Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне - Петр Сергеевич Боткин

Как это ни кажется парадоксально, но работа летом идет как-то скорее, нежели зимой, когда мы в полном составе. Общая судьба и работа сближают остающихся летом чиновников. Они больше видятся между собой, зачастую проводят вместе вечера в опустевшем городе и от времени до времени собираются друг у друга «повинтить».

Летом точно спадает всякая бюрократическая маска, дышится привольнее, и сами чиновники становятся людьми со всеми человеческими качествами, слабостями и недостатками.

Поступая в министерство, я воображал, что министерство представляет собой нечто единое, крепко сплоченное. Министр иностранных дел рисовался мне как капельмейстер, управляющий стройным оркестром.

Не тут-то было.

Если можно министерство уподобить оркестру, то нельзя сказать, чтобы среди музыкантов царила гармония.

Во-первых, дирижера в сущности нет. Министра мы никогда не видим. Он где-то там, за закрытыми дверями, охраняемый министерскими собаками – курьерами. К нему имеют доступ лишь наибольшие нашего ведомства, а с наибольшими у нас, маленьких чиновников, тоже мало общения. Во-вторых, общественное положение и интересы наших чиновников до такой степени разнородны, что трудно было бы заставить их петь в унисон. Каждый департамент живет более или менее своей жизнью и имеет мало касательства с прочими частями министерства. Редко министерство бывает в полном сборе. Раз в году у министра «раут», на который приглашаются «чины ведомства», но на этих светских собраниях большинство чиновников министерства играет роль толпы на театральных сценах.

Они более или менее стушевываются перед прочими приглашенными, имея лишь декоративное значение, как казенная мебель в министерских палатах.

Кроме раута у министра, министерская «семья» собирается еще на так называемые «казенные» панихиды. Когда умирает за границей один из наших представителей, в министерской церкви заказывается панихида. Чиновники приходят в вицмундирах, старшие становятся впереди и принимают грустно-сосредоточенный вид. Остальные располагаются сзади, как попало. Все имеют вид, что исполняют служебную обязанность, но мало кому какое дело до почившего. В задних рядах идет шепотом разговор: «Кто бы сказал? Разве он был болен?.. Я ничего не знал… говорят, его уже давно считали отпетым… слышали, кого на его место прочат?., да нет, вы шутите… не может быть… уверяю вас… да ведь ему давно это обещано»…

Я не знаю ничего более леденящего, чем «казенные» панихиды. От них веет холодом, как от каменных плит министерских коридоров…

Трудно дать характеристику нашего чиновного состава – уж больно элементы разнообразные. Есть чиновники дельные и способные, а есть и никуда не годные, есть работящие и ничего не делающие, есть бедные, есть и богатые, есть образованные, а есть и круглые невежды.

Вообще говоря, чиновников можно разделить на две группы: на сынов и пасынков. Одним легко живется на службе, другим туго приходится. Одним бабушка ворожит, другие – в поте лица пробивают себе дорогу и далеко не всегда успевают.

Почему одни чиновники – сыны, а другие – пасынки, я не сумею сказать. Предпочтение, оказываемое начальством одним перед другими, сказывается преимущественно в движении по службе чиновников.

Строго говоря, существует принцип старшинства, и его как будто старается придерживаться наше начальство, за исключением тех случаев, где «интересы службы» требуют отступления. Кроме «интереса службы», указывают и на посторонние влияния, нарушающие нормальный ход службы.

Я знаю, что многих коробит предпочтение, оказываемое одним перед другими, но служба наша такова, что действительно нельзя не считаться с личным и специальным характером ее в щекотливом вопросе о назначениях чиновников, в особенности на заграничные посты. Весь вопрос сводится к тому, чем именно руководится начальство в выборе чиновников для назначения на тот или другой пост?

Сдается мне, что здесь переход от мудрого разумения к беззастенчивому произволу весьма легок. Другими словами, над соображениями делового характера зачастую берет верх фаворитизм и каприз начальства.

Все это, однако, не так-то легко уловимо потому, что даже самый отчаянный фаворитизм всегда можно более или менее маскировать «интересами службы», «требованиями известного момента», «политическими соображениями» и т. и. чреватыми фразами, которые зачастую приходится слышать в министерстве.

Итак, принцип старшинства остается принципом для движения по службе чиновников. Отступления от этого принципа часты. Они всегда обоснованы, но далеко не всегда убедительны и обыкновенно возбуждают чувства недовольства среди служащих. Недовольными являются, во-первых, те, кто считают себя «обойденными», во-вторых, те, которые находят, что они имеют столько же прав на то или другое место, как и тот счастливец, которому оно досталось.

Частые нарушения старшинства породили между чиновниками соревнования – нечто вроде скачки с препятствиями, всякий раз, как освобождается какой-либо пост. Чем пост представляется желательнее, тем более на него конкурентов. В коридорах министерства и в чайных комнатах держат пари за того или другого кандидата. Выигрывает скачку только один, остальные же пополняют ряды недовольных, обиженных, озлобленных…

Разумеется, все это ненормально, но как положить конец такому порядку вещей?

Нельзя, в самом деле, требовать от начальства безусловного подчинения принципу старшинства, но как еще гарантировать служебный люд от произвола начальства?

По-моему, есть только одно средство: установить конкурсную систему для движения по службе, но если я осмелюсь выступить с подобным предложением, меня, по всей вероятности, заедят… Опять скажут: «подрываете основы» и т. и.

Есть еще много других ненормальных явлений на нашей службе. Например, распределение труда: почему одни работают, а другие ничего не делают. Одни надрываются над работой, другие бьют баклуши. Почему такая неравномерность? Почему молодые люди с высшим образованием из года в год переписывают одни и те же пустые по содержанию бумаги? Почему их не знакомят со всеми отраслями министерства, а держат привинченными к одному столу? Почему ровно ничего не делается для серьезной подготовки будущих дипломатов?..

Насколько я могу судить, все дело, вся работа нашего ведомства держится в руках двух-трех лиц. Остальные или заняты механическим трудом – перепиской, шифрованием, составлением бумаг по известному шаблону, или же просто ничего не делают.

Конечно, все это неправильно поставлено, неверно ведется, все это ждет мощной руки реформатора. Придет ли он? Во всяком случае, я его не поздравляю – придется иметь дело с невероятно сильным тормозом, который именуется «бюрократической рутиной»…

Я пробыл в министерстве ровно три года в скромном положении «причисленного» к департаменту чиновника. Наконец, выпало и на мою долю получить штатное место. Открывалась вакансия делопроизводителя VIII класса, и по старшинству моему в департаменте мне можно было надеяться получить это высокое назначение.

Но вышло гораздо лучше. Случайно узнал я, что где-то далеко, за морями и долами, есть свободное место второго секретаря скромной миссии. Никому это место не было «обещано», не было как будто и охотников на него…

Я подумал: раз могу считаться кандидатом на пост делопроизводителя, пожалуй, наши наибольшие не сочтут дерзновенным с моей стороны, если я попрошу быть назначенным младшим секретарем