Шестнадцать тон - Дарья Шевченко

не конец. Что-то будет. Что-то будет». Это «что-то» не заставило себя ждать. Вдалеке послышался шум. Это был белый шум. С каждой секундой он приближался и становился все громче. Он превратился в огромную шумовую волну, которая неслась прямо на меня, поглощая все на своем пути. Она была так оглушительна, что хотелось спрятать голову под подушку и укрыться от нее.

Шумовая волна обрушилась на меня. Я закричала.

Крик заставил меня проснуться. Я открыла глаза и внимательно изучала комнату: прохладный ветерок колыхал тюль, вокруг все было тихо, спокойно и безмятежно. Мне хотелось побыть в компании как будто живого ТВ. На главном федеральном канале показывали повтор новостей. Какая-то неизвестная болезнь распространялась по Китаю. Меня это ничуть не тронуло. Почти ежедневно человечество сталкивается с новыми вирусами. Скорее всего, это один из них. Может быть, новый штамм птичьего или свиного гриппа. Через пару месяцев все об этом забудут, как и не было.

Потупив пятнадцать минут в телевизор, я ушла спать. Завтра будет новый день. Завтра я навещу родителей.

Там, где тебя любят и ждут

Визиты в отчий дом всегда отзываются в душе тягостными воспоминаниями из детства и желанием скорее уйти оттуда, как будто скинув камень с души. Я вспоминаю отца, валяющего в собственной блевотине; мать с сухим и злым лицом, готовую в любой момент влепить подзатыльник. Ах, детство…

В округе всегда стоит запах из детства – горящих помоек. Мне нравилось слушать сладковатый и даже немного приятный запах гари, когда он проникал через открытую форточку. Высунув нос в окно, я вдыхала его всеми легкими. Потом закрывала окно, чтобы перебить его домашними «ароматами». И по новой.

Отец с матерью до сих пор живут вместе. Орут друг друга, иногда поколачивают, язвят. Пусть так. Я не лезу в их отношения. Да и мне уже плевать, по правде говоря.

Я навещаю их примерно раз в месяц. Радости в их глазах от моих визитов не наблюдаю. Когда я получила квартиру в наследство, они захотели переселиться в нее всей нашей «дружной» семьей, а развалину, в которой мы жили, продать. Сначала это были разговоры по случаю, а потом – ежедневные скандалы со мной. Я не хотела продолжать жить с ними. Я не хотела выслушивать каждый день претензии от матери, их с отцом ругань, да и видеть почти не трезвеющего отца с его псевдоэкспертными разговорами за жизнь.

Наши отношения после этого стали хуже. Но со временем, кажется, они смирились с моим «вопиющим эгоизмом», «черной неблагодарностью» и «напыщенной надменностью».

Я зашла домой, открыв старую деревянную дверь своим ключом. Каждый раз удивляюсь, как отец еще не вынес ее по пьяне. Оно и к лучшему. Покупка новой двери стала бы серьезной брешью в семейном бюджете, которого, кстати, и нет.

– Мама, папа, ваша неблагодарная дочь пришла навестить вас.

– Проходи, садись, – раздался из кухни голос матери. – Сейчас пирожки с картошкой будут готовы.

– А нет ли мяса?

Мать сурово посмотрела на меня. Я поняла.

– Сосисок, колбасы?

– В то время как ты тратишь всю зарплату на себя, я вынуждена содержать еще отца. И хочу напомнить, получаю на семь тысяч меньше тебя. Так что захочешь колбасы поесть – сама купишь. Не мотай мне нервы. Лучше бы нам помогала вместо того, чтобы кулинарными пожеланиями сорить. У нас не ресторан.

– Мам, мне на себя-то не всегда хватает. Тридцать тысяч – не такие большие деньги, как ты можешь подумать. К тому же, я стараюсь хоть иногда откладывать.

– Откладывать она старается… Уродили на свою голову эгоистку. У соседей вон дочка, Танька, замуж вышла, муж к ней переехал жить. Работящий парень, в нашем цеху работает, а девчонка – кассиром в продуктовом. Оба тянут родителей. Золотые дети.

– Это ты про каких соседей? За стенкой которые?

– Они самые.

– Мам, тебе не кажется, что ее родители решили неплохо устроиться? Таня приходила недавно к нам в поликлинику, видела ее. Она пашет по двенадцать часов каждый день, пока ее родители, будучи в добром здравии, между прочим, круглыми сутками телевизор смотрят и кроссворды разгадывают. Хотя могли бы приносить деньги в дом.

– Они свое отработали! Теперь настала очередь детей помогать им. А до тебя это все никак не дойдет.

– Давай-ка сначала. Когда вы меня рожали, думали, что я для вас стану обслуживающим персоналом? Я подам в старости стакан воды и буду ухаживать, если того потребуют обстоятельства. Но я не буду обеспечивать двух взрослых дееспособных людей. У меня есть своя жизнь и очень жаль, что ты не понимаешь этого и думаешь, что я вам должна.

– Пошла прочь отсюда, – после долгого молчания произнесла мать.

Белый кролик

Выйдя из подъезда, я остановилась на крыльце. Лицо ласкали нежные теплые лучи ноябрьского солнца. Вокруг слышался аромат опавших листьев. Раздражение и злость остались позади, в этой затхлой квартирке.

***

Что происходит?

***

В одно мгновение все показалось незнакомым. Как будто меня поместили в другую реальность и стерли память. Такое иногда происходит. Придя в себя, я заверила, что все хорошо.

В кармане пальто зазвонил телефон.

«…Это он, это он» – строчки из какой-то старой песни пронеслись в голове. Это был Пашка, лор.

– Привет, Паш.

– Алексия Сергеевна, приветствую вас. Как поживаете? – он любил так придуриваться.

– Хреново. С матерью опять поругались. Проблема «отцов и детей» во всей красе.

– Милостивая государыня, Алексия Сергеевна, изволите ли рассказать мне в деталях об этом инциденте сегодня за чашечкой чая с натуральными травами? Очень бодрит и поднимает дух!

Паша жил в одном из спальных районов на другом конце города. Дорога занимала примерно час на автобусе. С ним мы познакомились еще в университете. Наше общение всегда граничило с романтическими отношениями, но никогда не больше. Я не чувствовала в этом нужды. Иногда мы удовлетворяли одну из нужд друг друга и по-прежнему оставались друзьями. Однако Паша был бо́льшим романтиком, чем я, и не оставлял попыток целиком повернуть наши отношения в романтическое русло. Каждый раз он сталкивался с моим «нет». Затем каждый раз опускал руки, зарекался больше не предпринимать попыток и находил новый предмет воздыхания. Но, как он говорит: «Это все не то!» Он считает, что ему категорически не везет с девушками: то меркантильные, то фригидные; слишком унылые, чрезмерно позитивные, дотошные или не в меру пофигистичные. Однажды изрядно накидавшись, он вообразил себе, что наш с ним брак заключен на небесах, оттого ему