Шестнадцать тон - Дарья Шевченко

На пороге Пашиной квартиры меня неизменно встречал его домочадец Виктор. Виктор был худым черным котом на длинных ногах. Он неизменно терся головой о мои ноги и одобрительно урчал.

Показался Паша, он слегка пошатывался.

– Алешка, солнце мое, привет! Проходи, располагайся.

Приглашение на чай с травами всегда значило только одно – дать свободу сознанию от мирских оков. Но с моим мозгом этот трюк плохо работал. Психоделическое воздействие никогда не имело успеха у моего организма. Но, как говорится, попытка не пытка.

В комнате стояло ведро с водой и разрезанная пополам пластиковая бутылка. Мы совершили ритуальные жесты отчуждения реальности и смотрели друг друга.

– Леш, а давай я тебя загипнотизирую!

– Попробуй.

– Представь человека, к которому ты испытываешь теплые чувства, – я вызвала в своем сознании образ медсестры Риты. У нее были красивые волосы цвета «шатен». Локоны падали на лицо. Глаза сверкали двумя темными дерзкими огоньками. Алые губы чуть приоткрыты.

– Представила?

– Да, продолжай.

– Представь, как этот человек подходит к тебе чуть ближе. Берет за руку, – Паша нежно тронул мою руку.

На этом моменте образ прекрасной Риты начал сменяться другим. Таким знакомым и более желанным. Я увидела перед собой Шестнадцать тон. Ощутила его прикосновение на своей руке. Он был так волнующе близко. «Нет, это не должен быть Шестнадцать тон. Рита, Рита, вернись!» Я пыталась сопротивляться его образу будто чему-то грешному. Но…

– …ты чувствуешь рядом с собой его дыхание…

…Но это тот образ, который я люблю! Без которого не могу представить своей жизни!

– …он приподнимает твою голову, и ты знаешь зачем…

…Мои глаза были закрыты, но сознание живо рисовало картину происходящего. Шестнадцать тон нежно гладил мою щеку своей огромной костлявой рукой, окутанной бархатной перчаткой. Пустые глазницы его оленьего черепа были устремлены в мои глаза, я чувствовала это.

– …он нежно касается губами твоих губ, и ты поддаешься в ответ.

Не сразу, но я заметила, как шевелится мой язык, а губы повторяют несуществующие поцелуи. Я приоткрыла глаза и увидела улыбающегося Пашу. Он был явно доволен своим фокусом и этой сюрреалистичной картиной.

– Ты придурок, – засмеялась я.

– Заметь, не я целовался сейчас с воздухом. Кого ты представляла?

– Неважно.

Конечно, он не знал про Шестнадцать тон. Такие секреты никому нельзя доверять. Даже близким друзьям. Как минимум потому, что это может закончиться увольнением и поездкой психоневрологический диспансер при условии, если Паша захочет добавить ложку дегтя в мою жизнь.

– Что у тебя с матерью опять случилось?

– Я ее не понимаю. Она считает, что я им с отцом «должна». Должна за факт своего существования. Иногда я спрашиваю себя: «Зачем они меня рожали? Почему мать не сделала аборт?». Зачем я им нужна была?

– Лех, многие люди никогда не спрашивают себя об этом. Для них завести ребенка – дело нормальное и совершенно обычное. Все же вокруг заводят… А аборт – смертный грех.

– Поэтому лучше устроить локальный ад на земле и ждать эфемерного вознаграждения на небе. Повышает уровень дофамина, не так ли?

***

Я вернулась домой с ощущением легкого неудовлетворения. Или незакрытого гештальта. Мы с Пашей быстро перешли на более насущные и приземленные темы: коллег из поликлиники, бюрократические нововведения, наши незначительные жизни в масштабах вселенной и новый вирус из Китая. Паша был выходцем из детского дома. Он не понимал меня.

Войдя в гостиную, я заметила до боли знакомый силуэт.

– Шестнадцать тон! Я рада тебе.

– Лешка! Я уже подумал, что ты останешься у Паши. Даже понадеялся. А ты здесь… Но я тоже рад тебя видеть. Присаживайся рядом, пожалуйста. Расскажи про свой день.

Он внимательно выслушал меня. Я знала, что Шестнадцать тон никогда не бросит меня в сложной ситуации.

– Леш, твои родители приняли факт зачатия тебя как должное. Твоя мать не сделала бы аборт. Она не брала во внимание такой вариант. А знаешь почему? Это выходит за рамки мироустройства твоих родителей, которые, прямо скажем, узкие. Они не стремились дать тебе лучшее и больше, чем у них самих есть, потому что сами росли в таких условиях. Но они верили, что, когда ты вырастешь, ты займешь роль тягловой лошади этой семьи. Они верили, что ты будешь пренебрегать собой ради них. Им так удобно. А ты отказалась. Заявила о своей личности – они обиделись, ух, как обиделись. Знаешь, о чем это говорит?

– Не знаю, Шестнадцать тон.

– Они не любят тебя. Никогда не думала об этом?

– Это уже слишком даже для тебя, Шестнадцать тон! Хватить пороть чепуху. Уходи.

– По-твоему, любящий отец должен уделять больше времени бутылке, чем своему ребенку? Или любящая мать должна раздавать оплеухи за малейшие ошибки? Любящие родители должны делать из тебя подневольную служанку, обвиняя в эгоизме? Алексия, ты же видишь, что происходит!

– Уходи! Уходи! Уходи от меня! – кричала я, зажмурив глаза и заткнув уши. Я стояла посреди комнаты, и по лицу струились слезы от чувства обиды и брошенности. Казалось, будто меня чем-то обделили. Я почувствовала себя на краю обрыва, который не вижу, но чувствую всем нутром. И если я упаду, это будет конец. Никто мне не поможет.

Безумие, которое всегда с тобой

Темнота пугает меня своей неизвестностью. Даже когда взгляд мимолетно падает в темную часть спальни, воображение достает из своих глубин всевозможную нечисть, которую я видела в фильмах ужасов. И вот, я уже не в силах отвести взгляд от мрака. Кажется, он таит опасность и выжидает, когда я потеряю бдительность. Тогда-то он и выпустит чудовищ из своих глубин. Я включаю прикроватный ночник, чтобы быть в безопасности, под охраной света. Только после этого я могу успокоиться и уснуть.

Ночь не была спокойной и безмятежной. Засыпая, я услышала голоса мужчин и женщин. Они звали друг друга по именам, выкрикивали их, будучи в неосязаемом пространстве. «Рита! Аркадий! Коля!» Они казались реальными, будто проносились над моей головой. Кто-то двигал по комнате коробки. Из соседней комнаты слышались шаги. Шестнадцать тон? Нет, он не станет меня пугать. Приспешники моего расстроенного сознания? Да. Они не пугали меня, я знала, что эти галлюцинации не причинят мне никакого вреда. Несмотря на это, мне хотелось проснуться. Но конечности не слушались, как будто и вовсе существовали отдельно от меня. Единственное, что я могу, учащенно дышать. Но и это не помогло. Надо мной как будто сгущались тучи. В темной части комнаты стояла толпа безликих существ. Их головы были повернуты на меня.

Я слышу свое сердцебиение и преодолеваю