Мятежники - Андрей Посняков

Молча кивнув в ответ, Виталий вышел за ограду, прошелся по желтому от купальниц и одуванчиков лугу, присел на широкий пень, задумчиво глядя на проселочную дорогу с комьями светло-коричневой высохшей грязи. Такие дороги тут и дорогами-то не назывались, просто – «путь». Дорога – это уже подсыпанная, окультуренная, типа – шоссе, а уж дорога римская по здешним понятиям вообще – автобан.

По небу бежали облака, пока еще маленькие, полупрозрачные, робкие, но вот уже и закрыли солнце, видно, все шло к дождику – весеннему, радостно чистому, благодатному. Это нудной осенью надоедают дожди, а по весне дождикам самое время.

Пройдя по лесной тропинке, Беторикс вышел на опушку, умылся в лесном озерке, небольшом, напоминавшем просто большую лужу. Хлынул наконец дождь, ненадолго, минут на пять, но лил от души, как следует, взбаламутил воду, прибил на дороге пыль, принес весеннюю свежесть. И тут же, прогнав облака, вновь радостно ощерилось солнце, ободряюще подмигнуло деревьям, мокрой зеленой травке, одуванчикам, василькам, клеверу, трехцветным лесным фиалкам. Снова затрепетали крыльями бабочки, залетали синими вертолетиками стрекозы, деловито зажужжал мохнатый бомбовоз-шмель.

Прошагав по мокрой траве, молодой человек вышел на дорогу, направляясь обратно в усадьбу, и, не пройдя и десятка шагов, услыхал за спиной скрип тележных колес. Кто-то ехал. Беторикс обернулся, посмотрел на запряженный медлительными волами воз, доверху груженный глиной. Не простая это была телега, с бортиками – именно для перевозки глины, галлы вообще славились своими плотницкими умениями. Дома, правда, строили кое-как, мазанками, зато лодки да телеги ладили – любо-дорого посмотреть. Римляне здесь много чего заимствовали, и все названия повозок у них были галльские.

Волов вел под уздцы голый по пояс подросток со спутанными волосами, смуглый и худющий до невозможности – можно было пересчитать ребра. Завидев перед собой благородного господина, парень тут же бросил поводья и поклонился почти до земли:

– Здоровья тебе да пошлют боги, о, благороднейший.

Обычная, ничего не значащая фраза – просто вежливо поздоровался.

Беторикс тоже отозвался вежливо, только так, как благородному мужу полагалось разговаривать с простолюдином:

– И ты раньше времени не помри, парень. Откуда будешь?

Подняв голову, подросток неожиданно вздрогнул… но ничего не спросил, просто пояснил, из какой он деревни.

– Та, что за старым дубом, о, благороднейший господин.

Деревеньку ту Беторикс помнил – как-то даже пару раз заезжал, точнее – проезжал мимо. Естественно, проезжал не один – с супругой, со свитою. И этот тощий парнишка, по идее, должен был бы их всех запомнить – древние люди всегда отличались крайней наблюдательностью, а как же, ведь от этого часто зависела жизнь.

Так-то оно так, и этот тощий парень, скорее всего, что-то мог бы поведать, но… Но не расспрашивать же его на виду у чужих амбактов, сделать такое для благородного – значит потерять лицо. Поговорить, конечно, с возчиком надо… но позже и где-нибудь в безлюдном месте, скажем – на той же лесной дорожке. Пока парень разгрузится, пока то да се – пройдет час или даже больше, слуги во все времена поспешать в делах не любили. Часа полтора, а то и два с этой глиной провозятся, за это время можно и голод, и жажду утолить, а потом неспешно отправиться на опушку, препятствий в этом гостю никто чинить не собирался – только попробовали бы!

Повернувшись, Беторикс быстро зашагал к усадьбе и, миновав все еще лежащие на земле ворота, встретил на своем пути управителя.

– Вернулся, о, благороднейший? Прошу отведать наших яств – что послали боги.

Копченое вымя косули, оленья голова, студень из какой-то жирной рыбины, по густоте напоминавший свинину, маленькие, запеченные в тесте, птички, куропатки с шафраном – все, кроме мяса священного животного – кабана, а также и журавля – священной птицы. Трехрогий журавль – знак принадлежности к древнему роду – был вытатуирован на животе у Алезии, чуть повыше пупка, такой же журавлик синел между лопатками названого братца Кариоликса, Кари.

– Вот тебе наше пиво, благороднейший господин. Прошу, не побрезгуй, – толстый Тимар самолично обслуживал гостя, пусть и незваного, да зато – сразу видно – человека весьма влиятельного и, ясное дело, благородного.

Виталий даже улыбнулся, представив, а чтоб, если он там, на ферме, переоделся бы, скажем, в свитер и джинсы. Как бы тогда его здесь встретили? Скорее всего, навалились бы всем скопом да скрутили, как безродного бродягу, которого можно потом использовать как раба или – лучше всего – принести в жертву. Да, насколько молодой человек знал галлов – те именно так бы и поступили. Если б не одежка, если б не висевший на роскошной перевязи меч, не манера поведения и разговора, однозначно свидетельствующие о высоком положении гостя.

Виталию очень хотелось пригласить управителя за стол, выпить с ним пару объемистых деревянных кружек восхитительного пенного напитка, сваренного, как видно, из последнего в этом году зерна – остальное ушло на посадку. Выпить, посидеть, глядишь, хитрый толстяк и разговорился бы. Если б на дворе стояли иные времена, гость так бы и сделал, однако здесь был не тот случай. Усадить рядом с собой простолюдина – да еще на глазах у всех – значит сделаться с ним наравне, унизиться, для благородного человека это такой позор, что смывается только кровью.

Потому и сидел Беторикс в одиночестве, пил, уминал яства – никого, равного ему, на усадьбе не имелось, ничего не поделаешь, приходилось вкушать угощение в одиночестве. Впрочем, управитель никуда не уходил – подливал пиво, перехватывал у подбегавших с кухни слуг блюда, самолично ставил на стол, улыбался. Ну и поддерживал беседу, то есть покорно и вежливо отвечал на вопросы благородного гостя.

– Глину, я видел, везли. Издалека?

– О, нет, господин. Тут неподалеку, в трех левках, есть подходящий овражек.

В трех левках… Семь с половиной километров. Волам – как минимум часа два тащиться. Два часа – туда, два – обратно.

– А этот парень, возчик, он вам один глину возит?

– Сегодня – один, остальные ушли на охоту, в честь скорого приезда нашего господина.

Так-так…

– И что, до вечера этот парень еще один воз привезти успеет?

– Успеет, о, благороднейший. Обычно всегда успевал.

В этот момент один из слуг, явившийся с очередным блюдом – кажется, с жаренными на вертеле жаворонками, наклонился, что-то шепнул управителю на ухо.

– Какой еще мальчишка? – фыркнул было толстяк. – Ах, глиновоз… И что говорит? Может, просто языком своим мелет? Ладно, схожу… О, благороднейший! – прогнав слугу, управитель вновь повернулся к гостю и, низко поклоняясь, испросил разрешение его ненадолго оставить по каким-то важным хозяйственным делам. – Думаю, господин, хорошую ли глину привез нам этот деревенский дурень. Всяко может быть, за ними ведь глаз да глаз. А чтоб ты, благороднейший, не скучал, позволь прислать тебе кое-кого для развлечения и услады.

Молодой человек с сомнением покачал головой и хмыкнул:

– Для развлечений и услады, говоришь? Что ж, присылай.

Может, этот неведомый «развлекатель» (или, скорей, развлекательница) хоть что-нибудь знает? Попытка не пытка, чего зря время терять.

Еще раз поклонясь, управитель скрылся за дверью, на некоторое время оставив благородного гостя скучать в одиночестве. Стол был накрыт в триклиниуме, правда, вместо традиционных римских лож в виде буквы «П» вокруг стола стояли приземистые галльские скамейки с подлокотниками в виде птичьих крыльев и резными спинками. Двухстворчатые римские двери – новые! – были покрыты бронзовыми пластинками с изящной чеканкой, изображавшей все тех же журавлей, кабана и петуха с гордо поднятой головою. Вообще, судя по всему, новый владелец виллы намеревался устроиться здесь всерьез и надолго, к чему, вероятно, имел веские основания. И эти основания явно не настраивали Виталия на мажорный лад. Вызнать хоть что-нибудь! Узнать бы! Хотя бы для начала – год. По идее, если прошло полгода, то сейчас на дворе ровно пятидесятый год до Рождества Христова. А если не полгода прошло? Если полтора? Четыре с половиной? Десять? Все может быть, все…

Прогоняя нехорошие мысли, молодой человек тряхнул головой и тут же услышал за дверьми чей-то голос:

– Можно мне войти, благороднейший господин?

Женщина. Ну, конечно – кто ж еще может «развлечь»!

Опустив на стол тяжелую кружку, Беторикс махнул рукой:

– Заходи, чего уж!

Створки распахнулись, и в триклиниум буквально впорхнула темноволосая девчушка лет пятнадцати – смуглая, худенькая, с черными сверкающими глазами. Серебряный обруч на шее, пестрое платьице, босые, с браслетами, ноги.

– Меня прислал управитель Тимар, господин, – впорхнув, низко поклонилась девушка. – Я буду тебя развлекать и исполню любое твое желание.