Признание. Стихи - Константин Левин

1950

«Я прошел по стране…»

Я прошел по странеТой же самой дорогой прямою,Как ходил по войнеС нашей армией 27-ю.

Тут я был, тут служилНеотступно от воинских правил,Головы — не сложил,Но души половину — оставил.

Я прошел не по всей —Лишь по части великой державы.По могилам друзейЯ узнал вас, места нашей славы!

Я нашел тот окоп,Тот из многих окопов окопчик,Где на веки вековКомандир мой дорогу окончил.

Тут он голову мнеБинтовал по окопной науке…Час спустя в тишинеНа груди я сложил ему руки…

Октябрь 1950

«Ночью на Киевский еду вокзал…»

Ночью на Киевский еду вокзал,С полупустым прохожу чемоданом.Кто бы маршрут мне ни подсказал,Не заплутаю в пути безобманном.

Еду, однако, под ту же звезду,Где в сорок третьем году проходил я,Где в сорок третьем далеком годуПервого друга похоронил я.

Юноша едет со мною в купе.Лет восемнадцати — больше не будет.Все, что мне надо, — чтоб к этой судьбеНе обращались жерла орудий.

Кто бы он ни был и кем бы ни стал,Сколько б ему ни предстало скитаний,Я бы хотел, чтоб на этот вокзалШел он без горьких воспоминаний.

Нас разделяет каких-нибудь семьОчень существенных лет для обоих.Нас окружает дорожная темь —Небо тут завтра блеснет голубое.

Это не столько слова и стихи,Сколько, поросши лиловым бурьяном,В старых кюветах гниют костякиТанковых армий Гудериана.

Если б одни они там полегли —Стал бы я время терять в разговорах!Но узнаю средь родимой землиПрах наших собственных «тридцатьчетверок»…

Едет со мной молодой человек,Строгими смотрит на землю глазами.Знаю, солдаты: этот — навекБудет душою высокою с нами.

1949

«Мы брали этот город над Днестром…»

Мы брали этот город над Днестром,Тут старая граница проходила.Тут восемь чудищ — восемь дотов было.Один теперь. Как память о былом.

Двуглазый, строенный в году тридцатом,Он абсолютно мертв. Но и сейчас,Хоть из него и вынута матчасть,Он уважение внушит солдатам.

Он им напомнит сорок первый год…И скажет: не всегда я ржавел немо,Моя артиллерийская системаНемало вражьих разменяла рот.

Карающее детище войны,Он правому служил, однако, делу,И вы, что были там окружены,Не выбросили, братья, тряпки белой!

И ваш огонь на этом берегуВ последние, в прощальные минутыПо-прежнему огнем был по врагу,Но, может, был и по себе салютом.

Октябрь 1950

«Среди тостов всех велеречивых…»

Среди тостов всех велеречивых,Что поднять той ночью нам дано,Я хотел бы выпить молчаливоНовогоднее свое вино

За здоровье тех далеких женщин,С кем пришлось мне в жизни быть на «ты»,Чтоб у них печалей было меньше,Чтоб сбылись их скромные мечты.

Чтобы их другие полюбилиПроще и верней, чем я умел.Чтобы серые и голубыеИх глаза светили мне во тьме.

Чтоб я шел дорогою земноюК общей неминуемой черте,А они б кружились надо мноюВ той, в первоначальной красоте.

1950

«С черною немецкою овчаркой…»

С черною немецкою овчаркойМы вдвоем проводим вечераЗа хорошей книгой и за чаркойИ добра не ищем от добра.

Не читает и не пьет собака —Умная звериная душа.Понимает, что к чему, однако, —Это сразу видно по ушам.

Ничего забавней нет и строжеЭтих настороженных ушей.И замечено: чем пес моложе,Тем собачий взор его грустней.

Что собаке надобно для счастья?А не так уж мало надо ей:Человечье доброе участье,Тихое присутствие людей.

Я делюсь душою как умеюС каждым, кто в обиде и тоске,Разговаривать учусь прямееС каждым на его же языке.

Пес не хуже прочих это ценит,Только не клянется без нужды.Он и так по гроб нам не изменитИ не отречется в час беды.

1950

«Был я хмур и зашел в ресторан „Кама“…»

Был я хмур и зашел в ресторан «Кама».А зашел почему — проходил мимо.Там оркестрик играл и одна дамаВсе жрала, все жрала посреди дыма.

Я зашел, поглядел, заказал, выпил,Посидел, погулял, покурил, вышел.Я давно из игры из большой выбылИ такою ценой на хрена выжил…

1969

«Вино мне, в общем, помогало мало…»

Вино мне, в общем, помогало мало,И потому я алкашом не стал.Иначе вышло: скучноват и стар,Хожу, томлюсь, не написал романа.Все написали, я — не написал.Я не представил краткого отчета.И до сих пор не выяснено что-то,И никого не спас, хотя спасал.Так ты еще кого-то и спасал?Да, помышлял, надеялся, пытался.По всем статьям пропал и спасовал,Расклеился, рассохся и распался.Выходит — все? А между тем живу,Блины люблю, топчу в лугах траву.Но начал я, однако же, с вина.Так вот, хочу сказать: не налегаю.Мне должно видеть трезво и сполнаБлины — блинами и луга — лугами.И женщину, которая ушла,Не называй разлюбленной тобою,А говори: «Такие, брат, дела».И — дальше, словно кони к водопою.О трезвость, нет надежнее опор,Твой чуткий щуп держу я как сапер.Нет, я тебя не предал и не выдал,Но логикой кое-какой подпер,Которая, увы, мой главный идол.

70-е

«Полуувядшие кокетки…»

Полуувядшие кокетки:Бороздки острые у губ,Не расчехляются ракетки,За шкаф упрятан хула-хуп.

Сбрехали, стало быть, цыганки,Сошел туман с туристских троп,И о театре на ТаганкеИссяк великосветский треп.

Как вы хулили и хвалили!В глазах безуминки огни.Но что Пикассо, где Феллини?Предательски не помогли.

Жить, вспоминая и итожа,Жестокий, в сущности, закон.А он, опора и надежа,Друг, утешитель, что же он?

Он вдруг смекнул, что скоро в ящик,И сумрачен, как троглодит,Он на дразнящих, на летящих,На тонких девочек глядит.

Еще он хватит с ними горя,Зато сегодня — горячо!Ходи земля, раздайся море,Он потягается еще!

А вы? Возвысьтесь и простите,Руками в тишине хрустите,Ведите дом, детей растите,Скажите тихие слова:«Ну да, конечно». Черта с два!

Сорокасильные моторыЗапели в боевых грудях:И вертихвостки и матроны —Ораторы на площадях.

Разбудоражены все дали,Все родственные очаги,И до отказа все педали,Рубильники и рычаги.

Расседлан и неосторожен,Разнузданный, пасется он.Но — заарканен и стреножен,И посрамлен, и возвращен.

Он в рюмку узкую глядится,Беседует полумертво,И солнце красное садится,Как и встает, не для него.

О, как потерянно и тихоВы шепчете, отбросив спесь:«Ну, хорошо, но где же выход?»А кто сказал, что выход есть?

70-е

«Обмылок, обсевок, огарок…»

Обмылок, обсевок, огарок,А все-таки в чем-то силен,И твердые губы дикарокУмеет расплавливать он.

Однажды добравшись до сути,Вполне оценив эту суть,Он женщиной вертит и крутит,Уж ты ее не обессудь.

Ей плохо. И надо забытьсяИ освободиться от схимС чинушею ли, с борзописцемИль с тем шоферюгой лихим.

Иль с этим, что, толком не глянув,Рванулся за нею вослед.Он худший из донжуанов,Да, видимо, лучшего нет.

И вот уже дрогнули звенья:Холодный азарт игрока,И скука, и жажда забвенья,И темное чудо греха.

60-е