Если хочешь быть волшебником - Натан Полянский

— Скупой барон, — шепнул кто-то Николаю в самое ухо.

После уроков Марфа Тимофеевна задержала Николая.

— Дома тебе ничто не мешает?.. Может быть, Леночка отвлекает? — спрашивала она.

— Никто мне не мешает, — угрюмо ответил Николай.

— Иногда ты приходишь на уроки непричесанным, хотя встаешь рано. Иногда у тебя руки нечистые… Что ты делаешь до начала уроков?

Николай вдруг с испугом подумал, что Марфа Тимофеевна может расстроить его дружбу с Федором Ивановичем, если узнает о ней. Он боялся ответить на ее вопрос и молчал. Отвернувшись к окну, он с тоской наблюдал, как ребята неторопливо расходились из школы. А он, которому сегодня так некогда, должен терять время по прихоти учительницы! Вчера он упросил Федора Ивановича отложить на сегодня разборку руля мотоцикла и дал слово сразу после уроков прийти в мастерскую.

— Я слушаю, — мягко, доброжелательно настаивала Марфа Тимофеевна. — Почему ты молчишь?

Не следовало ей говорить этого. Убедившись, что от ее внимания не ускользнуло его замешательство, Николай смутился окончательно. Не ответив сразу, он теперь не находил, чем оправдать свое молчание, и продолжал молчать.

— Я встаю вовремя, — произнес он наконец и сам ужаснулся того, насколько этот ответ был неудачен. Снова наступило молчание. Николай тоскливо поглядывал то на дверь, то на стрелки стенных часов, неумолимо сжимавших и без того узкую полоску времени, которое оставалось у него.

— Что ж, если ты торопишься — иди, — сказала Марфа Тимофеевна, поднимаясь.

— До свиданья, — промямлил Николай и вышел из учительской. Ему хотелось плакать от досады на себя. Но это продолжалось недолго. Он вспомнил, куда торопился, ради чего так упорно отмалчивался в беседе с Марфой Тимофеевной, и мысли его приняли новое направление.

А учительница подошла к окну, рывком распахнула его настежь, словно задыхалась в этой просторной комнате с высоким потолком, постояла на освежающем сквозняке. Потом, заметив вдруг Николая, шмыгнувшего в калитку, надела жакет и поспешно вышла из учительской.

— Я не виноват, Федор Иванович, — произнес Николай, едва переступив порог мастерской, — меня учительница задержала… Вздумалось ей, — недовольно добавил он нарочитым басом.

К его удивлению, Федор Иванович не разделял его недовольства.

— Значит, причина была… На учителей не обижайся, — рассудительно заметил он, пропуская Николая на его обычное место у стола.

— Вы ее знаете? — покосился на него Николай.

— Ее — нет… Вообще учителей — знаю. Пустых разговоров с учеником не ведут… Либо ты урока не выучил, либо поведение не положенное, либо с товарищами дерешься. — Тут Федор Иванович вдруг выпрямился и строго глянул на мальчика.

— Не дерусь я, — ответил Николай, оскорбленный предположением мастера и сожалея в душе, что затеял этот разговор. — Разбирать руль будем?

— Завтра… когда посвободнее будешь. Иди, не опаздывай!

Николай с благодарностью глянул на Федора Ивановича, попрощался и ушел.

Федор Иванович склонился над тисками, в которые был зажат стальной рычажок, и, увлекшись работой, не расслышал шагов женщины, взошедшей на порог открытой двери. Он оглянулся на дверь потому, что в комнате стало темнее.

— Здравствуйте, — тихо произнесла женщина и поклонилась.

В руках у нее не было ни утюга, ни электрической плитки, ни пишущей машинки — ничего из тех предметов, неисправность которых обычно приводила сюда посетительниц.

— Вы ко мне?.. Не ошиблись? — спросил он, кивком головы ответив на ее приветствие.

— Не ошиблась, — подтвердила она и сделала шаг в мастерскую.

Федор Иванович торопливо выдвинул из-под стола табурет, накрыл его газетой и придвинул женщине.

— Благодарю. — Она села, какое-то мгновение глядела на него, словно пыталась предугадать, как он отнесется к ее словам, и решительно начала: — Только что у вас был Николай Самохин…

— Был. — Федор Иванович сразу смекнул, кто его посетительница. Он отложил в сторону напильник, сдул опилки с тисков, стал было развязывать тесемки своего рабочего комбинезона, но, раздумав, снова завязал их, продолжая между тем говорить:

— Матери у него нет… Про тетю тоже не слыхал, а про вас разговор имели… — Он передохнул и с усилием продолжал: — Ежели отбить моего единственного ученика намерены, то… не отдам его, нет!

Это «нет» прозвучало неожиданно сильно, слишком резко для этой изящной женщины, слишком громко для этой тесной комнатушки, и Федор Иванович сам понял неуместность своего тона. Тем более, что посетительница глядела на него спокойно, даже участливо, как будто с одобрением.

И действительно, она доверчиво улыбнулась, протянула ему руку. Он быстро какой-то не очень чистой тряпицей вытер свою руку, неловко сунул ее учительнице и смущенно назвал себя: — Зуев… починяю разную мелочь.

— А меня дети зовут Марфой Тимофеевной. Очень рада, что вы привязались к этому мальчику. Как же нам… — Она задумалась, подыскивая нужные слова.

— Поделить его? — подсказал Федор Иванович. — Никак! У вас их много…

— Но Николай Самохин у меня один, — возразила Марфа Тимофеевна. — И нам надо… не мешать друг другу, а еще вернее — помогать… — Она улыбнулась: — Да, помощи от вас жду… Чтобы он не опаздывал в школу…

— Понял.

— Чтобы с чистыми руками от вас уходил…

— Так… заведем умывальник и полотенце.

— И не говорите ему, пожалуйста, что я у вас была, — попросила она, поднимаясь.

— Слушаюсь!..

7. Знакомство с мотоциклистом

После уроков состоялось классное собрание. Докладчик требовал, чтобы каждый ученик участвовал в каком-нибудь кружке — физическом, литературном, спортивном.

Николай пока не мог решить, куда записаться. Он вместе со всеми поднял руку, когда председательствующий спросил: «Кто за?», и ушел с собрания, так и не приняв для себя никакого решения.

С некоторых пор он стал в затруднительных случаях советоваться с Федором Ивановичем. Так и теперь, не откладывая, он направился к зеленому павильону. Мастера там не оказалось. Николай пошел в ремонтный цех.

— Федор Иванович тут? — крикнул он с порога.

— Мы за него, — весело отозвался самый молодой рабочий, паренек с медлительными движениями. — Входи!

В цеху работало десять человек. Федор Иванович распределял между ними поступавшие от населения заказы, и никто из них не мог начинать работы без одобрения мастера, не посоветовавшись с ним.

— Так чего ты к Федору Ивановичу зачастил? — спросил паренек и лукаво мигнул. — Хочешь под шумок мотоциклом овладеть?

— А что в этом плохого? — отозвался Николай.

— Брось!.. Я уже два года тут работаю, перечинил их десятки, а учиться ездить даже и не думаю.

— О чем ты вообще думаешь? — вмешался в разговор другой рабочий, постарше.

Николай ушел, не поделившись с ними своей заботой.

Не раз уже в мечтах он видел себя таким же мастером, как Федор Иванович. И, конечно, ему хотелось научиться ездить на мотоцикле — да, этот молодой рабочий угадал. Но как? Федор Иванович был строг и ни разу не позволил Николаю даже сесть на чужую машину. Вот, если бы кто-нибудь из заказчиков сам догадался… Но все они вечно куда-то торопятся.

Незаметно Николай пересек площадь, прошел улицей Фрунзе до Первого переулка и остановился, пропуская грузовую машину.

— Коля, — услышал он позади голос Левы, — почему ты не приходишь кататься?

Николай обернулся. Лева стоял, опираясь на свой велосипед, уже не имевший прежнего нарядного вида.

— Быстро ты его в порядок привел, — усмехнулся Николай и тут же спросил: — С Генкой все еще водишься?

— Не понимаю, чем он тебе не нравится, — вспыхнул Лева и, чтобы уйти от спора, продолжал: — А мама до сих пор беспокоится, когда я сажусь на велосипед. По ней, так велосипед должен быть обязательно четырехколесным, со шкафчиком для продуктов и со скамеечкой сбоку, чтобы можно было отдыхать лежа…

Мимо них промчался мотоцикл. Николай успел разглядеть большие темные очки водителя и улыбку, обращенную к ним обоим, которую можно было истолковать только как приглашение покататься. Во всяком случае, Николай именно так и подумал. Он вдруг сорвался с места, несколько шагов бежал вслед за машиной и отстал только после того, как понял, что мотоцикл вовсе не собирается останавливаться.

— Нам бы такой!.. — произнес он, возвращаясь к Леве.

— Пхе! — пренебрежительно отозвался тот. — Мотоцикл такой же предмет роскоши, как, скажем, ручные золотые часы: стоят очень дорого, а пользы не больше, чем от обычного будильника. Я просто не могу понять, зачем люди покупают золотые часы, когда можно на эти же деньги купить четверо обыкновенных — на каждую руку и ногу, да еще останется на ведро мороженого или на примус.