Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

В общем, барышня из деревни развернула бурную деятельность. Надеюсь, что если не на корову, то хотя бы на сапоги для новоявленного братца заработает.

Но самую главную ценность моя будущая кухарка отыскала на чердаке — кипу старых журналов. Собиралась их либо для растопки печки приспособить, либо еще куда — типа, лавочнику по дешевке продать, чтобы картузы для крупы крутил, или на патроны пустил, но я, когда увидел — чуть не ошалел! Нарычал и на Нюшку, а за компанию на хозяйку. Мол — варвары вы, умеющие только разрушать. Собирались пустить на растопку «Труды Императорского Вольного Экономического Общества»! А здесь подборка с 1766 по 1776 годы. И состояние приличное. Жаль, что сверху голуби посидели, кое-какие экземпляры испортили основательно, но что взять с глупых птиц? Птица, она и есть птица, на нее даже обижаться нелепо.

Сам читать стану, потом отдам в переплетную мастерскую, и завещаю Череповецкой городской библиотеке.

— Так что там с девчонкой? — поинтересовался я.

— Эта козлуха сегодня в подпол лазала — картошку, она, видите ли, проверяла — не сгнила ли, не дала ли ростки? а еще свеклу и морковку. Вылезла, говорит — мол, Наталья Никифоровна, если не возражаете, я бы у вас половину купила. Ивану Александровичу до весны все не съесть, а раз вы забирать ничего не станете, то пропадет. А у нее, мол, в Борках, лишние рты появились, кормить надо. Но вначале она картошку переберет, много гнилой, и мыши погрызли. Я говорю — все равно пропадет, забирай так, бесплатно, а она только головенкой крутит — если вам угодно, по дешевке возьму, но за просто так — нельзя. Одно дело старое железо да стекляшки с тряпками, совсем другое — овощи. В них труд вложен.

Ишь ты, какая интересная девица. Хотя, она права. Согласен с Анной Игнатьевной, что ничего нельзя брать даром. Но если настаивают — то можно.

— А ты что? — заинтересовался я.

— А я рассердилась, полотенце взяла — мокрое, сушилось у печки, да и огрела вашу Анну Игнатьевну пониже спины. Говорю — сказано даром бери, значит, даром! А эта цаца, посмотрела на меня свысока и говорит — мол, в наш просвещенный девятнадцатый век бить прислугу, которая не может ответить — неприлично. Хотела я ее еще разок полотенцем огреть, но смотрю — хорохорится девка, а в уголке глаз у нее слезинки. И тут мне словно по сердцу резануло. Ты ж говорил, что она без матери выросла, а ведь и у меня такая же девчонка могла быть… Схватила Нюшку в охапку, обняла, сама принялась плакать. И она меня обхватила, прижалась. И вот, сидим мы, как две дурочки — большая и маленькая, и плачем.

Кажется, Наталья Никифоровна опять собралась плакать. Усадив хозяйку, уселся рядом, обнял ее и сказал:

— Ты молодец, все правильно сделала. Девчонка — та еще штучка, но мне ее тоже жалко. Ей ласки материнской не хватает.

— Знаешь, я тут подумала…— нерешительно сказала хозяйка. — Может, мне ее с собой в Нелазское взять?

— А зачем? — удивился я. — Ты же говорила, кухарка там у тебя есть, пусть и старая, истопник тоже.

— Я бы ее не в прислугу, а в воспитанницы взяла, — решительно заявила Наталья. — А то и вообще бы удочерила, если Петр Генрихович не против.

Вот тут я удивился еще больше.

— Удочерила бы? При живом-то отце? Да и в воспитанницы… Даже если отец согласиться, в чем, по правде сказать, я очень сомневаюсь. Нет, Наталья Никифоровна, не выйдет. Не забывай, что у Аньки уже характер сформировался. Она привыкла о ком-то заботится, вести хозяйство, считать копеечки. Думаешь, захочет она свою жизнь менять? Она, считай, в своей деревне авторитет. К ней старики бегают советоваться. Сложно ей снова маленькой становиться.

Наталья Никифоровна помолчала некоторое время, потом кивнула:

— Знаешь, Ваня… Иван Александрович, а ведь ты прав. Поздно такую девчонку воспитанницей брать. И я чего-то расчувствовалась.

— Бывает, — хмыкнул я.

Хозяйка, передумав плакать, осторожно высвободилась от моих объятий, а я ей мешать не стал. Чревато нам в обнимку сидеть. Если «резьбу сорвет», то ничего хорошего не будет. Статус у нас иной, нежели раньше. И я официальный жених, а Наталья, можно считать, что тоже невеста.

Но с другой стороны, подумалось, что уже ничего не сорвет. И я обнимаю не любовницу, а просто хорошего, родного мне человека. Может, сестру? А разве так может быть, чтобы бывшая любовница вдруг показалась сестрой? Сестры у меня нет (и в той жизни не было), сравнивать не с чем. Пусть будет друг женского пола. Говорят, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями. Раньше не верил, а вдруг?

Моя бывшая любовница, погладив меня по плечу, неуверенно сказала:

— Еще кое о чем подумалось… Глупое такое. Женское. Даже не знаю, говорить или нет?

Интересно, о чем это хозяйке подумалось? Заинтриговала.

— Наталья Никифоровна, как говорят — сказала а, говори и б, — хмыкнул я.

Наталья немножко помялась, но потом все-таки сказала:

— Девчонка чрез два, может и через три года в возраст войдет. Некоторые в ее возрасте уже вошли, а эта припозднилась. Но ничего страшного, нагонит. И грудь у нее появится, и все прочее. Возьму к себе, но я-то не молодею… Вот у тебя Иван Александрович, жена будет молодая, любимая, ты точно на кухарку не позаришься… Но мне-то уже за сорок перевалит. И что тогда?

Дальше хозяйка говорить не стала, но и так все понятно. Наталья заранее переживает, что ее муж «западет» на юную воспитанницу. Мне кажется, что Литтенбрант не из таких. Хотя, можно ли за кого-то ручаться? Все бывает в этой жизни. Согласиться с хозяйкой? Или начать защищать коллегу? Но не стану. Сделаю глубокомысленный вид. Самое лучшее, что можно сделать — промолчать.

Наталья Никифоровна пошла к печке, похлопотать насчет ужина для меня. Остановившись на полпути, усмехнулась:

— А знаете, Иван Александрович, что ваша Анна Игнатьевна мне сказала, когда отревелась?

— Дескать — за картошку со свеклой я все равно денежку отдам? — предположил я.

— Это-то ладно, раз так хочет — пусть платит. Но эта козлушка сказала — мол, неправильно вы, Наталья Никифоровна картошку храните. Хорошо, что вы осоты сухой положили, мыши ее не любят, колется, но надо было еще лапника елового взять. Вначале в голбце[4] лапник следует настелить, а уж потом и осот. Вот, тогда бы точно мыши не забрались.

Мне стало смешно. Определенно, Нюшку уже не исправить. Может, и рановато девчонка повзрослела, но теперь поздно что-то менять. Даже если предположить, что девчонка станет воспитанницей, большой вопрос — кто кого станет воспитывать?

Наталья еще не все знает. Мне эта мартышка заявила — мол, отчего бы хрюшку не завести? Дескать, место в сарае есть, отходов тоже хватает. А не хватит, так можно по соседям пройтись. А по весне, когда молодая крапива пойдет, так совсем просто — нарвать крапивы, нарезать и кипятком ошпарить. Свинка к осени вырастет, забьем (есть у нее дядька, придет и все сделает за половину печени и за легкие), будет свое мясо. А что лишнее — так и продать можно. И ничего страшного, что судебный следователь при доме свинарник устроит.

Нет уж, милая девушка! Никаких хрюшек. И кроликов мы тоже разводить не станем, пусть одуванчик пойдет, и клевер возле дороги растет. Скорее всего, мы тут до июня жить будем. А что потом? Куда я со свиньей пойду?

Анна Игнатьевна уверенно заявила, что квартиру можно не в городе снять, а в деревне — обойдется рубля в два, а со столом четыре и свинье тоже место найдется. А одну-две версты утром и вечером пробежать — ерунда. А хрюшка потом пригодится, когда я свадьбу играть стану.

Жаль, что у меня на тот момент мокрой тряпки под рукой не было. Так бы и вытянул бы мартышку вдоль хребта!

Хотя… Нет, не смог бы. Но можно же помечтать?

— Я бы на вашем месте, Наталья Никифоровна, ее еще разок мокрой тряпкой огрел.

— Нет уж, Иван Александрович, вы этого… демона в прислуги наняли, вам и страдать. Чувствую — попьет она вашей кровушки. Зато я теперь не переживаю. Могу уезжать, вы тут не пропадете.