Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— В позапрошлом году, — поведал исправник, — ремонтировали стену Воскресенского собора, углубились немного в землю, мать твою, а там три скелета! Причем, волосы длинные, у двух даже косы сохранились, да и доктор осмотрел, сказал — женские. Я в ужас — а ежели, убили трех баб, да там и спрятали? Странно, конечно, возле храма закапывать, а вдруг? Скелеты, конечно, старые, но расследование проводить надо. Спасибо Афетову, объяснил — мол, раньше, пока каменного здания не было, на этом месте кладбище монастырское было, здесь монахов и хоронили. Каменную церковь на месте кладбища и возвели. А когда котлован копали, фундамент ставили — то скелеты вытаскивали и на городском кладбище закопали, в одной могиле. Он мне даже выписку из документов дал. Так что, никакого убийства не было, все спокойно.

— А женские скелеты откуда взялись? — удивился я. — Вроде, монастырь у нас мужским был?

— Вот здесь тоже интересно, — хмыкнул Абрютин. — Оказывается, первоначально не делили наш монастырь на мужской или женский. И монахи жили, и монахини. Обычно, пожилые семейные пары в монастырь уходили. Дети и внуки выросли, хозяевами хотят быть, старики мешают, так родители отдавали им землю, кроме той, что во вклад монастырю шла, а сами постриг принимали. Уже потом, после Никона, запретили женщинам в мужских монастырях жить.

Любопытная информация. Про то, что монастыри являлись тюрьмами, это я знал, а вот про то, что обители были еще и домами престарелых, нет.

С географией, как оказалось, у меня проблем нет. Афетов, задав мне с десяток вопросов, сообщил, что знания у меня на очень высоком уровне, более того — я знаю такие вещи, о которых он не имеет понятия. Например, что достигнуть Северного полюса можно с помощью судна, корпус которого будет округлым, как яйцо. Лед станет сдавливать корабль по бокам, выдавливая его наверх. Не стал говорить, что видел корабль в музее[3].

Леонид Васильевич, проверив мои знания географии, слегка расстроился. Учить тому, что я и так знаю, честность не позволяла, но пятьдесят копеек за урок, предложенные мной при обычных двадцати копейках — очень щедро. (Не стал говорить, что Книсницу я плачу по рублю за урок). Латынь и Богословие — конечно же, хорошо, но если бы еще один урок — то совсем прекрасно.

Узнав о моем затруднении, касающемся финансового права и статистики, тут же пришел на помощь. Заявил, что сам изучит эти предметы (хотя бы азы), и меня подтянет.

Так что, лозунг «Учиться, учиться и учиться» я начал повторять еще до того, как Владимир Ильич его выдвинул.

Но самое интересное, что я все успевал. И на службу ходить, и учиться. По утрам, когда приходила маленькая кухарка, у меня имелось два с половиной часа для занятий. И после ужина еще умудрялся заниматься. Каюсь — использовал еще и служебное время, если Книсниц не был занят. Эмиль Эмильевич и сам предпочитал проводить уроки днем. Двойная польза. Он денежку заработает, я знания получу. Но мы люди честные, предупредили Лентовского, что станем задействовать служебное время для личных дел, на что наш мудрый Председатель сказал — мол, подготовка юриста, это не личное дело, а государственное. Значит — можно.

Не поленился познакомиться и с выписками по истории, сделанными Афетовым из старых рукописей и книг. Конечно же, для себя отметил те, что имеют отношение к криминалу.

В начале восемнадцатого века в лесах, на берегу реки Суды обосновались разбойничьи шайки, которые делали набеги на окрестные села и деревни. В 1701 году игумен Воскресенского монастыря Адриан доносил в Монастырский приказ о том, что пойманы воры Ивашка Украйна, Емелька Шитиков и Ермошка Кореляк, из коих Шитиков отправлен в Москву в Монастырский приказ, а два других разбойника отосланы в Белозерск к воеводе.

Да и на Череповеси, где стоял монастырь, было неспокойно. Даже игумены долго не задерживались, сбегали. Вон, сменивший игумена Адриана Макарий, прожив в Воскресенском монастыре всего месяц, просит перевести его куда подальше, потому что: «При том монастыре вблизости воровские люди и разбойники, хотя многолюдство не токмо ночных времен, но и в день, села и деревни огнем жгут и в них обывателей грабежом до остатку разоряют, а иных и до смерти убивают… В прошлых годах… они разбойники, в монастырь прихаживали и разорение чинили немалое, и при том монастыре несколько человек побив до смерти, монастырское село Федосьево, дворов с пятьдесят сожгли».

А что же в самом Череповецком Воскресенском монастыре? А там, судя по коллективной жалобе монахов правящему епископу, бесчинствуют старцы Иона и Исидора, которые «Живут нечинно, пьют и бражничают и носят с собой по два ножа… и держат у себя пистолеты. Иона ходил по монастырю со шпагой и с большим востроконечным ножом за богомольцами гонялся…»

Весело жили монахи!

Если такая ситуация была в Череповецком крае, который был далеко не самым населенным, то что творилось в центральных регионах России? Не зря Петру Великому пришлось озаботится о создании полиции. Правда, нужно иметь в виду, что всплеск преступности отчасти и вызван был петровскими преобразованиями.

У Афетова имелись материалы и по более поздней истории. Например — о Череповце во время войны 1812 года. Про череповецкое ополчение я слышал от Анны Николаевны Десятовой, рассказывавшей, что предок ее мужа, полковник Десятов, командир ополченцев, был награжден золотым оружием. Но среди ополченцев был и предок самих Бравлиных — отставной бригадир Афанасий Георгиевич Бравлин, несмотря на возраст не усидевший дома. Старый воин, возглавлявший сотню ратников, никаких наград получить не успел — даже бронзовой медалью не был отмечен, потому что погиб под Лейпцигом.

Интересно, сколько лет было бригадиру Бравлину? Чин бригадира, промежуточный между полковником и генерал-майором, был отменен при императоре Павле. И, вряд ли Афанасий Георгиевич ушел в отставку в юном возрасте. Получается, в ополчение он записался, когда ему было далеко за шестьдесят? Но во время войны все офицеры-отставники уезда (а много ли их здесь было?), кто был в состоянии держать оружие в руках, ушли воевать. А как иначе?

Как водится, война обнажает не только лучшие стороны народа, но и худшие. Пока патриоты сражались с завоевателями, на дорогах Череповецкого края появились разбойники. Благо, появилась добыча.

Летом 1812 года жители Санкт- Петербурга, в основном, купцы и дворяне, опасаясь захвата города французами, старались покинуть столицу. Череповец не считался приличным местом, бежали в Вологду. Естественно, уезжали не с пустыми руками. Этим пользовались «лихие люди», устраивавшие на дорогах засады. Немало беглецов расстались с имуществом, а то и с жизнью. В числе пострадавших оказался даже вологодский вице — губернатор Н. Ф. Остолопов. Разбойники выстрелили ему в голову и отобрали около 7 тысяч рублей серебром. Сумма, надо сказать, огромная. По странному стечению обстоятельств, вице-губернатор был ранен 26 августа 1812 года — в день, когда произошло Бородинское сражение[4].

Охранять порядок в уезде было некому, потому что Череповецкая штатная воинская команда, насчитывающая 26 человек, тоже ушла в ополченцы, заняв в нем должности унтер-офицеров.

Поэтому мародеры действовали безнаказанно. Время от времени, на поимку разбойников направлялись небольшие армейские подразделения, но бандиты уходили на болота, где обустроили свой лагерь. Туда солдаты предпочитали не соваться. Да и подразделения прибывали только на короткое время.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

В 1813 году в деревне Гришкино Коротовской волости взбунтовались крестьяне. Замечу, что никакого отношения к Наполеону восстание не имело. Все более прозаично —владелец металлургического предприятия на Урале господин Собакин купил деревню у прежнего хозяина князя Дашкова (сына знаменитой Екатерины Воронцовой-Дашковой[5]). Новый владелец пожелал переселить мужиков на Урал, потому что Коротовская волость, даже на общем фоне череповецких железоделов, славилась своими кузнецами.