Азбука «Аквариума». Камертон русского рока - Павел Владимирович Сурков

and the Molkenteens станет лидером русского сегмента YouTube. И в этом – весь Сева: он всегда добивается того, чего хочет. И никогда не сдается.

В «Åквариуме» Гаккель отвечал за виолончель – инструмент, совершенно не характерный для рок-музыки, но именно ее певучий звук во многом предопределил тот самый фирменный саунд группы, который мгновенно завораживал слушателя на ранних квартирниках классического «Åквариума». Высокий голос Гаккеля идеально гармонировал с журчащим тенором Гребенщикова, оба любили «Битлз» и прекрасно понимали, как правильно сочетать голоса (кое-где, как в «Двух трактористах», Гаккелю отводилась даже солирующая партия).

Длинноволосый и бородатый Гаккель стал таким же символом «Åквариума», как и сам Гребенщиков – его было сложно не заметить: молчаливый, но стоило ему открыть рот – любое замечание Севы оказывалось острым, точным и бьющим в цель.

Он уйдет из группы после «Равноденствия» – переломной пластинки, после которой стало понятно, что старому составу «Åквариума» вместе делать совершенно нечего: расхождения – и личные, и творческие – были слишком велики: хлебнувший зарубежной жизни Гребенщиков откровенно превращался в гражданина мира, а Гаккель, напротив, оставался человеком Петербурга, его душой – он и находит себя в деле, которое преображает его любимый город: Сева открывает один из главных контркультурных клубов Питера – «Тамтам».

Легендарная площадка, проникнутая теплом самого Гаккеля, «Тамтам» дал путевку в жизнь многим питерским музыкантам, подготовил новое поколение групп и исполнителей: теперь у них был доступ к хорошим инструментам, информационное пространство вокруг них стремительно расширялось – и эта революция (хотя, конечно же, эволюция) грозила нам появлением новой независимой музыки. Что невероятно радовало Гаккеля – патриарх питерской тусовки, он чувствовал в «Тамтаме» потрясающее музыкальное братство и старался по мере сил его поддерживать.

Он не оставлял музыку – то поиграет в «Трилистнике» у Дюши, то в «Оркестре Вермишель» Сергея Щуракова: выпускники «Åквариума» держались рядом и всячески помогали друг другу. Гаккель, перекрасивший свою виолончель в зеленый цвет и нанесший на нее узор в стилистике оформления «Тамтама» (он по-детски называл этот орнамент «татуировочкой», а инструмент прозвал «Гринчелло»), не выходил на первый план, но все время был рядом с сердцем питерской рок-музыки.

Он выйдет на сцену с «Åквариумом» – концерты в честь двадцатипятилетия группы ознаменовались тем, что БГ не только вывел на сцену текущий состав, но и позвал музыкантов первого состава – зрители вновь увидели на одной сцене Дюшу, Фана, Губермана (вот только басист Титов остался в Англии и был заменен Владимиром Кудрявцевым) и, конечно же, Севу, который восседал со своей виолончелью ошую БГ.

Сева этими юбилейными концертами остался недоволен. По его словам, звук был не выстроен совершенно, он вообще не слышал инструмент и не очень понимал, что играть (да и репетиций у музыкантов считай что не было). Не любящий никакой халтуры, Гаккель в расстроенных чувствах покидает концерты – и больше с «Åквариумом» на сцену старается не выходить. Свои грустные мысли по поводу состояния дел в группе он выносит на страницы собственной книги воспоминаний «Åквариум как способ ухода за теннисным кортом», где излагает все обстоятельства своей жизни.

Он периодически возвращается к творчеству – на том же «Сотворении мира» он, как я говорил в самом начале этой главы, выходит на сцену с вокалисткой Stereolab Летисией Садье, и этот альянс оказывается до невозможности гармоничным. Тягучая, меланхоличная музыка Летисии отлично дополнялась игрой Гаккеля: он расчехлил Гринчелло, и полился тот самый звук, порой незаметный, но чрезвычайно конкретный. Никаких скоростных пассажей или вычурных жестов: Гаккель держался и держится на сцене скромно, но при этом уверенно. Он в этот момент – как король-отец при наследных рок-инфантах, он-то все знает про истинный рок-н-ролл.

Но я опять о личном: вот на дворе 2012 год – и я привожу в Питер замечательную норвежскую группу МНОО: четыре обаятельные девчонки и смешливый барабанщик играют чумовейший блюграсс с невероятной энергетикой. Сева Гаккель звонит и приглашает сняться – он, оказывается, теперь режиссер в проекте Balcony TV.

И вот мы уже стоим на одной из питерских крыш, солнце печет, как на курорте, девчонки разуваются – у них принцип, играют только босиком, и хиппующая натура Гаккеля чувствует пришествие родственных душ. Норвежки начинают играть и петь – камеры установлены, Гаккель отлаживает звук и шепчет оператору: «Ножки, ножки снимай!» Я же в перерыве объясняю девчонкам, кто именно их снимает – великий музыкант, игравший в великой группе. Кажется, они верят.

А Гаккель улыбается и просит еще один дубль.

Гиперборея

Еще один поворотный период в аквариумовской биографии: «Гиперборея» стала завершающим аккордом для «Åквариума 2.0», с аккордеоном Щуракова и мягкой гитарой Зубарева. При этом сочинялся альбом исключительно как студийная запись – играть песни с «Гипербореи» на концертах не планировалось (да и как можно было сыграть, например, многочастную «Магистраль»).

При этом во всех интервью времен подготовки «Гипербореи» БГ расхваливает группу на все лады: «У меня группа есть. Банда… И нахождение в банде что-то делает с людьми», – говорит он в уже упомянутом интервью журналу «Медведь». Ну а потом он черпает идею из фильма Роберта Родригеса «От заката до рассвета». Помните, что говорят там герои, увидев, что музыканты в баре – такие же вампиры, как и посетители, и прочий персонал? «Let’s kill that fucking band». Так что благодарность Роберту Родригесу и Квентину Тарантино в буклете «Гипербореи» далеко не случайна.

При этом группа для БГ в этот момент (да и, пожалуй, вообще) – это не просто общность людей, собравшихся в одно время в одном месте. Это – нечто большее, фактически единый организм, живое существо, коллективный субъект, если хотите: «Те, кто к нам попадает, понимают, что мы собой представляем. Это достаточно добровольная ассоциация вольных стрелков. Поэтому и интересно таким образом существовать. Те, кто появляется у нас по каким-то своим причинам, очень быстро вылетают, потому что им становится неуютно… Я определяю „Åквариум“ как живое существо, сущность… Составные части меняются, но удивительно, что это не оказывает никакого влияния. Для „Åквариума“ состав никогда не был важен. На сам я этого (творчества. – П. С.) бы не сделал. Требуется присутствие страны, окружающей меня, и присутствие людей, которые могут со мной делить такой подход».

Чрезвычайно важная штука – Гребенщиков рефлексирует и фиксирует взаимодействие с окружающим миром, когда момент творчества фактически отражает текущий