Если хочешь быть волшебником - Натан Полянский

— Можно заглянуть внутрь?

— Ничего мудреного, — отверг мастер его просьбу, — магнит с обмоткой и пластинка — вибратор. Телефонный аппарат разбирал?

— Радионаушники разбирал.

— Вот-вот, разница невелика… Ну, делай!

Николай присел на корточки возле мотоцикла. Он волновался, и руки у него дрожали. Но ушко сигнала свободно оделось на предназначенный для него болтик на раме, а проводки от аккумулятора почти касались клемм, точно сами просились на свое место. Когда Николай все скрепил и нажал кнопку на руле, сигнал заревел в полный голос.

— Ну, ладно, — удовлетворенно произнес мастер, — не барсуком растешь. А велосипед у тебя есть?

Велосипед был, разумеется, куда более доступной вещью, чем мотоцикл. Во всех магазинах, даже в таких, где, судя по вывескам, полагалось продавать одеколоны, или белье, или конскую сбрую, с некоторых пор на витринах появились велосипеды… Одним словом, после того как Старый мастер задал свой вопрос, Николай вдруг ощутил, что не иметь велосипеда — это почти позор. Сквозь зубы он процедил:

— Не-ет…

— Ничего, не огорчайся, — сказал мастер, неожиданно обняв мальчика за плечи, — совсем не обязательно иметь собственные колеса. Вот и я обхожусь. — Он приподнял свою деревянную ногу, словно любуясь ею, и со стуком опустил ее на асфальт, будто хотел показать, как удобно ею притопывать. Но при этом Николай увидел в его глазах такое выражение, что теперь ему самому захотелось обнять мастера, сказать: «Совсем не обязательно… не огорчайтесь!..»

Но странное выражение в глазах мастера уже исчезло. Он сказал:

— Так что иди пешком, раз такое дело… Сегодня мне некогда.

— Но вы же сами звали, — не удержался Николай.

— Помню. Извиняюсь. Потому что барсук этот приплелся, все планы взорвал. Он «только сигнал» неисправный привез, а оказалось: тормозная колодка требует замены, ведущий конус поизносился, тросы подогнаны неточно, в заднем колесе люфт большой, передняя втулка давно не смазывалась, возможно, в ней и шариков не хватает.

— Но он же не просил вас, — воскликнул Николай, изумленный тем, с какой быстротой мастер обнаружил все недостатки машины.

— Не просил… Не понимает… не думает. А наше дело — спасать барсуков.

Николай не мог больше оставаться в неведении относительно значения этого слова.

— Барсук — это животное… — начал он.

— И человек, — подхватил мастер. — Дрянь-человек… Неряха, соня, размазня! Ну, сообрази, — указал мастер на мотоцикл, — сядет такой на свою машину и на первом же спуске — под откос или на повороте ногу сломает, а то и шею свернет… Не продавать бы белоручкам!.. Вон их из магазинов, в шею!

Николаю было непонятно, почему при такой нелюбви к «барсукам» мастер все же беспокоится о них, но спросить он не посмел.

— Так что иди домой, — повторил мастер твердо, хоть и ласково.

— Иду, — дрогнувшим голосом отозвался Николай, — только мне как раз интересно, как вы плохую машину исправите.

Мастер улыбнулся — ответ пришелся ему по душе.

— Отлично, если так. А свободен ты до вечера?

— Хоть до утра!..

— Едем тогда со мной.

— Едем.

Николай не стал спрашивать, куда и зачем. Вдвоем они закатили мотоцикл под навес во дворе. Мастер достал большой парусиновый мешок, туго свернул его и дал нести Николаю. Затем он, — что по мнению Николая было уже совершенно излишним, — глянул на себя в карманное зеркальце, вспушил бороду так, чтобы она закрывала широкий шрам на щеке.

— Ехать поездом, далековато, — предупредил он.

— Все равно!.. Я еще никуда почти не ездил.

— Бабушка не будет беспокоиться?

— Она знает, дядя мастер.

— Зуев я, — перебил Николая мастер, — Федор Иванович. Хоть так зови, хоть так. А ты чей?

— Самохин. Отца и матери нет, бабушка в больнице работает.

— Анфиса Петровна?.. Нянечка?

— Вы ее знаете? — обрадовался мальчик.

— И отца твоего знал. Он… — Зуев запнулся. Лицо его, и без того темное, будто подернулось черной пеленой.

— Тоже партизан был, — подсказал Николай.

— Славным человеком был, — вторил мастер, — большие дела делал… Так береги бабушку, слово ее уважай… Поклон передай от меня.

— Спасибо.

Чего-то мастер не договорил, и Николай уловил это.

— Вы с отцом моим воевали?.. Как он погиб?.. Где похоронен?

— В последний раз его раненого видел, а что потом — не знаю… Нет, не спрашивай больше, — пресек он дальнейшие расспросы Николая. — А Лена кем же тебе приходится? — перевел он разговор на другое.

— Сестра она мне.

— Как сестра?.. Лет ей шесть — семь, а отца и матери уж десять лет нет?

— Все равно сестра, — упрямо возразил Николай, — бабушка-то у нас общая?.. Мне — родная, Лене — приемная, а кроме бабушки, ни у меня, ни у Лены нет никого.

— Верно, сестра, — согласился Федор Иванович.

Николай надеялся, что мастер все же расскажет что-нибудь об отце, и, чтобы расположить его к этому, он добавил:

— Бабушку мы очень любим… А отца я совсем мало помню…

Но Федор Иванович, углубившись в свои мысли, ничего на это не ответил.

На станции Дретунь Федор Иванович и Николай сошли с пригородного поезда.

— Не отставай, — бросил Федор Иванович Николаю. Предупреждение было излишним, потому что спустя минуту мальчик был уже шагах в двадцати впереди мастера. Тот недовольно окликнул его:

— Тебя только на поводке водить… Не забегай далеко!

Они миновали станционные постройки, прошли мимо колодца с воротом и деревянным навесом над ним, пересекли пути и спустились в небольшой овражек. По его дну тек ручеек двумя рукавами, каждый не шире шага взрослого человека. Николай перепрыгнул через оба рукава сразу и обождал Зуева. По крутому склону они, обойдя несколько заросших ивняком воронок, выбрались на косогор и вступили в лес.

На опушке росли тоненькие, совсем юные березки. Когда Николай, оступившись, схватился за ствол одной из них, она легко пригнулась и, вырвавшись из рук мальчика, выпрямилась с шелестом, похожим на вздох облегчения. Глубже в лес все чаще попадались сосенки с изящными стрелками на макушках, старые, похожие на пальмы сосны, с голыми стволами и жидкими пучками ветвей лишь на самых вершинах, низкорослые клены и кусты ольховника.

Федор Иванович раздвигал кусты с хозяйской уверенностью, к немалому удивлению мальчика, которому теперь действительно нельзя было ни отставать, ни забегать вперед — тут недолго и потерять друг друга.

— Вы этот лес хорошо знаете, — произнес вдруг Николай. — Не тут вы партизанили?

Федор Иванович не отозвался.

«Мой отец, видно, где-то в этих местах погиб», — очень хотелось сказать Николаю, но он не решился.

Звуки, доносившиеся из станционного поселка, постепенно глохли. Упорнее других сопровождало путников сухое тарахтение какого-то моторчика, но вскоре и этот звук отстал. Один раз вдалеке прокричал паровоз, а потом наступила тишина, таинственная и пугающая. Иногда Николаю мерещилось, что кто-то подстерегает их в чаще, иногда чудилось, будто сам он куда-то крадется, и надо делать это как можно тише и незаметней.

Почти за каждым кустом он натыкался на широкие низкие пни. Иные из них давно истлели, от них легко откалывались трухлявые щепки и рыхлые комки, в руках рассыпавшиеся в бурую пыль. Другие, темные и плотные, были неподатливы, как камень. Казалось, ударь молотком — и такой зазвенит, запоет… А постой перед ним, вникни в шепот окружающей его молодой поросли — и услышишь повесть о том, как некогда лесные великаны стояли тут дозором во славу родимой земли.

Медленно пробирался Николай по этому тихому, древнему, много раз вырубленному, выжженному, иссеченному снарядами и снова полному сил лесу. Он испытывал странное чувство, когда каждый громкий звук кажется кощунственным, каждый шорох вызывает досаду и раздражение, даже биение собственного сердца кажется нарушением чьего-то священного покоя.

Вышли на узкую прямую лесную дорогу, похожую на просеку. Возможно, что она и была когда-то создана пилой и топором. Утоптанная почва, заросшая кустистой травой, хранила на себе почти стершиеся от времени следы колес. Видно было, что в прошлом ездили тут немало, но уже долгое время лишь случайная подвода забредала сюда.

Среди узеньких листочков и сухих веток низкорослого темного куста, росшего у самой дороги, Николай разглядел какие-то красные ягоды. Подошел ближе и ударился коленом о что-то твердое: из земли торчало ржавое исковерканное колесо от мотоцикла.

Николай тронул одну из его толстых спиц пальцами — под ними стали осыпаться пласты ржавчины, и спица легко переломилась. Рядом, в рытвине, валялся руль — тоже от мотоцикла, раздавленный бензиновый бачок, разбитая фара с мутными стеклянными зубьями по ободку. Николай медленно побрел вдоль дороги, раздвигая ногами росшую на обочине густую траву. Вон торчат из земли обломок рамы мотоцикла и вилка переднего колеса, вон под кустом орешника стоит до осей погруженный в дерн да так и истлевший мотоцикл. Мальчик шагнул к нему, наступил на что-то гладкое и выпуклое. Это была каска. Несколько раз Николай ударил по ней каблуком, она сдвинулась с места, вывернулась боком, показав небольшую круглую дырку. Николаю стало страшно, и он бросился вдогонку за Федором Ивановичем.