Быть похожим на Давида Сасунского - Виктория Вартан

Давид посмотрел в окно. Дорога шла вверх между густыми садами, а дальше — опять сады и сады. За ними мальчик разглядел вдали жёлтые и зелёные квадраты каких-то посевов.

— Послушай, — спросил вдруг Симон мальчика, — а к кому ты едешь? У тебя есть где остановиться в Ереване?

— Да, я еду к тёте Марго, маминой сестре. Она живёт рядом с железнодорожным вокзалом.

Опять помолчали.

— А что это ты вдруг решил отправиться в Ереван? — спросил Симон. — Родители послали?

— Повидать Давида Сасунского.

— Смотри-ка, а я и не знал, что он живёт в Ереване! — воскликнул Симон.

Пассажиры — те, кто прислушивался к разговору Симона и Давида, — громко рассмеялись.

— Да не его самого, а памятник ему, что стоит на привокзальной площади.

— Ты что ж, собирался дойти до него пешком? — Симон, присвистнув, уставился на мальчика во все глаза.

— А что? Давид Сасунский не такие ещё расстояния проходил пешком. А я тоже, как и он, очень выносливый.

— Клянусь своими крепкими зубами, что не сходятся вот тут, — Симон постучал указательным пальцем себе по передним зубам, — и ты дошёл бы до Еревана пешком!

— А собак, Давид-джан, — подала вдруг голос пожилая женщина в набивной шёлковой косынке, сидевшая прямо за ними во втором ряду, — собак ты действительно не испугался?

— Если честно, — Давид потупился, — конечно, я испугался немножко. Но я знал, что, если продержусь какое-то время, либо сторож прибежит, либо машина какая-нибудь остановится…

— Клянусь вот этими самыми руками, — прервал мальчика Симон, воздев свои ручищи, — без которых я не мог бы и дня прожить, что Давид нисколько не испугался сторожевых псов! Он просто не хочет хвастать. — И великан при этих словах посмотрел на мальчика с неподдельным восхищением.

— Вообще-то, это правда: я не испугался их, — обрадованно согласился Давид, начисто забыв пережитый недавно страх. — И не заплакал. — Что было чистейшей правдой: Давид никогда не плакал. Во всяком случае, старался не плакать.

— Молодец, сынок, молодец, — похвалила Давида женщина в набивной шёлковой косынке. Она ласково улыбнулась мальчику.

— А теперь я пью за нового Давида, который не испугался злых собак! — воскликнул вдруг пассажир с красным как перец носом и, приподняв с колен бурдюк с вином, сделал большой глоток.

Дорога слегка поднималась в гору. Хотя солнце было уже давно не в зените, в нагретом автобусе стало ещё жарче.

— Эй, Амо-джан! — вдруг крикнул со своего места пассажир с бурдюком. — Послушай, Амо-джан, видишь слева впереди густые красивые кусты? Останови-ка, сынок, возле них свою арбу!

— Опять? Не останавливай, Амо-джан, — запротестовала сидевшая рядом с ним старуха с большой корзиной на коленях. — Так мы только к ночи доберёмся до Еревана, — продолжала возмущаться старуха, — если из-за этого пьяницы будем то и дело останавливаться в пути!

— Да какой же он пьяница, если всё время говорит тосты, — возразил старухе Симон. — Он ведь каждый раз пьёт за чьё-нибудь здоровье.

— Послушайте, а где вы видели армянина, который безо всякого повода напивается! — крикнул человек в круглой, как блин, кепке. — У доброго армянина всегда найдётся что сказать, прежде чем он сделает глоток вина!

— Да отнимите у него бурдюк с вином! — крикнула с задних рядов какая-то женщина.

Но пассажир с красным как перец носом уже поднялся с места и теперь, держась за спинки кресел, пробирался к выходу. На лице у него было написано крайнее нетерпение, глаза с тревогой бегали по сторонам. Давид заметил, что он и в самом деле очень маленького роста.

— Ладно, Амо, — добродушно смеясь, сказал своему напарнику Симон, — останови. Только это уже в последний раз, отец. Мы ведь и так опаздываем, а тут из-за тебя всё время приходится останавливаться.

Амо, резко притормозив, остановил автобус, и Давид увидел, что старик, выйдя из машины, быстро-быстро засеменил к кустам, за которыми он на несколько минут исчез.

Пассажиры продолжали громко возмущаться:

— Ещё бы: всю дорогу он посасывает из бурдюка!

— Отнять у него вино!

— Этак он привезёт сыну на свадьбу пустой бурдюк!

— На этот счёт вы можете не беспокоиться, — сказал Симон, — в багажнике автобуса у него лежат ещё два бурдюка с вином.

Когда старик поднялся в автобус, мальчик заметил, что выражение нетерпения сменилось на его лице прежней весёлостью.

— Вай, какое облегчение! — сказал он, сев на своё место.

— Стыда у тебя нет, вот что я тебе скажу! — напустилась на него старуха с корзиной на коленях. Она осторожно придерживала корзину, покуда хозяин бурдюка протискивался к своему месту у окна.

Давид ещё раньше заметил, что старуха во время поездки то и дело приподнимала край платка, которым была накрыта корзина, и украдкой заглядывала туда.

А пассажир с красным как перец носом между тем уселся на своё место, приподнял бурдюк и крикнул:

— За самых хороших водителей на свете! Симон, Амо, ваше здоровье, ребята! — и на несколько минут приложился к отверстию бурдюка.

— Опять за своё взялся? — возмутился кто-то из пассажиров.

В это время машину неожиданно сильно тряхнуло (дорога пошла плохая), и раздался испуганный поросячий визг. Все недоуменно переглянулись. Только старуха с беспокойством обхватила свою корзину руками.

— Эй, кто там везёт поросёнка? — Симон встал с места и оглядел всех пассажиров. — Я ведь предупреждал, что провоз домашних животных на автобусах запрещён! Эй, признавайтесь: что там хрюкнуло?

— Да кому же хрюкать тут, как не ему, — возмущённо сказала старуха, метнув сердитый взгляд на своего соседа. — Когда столько пьёшь, немудрено и в свинью превратиться.

— Я хрюкнул? — вытаращил на неё глаза пассажир с бурдюком. — А может, твой поросёнок, которого ты спрятала в корзине?

— В корзине я везу виноград своей дочери.

— Ладно, хватит вам переругиваться, — примирительно сказал Симон. — Вы лучше взгляните за окно: мы сейчас проезжаем по самой плодородной местности Армении.

Пассажиры все стали смотреть в окно. И Давид тоже; его внимание привлекли деревья, мимо которых в эту минуту проезжал автобус: на них краснели не то яблоки, не то персики.

— Дядя Симон, — спросил Давид, — что это на деревьях, яблоки или персики?

— Это персики. А знаешь, в этой долине растут самые вкусные персики в мире.

— Правда? — спросил Давид и посмотрел на деревья.

— Святая правда. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что растут они на самой вкусной земле в мире!

— За самую вкусную землю в мире! — громко провозгласил тост пассажир с красным как перец носом и отпил вина из бурдюка. — Аминь!

Старуха с отвращением отодвинулась от него. Остальные рассмеялись, оглянувшись на красноносого балагура.

— Слушай, Симон, — бросил через плечо Амо, — ври, да знай меру.

— Вай, не веришь? — Симон весь подался вперёд. — Да я сам, своими глазами видел, как один репатриированный армянин, едва спустившись по трапу самолёта, со всех ног кинулся к ближайшей клумбе с цветами и ну выгребать пригоршнями землю из-под цветов да запихивать себе в рот…

Тут пассажиры разразились таким громким смехом, что Симон вынужден был умолкнуть.

— Вот заливает! — крикнул кто-то.

— А что значит «репатриированный армянин»? — спросил Давид, когда пассажиры несколько поуспокоились.

— Не знаешь, что значит «репатриированный армянин»? — Симон на секунду задумался. — Ну как тебе получше объяснить? Репатриированный армянин — это армянин, который всю свою жизнь живёт за границей, на чужбине, и вдруг на него нападает такая тоска по Армении, такая зелёная тоска, что в один прекрасный день он бросает всё на свете, сломя голову мчится в аэропорт, покупает билет, садится в самолёт и летит сюда, на родину! Ну так вот — я сам однажды в аэропорту видел, как один такой репатриированный армянин, спустившись по трапу, бросился к клумбе и стал уписывать за обе щеки землю из-под цветов. Служитель аэропорта, заметив такое безобразие, кинулся к этому самому армянину, схватил его за полу пиджака. «Эй, мистер, перестаньте трескать землю! — закричал он. — Сейчас же перестаньте! Так можно всю армянскую землю слопать, не на чем будет виноград и персики сажать! Тут вас много приезжает, и на всех не напасёшься земли! Ведь и так одни горы да скалы остались!» А тот репатриант слушает да наворачивает землю. Ну насилу оторвали его от этой клумбы, прямо-таки за уши оттащили…

Пассажиры все подались вперёд, слушая рассказ Симона. Лица одних выражали откровенное недоверие, другие слушали вполне серьёзно. А Давид, разинув рот, ловил каждое слово Симона. В жизни своей он не встречал такого чудно́го человека. И ему всё больше и больше нравился великан. Очень он уж был занятный человек!