ли предчувствие, нет ли его, чему быть – того не миновать.

– Мы тоже поедем, – Лелька поднимает воротник своей шубки. – Серый завтра в Закарск отбывает песцов проведать, и у нас ранний подъем. Все равно сейчас здесь никто не нужен, пусть переночуют со своим горем…

Не успела я закрыть за подругой дверь, как в прихожую протиснулись Громов и Скворцов.

– Пока ничего нового, – махнул рукой Петрович. – Давайте во двор выйдем, может, там что-нибудь в голову придет.

Скворцов остановился на крыльце покурить, с ним остался Громов, а я подошла к джипу. Не стряхивая с себя снег, жевала шоколад, дожидаясь мужчин, и думала, что слишком часто приходится мне бывать на здешнем кладбище. Уж сколько людей я проводила в этом городе в последний путь, хотя в Энске живу чуть больше года! Наверное, это потому, что город маленький, и все друг друга знают. Тесный круг. И если что-то с кем-то случается, то этот «кто-то» твой знакомый. Или знакомый знакомого… Или родственник знакомого. Или знакомый родственника знакомого… Можно комбинировать до бесконечности, и поэтому здесь за каждым покойником идет толпа, а поминки устраивают человек на пятьсот.

Я еще раз посмотрела в черное небо, из которого на Энск сыпалась очередная тонна снега, и помахала шоколадной оберткой мужчинам. Они дружно отсалютовали мне в ответ, но продолжали торчать у подъезда, что-то обсуждая. Ах так? Секреты от меня? И я нажала на свою волшебную кнопку, чтобы лучше слышать. Гришка рассказывал Петровичу историю с исчезновением Перепетуи.