Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

В этом контексте представляют интерес тематические ежегодники по военно-исторической антропологии, выделившейся как научное направление лишь относительно недавно. Предмет военно-исторической антропологии, по мнению Е.С. Сенявской[45], соотносится с социально-культурной проблемой «человек и война». Все больше внимания историки уделяют роли генералитета и офицеров. Так, Е.Ю. Сергеев характеризует офицеров Генерального штаба, анализируя «военный склад ума» с выделением представлений о внешнем мире. Историк прослеживает эволюцию образно-представленческой системы элитного офицерства в проекции на западные страны[46].

Историки по-новому пишут и о воздействии революционных процессов, прежде всего в 1917 году, на армию. Проблемы социально-психологической адаптации офицерства в годы мировой войны, процесс быстрой демократизации армии после Февральской революции изучает В.Л. Кожевин. Историк характеризует реакцию офицеров на изменение социального и культурного облика русской армии, показывает попытки разрешения кризиса во взаимоотношениях офицерства и солдатских масс[47]. Анализ трансформации армии и изменения ценностных установок в годы мировой войны проводит О.С. Поршнева[48]. Весомым вкладом в осмысление проблемы «война и российское общество» стали результаты новых изысканий С.В. Тютюкина[49], исследовавшего роль национально-патриотического фактора на различных этапах Первой мировой войны, причины активизации революционного процесса и вызревания политического кризиса, приведшего к краху самодержавия. Бесспорно, февральский революционный взрыв определил и политику Временного правительства в ЦВЕ.

Однако следует отметить, что целостной концепции истории Первой мировой войны и общепризнанной оценки участия в ней России еще не существует; остались нерешённые вопросы. Например, утверждение о неизбежности войны и концепция «многовариантности» истории. Вероятно, историческое сообщество переходит к новому этапу изучения Первой мировой войны.

Так, фундаментальный коллективный шеститомный труд «Первая мировая война 1914–1918 годов» посвящен анализу вопросов военного, экономического, внутриполитического, международного положения России и государств Центральной и Западной Европы накануне и в годы войны[50]. Коллектив авторов МГУ им. М.В. Ломоносова представил солидное дискуссионное издание «Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации»[51], а коллектив историков Санкт-Петербурга и Москвы – двухтомник «Россия в стратегии Первой мировой войны»[52].

Первые марксистские оценки политики Советской России (СССР) в ЦВЕ дали деятели международного рабочего движения Ю.Ю. Мархлевский, М.П. Прайс и К.Б. Радек в 1919–1920 гг.[53] Эти работы, как и последующие советские публикации 1920-1930-х годов о политике СССР в отношении западных соседей, носили полемический характер, особенно в связи с проблемой Восточной Галиции[54]. Впрочем, встречались и сравнительно объективные оценки политики СССР в отношении Литвы и проблемы Виленского края[55]. Советские историки доказывали, что польско-литовский конфликт является частью европейских международных отношений, а борьба Литвы за возвращение Виленщины – это борьба за сохранение суверенитета.

В 1950-е годы вопрос о политике СССР в отношении стран «ближнего» Запада рассматривался по-прежнему с классовых позиций. В III томе «Истории Польши» историки характеризовали борьбу поляков западных земель за воссоединение с Польшей как справедливую, а стремление начальника Польского государства Ю. Пилсудского подчинить белорусские, литовские, украинские земли как аннексию. Ф.Г. Зуев и его коллеги считали организаторами советско-польской войны 1920 года западные державы, а действия Польши и Белого движения изучали в рамках «третьего похода Антанты», обращая, однако, внимание на противоречия между Англией, Францией и Польшей по вопросу о ее границах[56]. Историки позитивно оценивали советизацию Польши в случае победы Советских республик, рассматривали цели восточной политики Пилсудского в русле антисоветских планов Антанты и интересов польского помещичьего землевладения в бывших восточных землях Речи Посполитой.

В 1960-е годы были введены в научный оборот новые источники по истории советско-польской войны. П.Н. Ольшанский, отдав дань оценкам 1950 годов, привел ранее неизвестные материалы о военных действиях и политической стороне советско-польских отношений 1918–1921 гг., а также о позиции держав Антанты, учитывавших при решении проблемы Восточной Галиции экономико-географические факторы[57].

Советские историки писали в 1970-1980-е годы и о советско-германских отношениях. Первые внешнеполитические шаги Веймарской республики представил Я.С. Драбкин. Автор описывал борьбу германских правящих кругов и немецких националистических организаций за сохранение в составе Германии части польских земель и как названные силы использовали угрозу большевизма в качестве средства давления на западные державы[58]. Монография А.А. Ахтамзяна посвящена новому этапу в советско-германских отношениях. Книга насыщена фактическим материалом, но ощущается недостаток архивных документов (что объяснимо) и в результате скупо обозначены территориальные проблемы[59].

Многие ученые рассматривали межвоенные отношения России, Германии и Польши на общем фоне европейских отношений. Одни – А.О. Чубарьян и А.А. Язькова – главное условие предотвращения германо-польского конфликта видели в организации системы коллективной безопасности[60]. Другие – З.С. Белоусова и С.В. Никонова – считали, что создание этой системы для европейских государств того времен было нереально. Однако Никонова выявила особенности германской внешней политики, показала близость позиций Германии и России по ряду территориальных вопросов. Историк раскрыла антипольскую направленность германских требований по ревизии территориальных постановлений Версальского договора[61].

Влияние решений Локарнской конференции на ситуацию в ЦВЕ показал Д.С. Климовский. Историк подчеркнул, что Локарно дало Германии юридическую возможность для постановки вопроса о «мирной» ревизии германо-польской границы. Автор исследовал германо-польские противоречия в период действия Локарнской системы и сделал вывод об их отрицательном влиянии на создание европейской системы коллективной безопасности. Однако он не всегда строг в отборе фактического материала, анализ которого временами недостаточно увязан с политикой СССР, внутренним развитием Германии и Польши[62].

Историки Литовской ССР (и не только) рассматривали территориальные проблемы северо-восточной части Центральной Европы, доказывали принадлежность Литве Виленского края и Мемельской области, уделяли внимание вопросу о транзите по Неману. Р.С. Жепкайте в большей степени исследовала проблему Виленщины, а Р.Ю. Жюгжда – Мемеля[63]. Ученые отметили важную роль Советского Союза в защите государственных интересов Литвы. Изданные на рубеже XX–XXI веков ИВИ РАН сборники статей российских и литовских историков по-новому рассматривают политику СССР в отношении польско-литовского конфликта и Литвы[64].

Оценка кандидатской диссертации В.А. Зубачевского, посвященная политике Германии в отношении Польши, приводит, как отмечается на соответствующем сайте Интернета, исследователя к интересным выводам. По словам рецензентов, Зубачевский полагает, что польские политики, в том числе и выступавшие против сближения с Германией, недооценивали потенциальную угрозу с ее стороны и считали вплоть до 1925 года проблему германо-польских отношений второстепенной для польской внешней политики[65].

В 1990-х – начале 2000-х годов в связи с открытием доступа к массиву архивных документов о внешней политики Советской России (СССР) с новых рубежей развернулась дискуссия о советско-польской войне.

Так, И.В. Михутина объясняет конфликт между Советскими республиками, Польшей и Литвой существовавшим в польском общественном сознании убеждении, что Польша может обрести былое могущество и противостоять Германии и России при условии включения в ее состав значительных