Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Господин следователь. Книга четвертая

Пролог

В ящике стола лежит револьвер и патроны — двадцать штук. Заказывал после того, как стал брать уроки стрельбы у Абрютина и высадил в мишень не только собственный запас, но и запас исправника. Но двадцать — это чрезмерно. В принципе, одного хватит.

Уважаемые писатели. Особенно те, кто сочиняет книжки о попаданцах! Почему никто не написал, что в славном прошлом, в котором главный герой изобретает швейную машинку, открывает ногой дверь в кабинет товарища Сталина и учит жизни императора Николая II, он, на самом-то деле, может погибнуть не так красиво, как ему представляется? Не от пули Яшки Блюмкина и не на льду Финского залива, во время подавления Кронштадтского мятежа.

Все будет проще и абсолютно неромантично. Герой, попавший в прошлое из двадцать первого века, может запросто помереть от воспаления легких, потому что пенициллин не изобрели; загнуться от поноса во время дизентерии (вода, которую пил в трактире точно кипяченая?); доктор, извлекший из плеча вражескую пулю, занес какую-нибудь инфекцию, вроде столбняка (эскулап ковырялся в ране грязным зондом!); а прекрасные и доступные девушки, которых у тебя целый гарем, наградили неприличной болезнью. Бьюсь об заклад, что от «любовной хвори» умерли не только Мопассан и Гонкур-младший, но еще и не одна сотня ошалевших от вседозволенности «попаданцев», которых погубила если не сама болезнь, то ее лечение. Чего стоит спринцевание горячим молоком заветной части тела? А ртутная мазь? А если, бедолага попал в век этак восемнадцатый, станут лечить кровопусканием до тех пор, пока он не умрет от потери крови.

Помалкиваю о том, что у нового тела отсутствуют прививки от оспы, полиомиелита, скарлатины, коклюша и… Как говорится, список можно продолжить.

Но уверен, что автор, отправляющий моих коллег в Просвещенный век Екатерины Великой, Серебряный век Блока, обязательно держит в уме, что главный герой:

1.Имеет дело лишь с правильными женщинами, не ходит налево;

2.Пьет только кипяченую воду, в крайнем случае — пиво или водку;

3.Во время эпидемий сидит дома и носит маску;

4.Хирург, при виде попаданца, быстренько прокипятит свои инструменты или хотя бы протрет их спиртом, а не использует жидкость для иных нужд;

5.Станет придерживаться диеты, не волноваться, потому что язву желудка, которую у нас лечат антибиотиками, станут оперировать, отчекрыжив добрую треть желудка.

Но как большой специалист по попаданчеству (разве я не специалист? обо мне уже четвертую книгу пишут), знаю, что есть вещи более страшные, нежели инфекционные заболевания. По крайней мере, по сравнению с теми адскими муками, что я претерпел нынешней ночью.

Зуб у меня прихватило еще днем, на службе. Но поначалу боль была более-менее терпимой. Я, хоть и морщился, но улыбался и даже смог процитировать сослуживцам, заходившим ко мне в кабинет, «Оду к зубной боли» Роберта Бернса.

Ты, завладев моей скулой,

Пронзаешь десны мне иглой,

Сверлишь сверлом, пилишь пилой

Без остановки.

Мечусь, истерзанный и злой,

Как в мышеловке.

Так много видим мы забот,

Когда нас лихорадка бьет,

Когда подагра нас грызет

Иль резь в желудке.

Аэта боль — предмет острот

И праздной шутки[1]!

Мои коллеги — милейшие люди. Не стали спрашивать, кто автор стихотворения, но сразу же принялись давать самые разнообразные советы. Например — приложить к больной щеке горячее яйцо (ладно, что не куриный помет к больному зубу!), сходить в храм и поставить свечу к образу святого Пантелеймона (не помогло!), заварить кору дуба или выкурить папиросу. От безнадежности схватился за папиросу, но улучшения не заметил. От второй благоразумно отказался, не верю, что будет толк[2].

Еще один совет взял на заметку, но это, если уж совсем станет худо — отправиться в казенку и купить там не меньше полуштофа водки, взять на службе дня три больничных, сидеть дома и лечиться.

Ближе к ужину стал обдумывать поход в больницу. Профессионального стоматолога в Череповце нет, не уверен, что они вообще существуют в Российской империи, зато у нас имеется фельдшер, практикующий зубодрание. Видел как-то его инструменты — долото, молоток и крючки. А еще щипцы… И с длинными губками, и с изогнутыми, вроде клюва. Но самые страшные — с винтом, который вкручивается в больной зуб.

Если выпить стакан водки, возможно, что и вытерплю. Отец рассказывал, что во времена его молодости, зубы сверлили без анестезии. Но это, думаю, одна из отцовских шуток. Мне и с уколом-то лечить зубы не слишком комфортно. Удалять зуб без обезболивания? Нет, пожалуй, понадобиться два стакана.

Видимо, подслушав мои мысли о щипцах, больной зуб испугался и успокоился. И я тоже успокоился, пошел домой.

За ужином было вроде и ничего.

Порадовавшись, что все прошло само-собой, улегся спать. Но боль, оказывается, попросту притаилась в засаде. Выжидала момент, когда и казенка уже закрыта, и в больничку не попрешься. И так прихватило, что проснулся ночью от такой дикой боли, что едва не завыл. Вспомнив старый проверенный способ, пошел на кухню. Захватив из солонки щепотку соли, попытался засунуть ее в зуб. Если бы зуб был нижний, но болел верхний.

От соли зуб притих, но онемела щека. Потом опять снова все заболело. Начал использовать всякие китайские методики. Типа — указательным пальцем нашарить ямочку на подбородке и начать массаж. По часовой стрелке крутить или против? Попробовал и так, и этак. Шиш.

Вот тут-то я и подумал о револьвере. Но револьвер — это уже совсем на крайняк. Может, отправиться завтра к фершалу, пусть выдерет? А еще, неплохо бы все зубы вырвать, чтобы на будущее ничего не болело. Вставлю протезы. Не очень удобно, зато не нужно мучиться. А чтобы зубы не снашивались во время еды, буду вынимать.

Снова забабахал соль. Кажется, ненадолго отключился.

Проснулся от звяканья ухватов, потом в дверь постучались.

— Иван Александрович, — услышал я голос Нюшки. — Вставайте, завтрак уже на столе.

Встал, умылся, оделся. Посмотрел на стол и понял, что есть сегодня не смогу. От боли уже щека дергается, глаз болит. Маленькая кухарка, посмотрев на меня, заахала:

— Иван Александрович, бедненький! Как щека-то распухла!

— М-мм…

— К бабке Дуне надо идти, та зашепчет, — уверенно заявила Нюшка.

— М-м? — попытался спросить — где эта бабка? Уже на все согласен.

— В деревню пойдем.

Если бы мне кто-то раньше сказал, что отправлюсь за полторы версты к какой-то бабке, что станет заговаривать зубы, решил бы, что кто-то сошел с ума. Либо тот, кто мне об этом сказал, либо я сам.

Но нынче мне было глубоко пофиг, что и кто скажет, поэтому просто оделся и зашагал вслед за настырной девчонкой, отмахал версту, прошел в низенький дом, крыша которого сравнялась с землей, и печь топится «по-черному», стены покрыты столетней сажей, уселся на лавку, а древняя старуха, похожая на прабабушку бабы Яги, сразу же оценив мое состояние, вытащила из-под стола бутылку с водой, налила ее в чашку с отбитой ручкой, кинула туда камушек, похожий на «чертов палец’и принялась что-то шептать. Историк, сидевший во мне, нынче забился так глубоко, что предпочел не высовываться и я расслышал только слова молитвы, да еще пожелание моей зубной боли 'уйти и не приходить». Закончив шептать, бабуля придвинула мне чашку и приказала:

— Пей, барин.

— М-мть?

— Нет, не полоскать. Пить.

Ну да, помешкал немного, потом выпил. Авось вода колодезная или хотя бы из родника?

— Держи.

Бабка Дуня протянула мне нож — серебряный, с закругленным кончиком. Для масла, что ли? Старинный, однако.

— Упри в щеку, гладь там, где зуб болит и говори — нож боли боится, боль —ножа, нож боль прими, боль-боль, уходи сегодня, приходи вчера.