Признание. Стихи - Константин Левин

1949

БАЛЬЗАК

Он видит черные домаИ проникает в комнаты,Где женщины, как жизнь сама, —Несчастливы и скомканы.Их ожидает ночь и страсть,Вполне обыкновенная.Их ожидает жизнь и трансИ скука неизменная.Иную, может быть, романМадам де Сталь зачитанный.Иную, может быть, обман,Холодный и рассчитанный.Им надо, надо от зариТо лгать, то благородничать,И томно ехать в Тюильри,И сводничать, и модничать.Переписавши векселя,С ростовщиком кокетничать,Пить за здоровье короля,О королеве сплетничать.Знать, кто влюблен, кто не влюблен,Немножко в бога вероватьИ только ледяной поклонВиконту Д. отмеривать.И задыхаться от румян,Шутить и петь, однако.И, наконец, попасть в романЕго, Бальзака.

1949

ГЕРОИНЯ РОМАНА

Выцвели мои глаза,И любить меня нельзя,А когда-то было можно,А теперь уже нельзя.

Сморщились мои уста,Говорят, что неспроста:Миловали, целовалиБез венца и без креста.

А была-то я вкуснаИ богата, как казна,Хоть была простого званья,Не графиня, не княжна.

Не графиня, не княжнаИ не мужняя жена.Говорят, отбаловала,Наступила тишина.

Отшумел последний бал,И драгун мой ускакал,Наш известный сочинитель,Пишет выше всех похвал.

Он прославился весьмаКанительностью письма.И, однако ж, не хватилоНервного ему ума.

Я, которая была,Я, огонь и кабала,В этой книге не воскресла,А навеки умерла.

Дай-ка, Дуня, полуштофИ гони ты их, шутов,Тех облезлых кавалеров,Выщипанных петухов.

60-е

КОНЬ

Мне тебя любить нельзя,И тебе меня не надо.Длинные твои глазаПострашнее звездопада.

Проходи же стороной,Я с тобой не баловался,Я кобылкой воронойПросто так полюбовался.

Свежим сеном похрустел,В торбе мордою похрупал,Ни страстей, ни скоростей,Проходи ж, играя крупом.

Там, гарцуя при луне,Силушкой другие пышут.О тебе и обо мнеНе напишут, не напишут

Русской прозою литой,Содержательной и честной,Знаменитый Лев ТолстойИ Куприн весьма известный.

70-е

«Кто, как Лидия Степановна…»

Кто, как Лидия Степановна,Непутевого поймет?Оступившегося, пьяногоМягкой ручкой обоймет.

Отведет соседа хворогоК знаменитому врачу,Где не надо, врежет здоровоБезыдейную речу.

Тихо сбычится, такая ведь,На удар — двойной удар.Ни армян не даст обхаивать,Ни евреев, ни татар.

А когда блеснут на улицеСиних глаз ее огни,При народе расцелуется,Но чтоб что-нибудь — ни-ни.

А когда, хвала всевышнему,Сабантуй к ней входит в дом,Пироги какие с вишнями,С яблоками, с творогом!

Нет стола на свете лучшего!Ресторациям — хана!Выручать, учить, приючиватьКто сумеет, как она?

Но кого же станет жечь она,Иссушать, сводить с ума?Добродетельная женщинаКак бесснежная зима.

70-е

СТАРИК

Хороший был старик Саид Умэр,Дубленый и серебряный татарин.Все знал про лошадей и все умелИ был за то аллаху благодарен.

Весьма приметен, хоть и невысок,Был скор и прям для старого мужчины,И белый шрам бежал через висок,Перерубая жесткие морщины.

Бывало, за день не раскроет рта,Толчется меж коней, широкогрудый,Батыя забубенная ордаВ нем с турками перемешалась круто, —

И вышел ничего себе замес.А в девяностые примерно годы,Наехавши сюда из разных мест,Томились барыньки — каков самец! —На лоне расточительной природы.

Но тех забав сошел кизячный дым.Запомнилось другое в полной мере:Как раза два беседовал с ТолстымО лошадях, о жизни и о вере.

Мне было девять, шестьдесят ему.И я за ним ходил, как верный сеттер,В той, довоенной Гаспре, в том Крыму.Годок стоял на свете тридцать третий.

Когда меня, плохого ездока, —Не помогли ни грива, ни лука —Конь сбросил, изловчившись втихомолку,Тяжелая татарская рукаМне на плечо сперва легла, легка,Потом коню на трепетную холку.

Он примирял нас, как велел аллах,И оделял домашней вкусной булкой,Старик в потертых мягких постолах.Ах, как же бредил я такой обувкой!

Но вышло расставаться. Ухожу.Прощаемся в рукопожатье твердом…Как было в сорок первом — не скажу,Но вот что деялось в сорок четвертом.

В тех, главных, что-то дрогнуло усах.Судов не затевали и для вида.На «студебекерах» и на «зисах»Та акция вершилась деловито.

В одном рывке откинуты борта.В растерянности и с тоской немоюСтоял старик, не разжимая рта,Глядел на горы, а потом на море.

С убогим скарбом на горбу в мешкеСгрузился он с родней полубосою.Нет, не укладывается в башке,Что мог он к немцам выйти с хлебом-солью.

Быть может, кто и вышел. Этот — нет!Не тот был норов, и закал, и сердце.В степи казахской спи, татарский дед,Средь земляков и средь единоверцев.

70-е

НА ОДНОЙ СОЛДАТСКОЙ СВАДЬБЕ

Я был на свадьбу приглашенТоварищем старинным.Меня намного старше онГодами был и чином.

Он в душу мне вошел навекС той ночи госпитальной,Военный, крепкий человек,С его судьбой печальной.

Но не хочу на чей-то судИли на чью-то совестьНести, как многие несут,Его глухую повесть.

Скажу одно: в чужой странеНикто цветов постылыхЕго парнишке и женеНе носит на могилу…

Был приглашен на свадьбу я,Хоть свадеб не любитель.(Надеюсь, никого, друзья,Я этим не обидел.)

И я на свадьбе той сиделДо самой белой зорьки,Со всеми пил, со всеми ел,Кричал со всеми: «Горько!»

Артиллерийского полкаТам офицеры были,Да три-четыре землякаПриехать не забыли.

Со всеми пил, про долю пелЯмщицкую степную…Но, может быть, один гляделНа карточку стенную.

Немало карточек таких,В багетах небогатых,В домах встречал я городскихИ наших сельских хатах.

И были многие с каймой,И без каймы случалось…И эта, о которой речь,От всех — не отличалась.

С нее смотрел, смотрел на пир,На свадебные лицаПехотный властный командирСо шпалою в петлице.

Ни с кем он не был тут знакомИ как бы удивлялся,Что за его родным столомЧужой народ собрался.

Наверно, кончилась война,Решил он по-солдатски.Недаром пьет вино жена,Недаром столько штатских.

Но ничего он не сказал…А мы все глуше пели.И лишь одни, одни глазаНа тот портрет глядели.

Такой нездешнею тоскойГлаза светились эти,За все года мои какойЯ не встречал на свете.

И столько просьбы было в них,И веры, и печали,Что громкий пир наш вдруг затихИ многие привстали.

И старой песни той словаВдруг стали неуместны.Молчит солдатская вдова,Солдатская невеста…

И встал тогда мой старый друг,Взяв женщину за руку,Как будто вновь ее из рукУводят на разлуку.

Он встал, солдат. Один он былЗа них двоих в ответе,А эту женщину любилВ последний раз на свете.

Так что ж судьба ее ведет,Силком влечет — не лаской —В тот первый, в сорок первый год,Назад, к Волоколамску?

И от дороги прочь, и там,Отнюдь не под ракитой,Лежит пехотный капитан,Ее супруг убитый.

Был тих наш пир. И тишинаБыла себе не рада…Отечественная войнаСтояла с нами рядом.

И каждый в рот воды набрал,А надо, надо знать бы —Нас друг не на поминки звал,А все-таки на свадьбу…

И молвил старый мой солдат: —Бывают свадьбы краше…А мне дороже всех наградМолчанье это ваше.

Затем, что, как там ни сласти —Горька навеки память… —О, как хотелось мне найтиСлова между словами!

Сказать ему их не красно,Но только по-солдатски.И раз не допито вино —Допить его по-братски.

Но не придумал я тех слов,Единственных и верных,И был все так же круг суровДрузей нелицемерных.

1950