КОКАИН - ПИТИГРИЛЛИ

– Еще?

Тито взял вторую щепотку. Затем затих и погрузился в саморозерцание. Но вот он почувствовал в носу некоторый холод, как бы паралич

лица; нос стал нечувствительным, его как-будто и нет.

Человек с магазином в ноге продолжал извлекать все новые и новые коробочки и прятал в бездонные карманы деньги; остальные женщины тоже вдыхали ядовитый порошок в священном безмолвии. Двое мужчин приказали принести себе рюмку ликеру и развели в ней целую коробочку.

– Почему вы не вдыхаете? – спросил их приятель Тито.

Один из них, запрокинув голову, показал ему нарывы в носу.

– Это от чего? – спросил Тито.

– Коко, – ответил тот. – Это начинается с маленьких струпьев, которые постепенно увеличиваются и начинают гноиться; к счастью, нарывы эти не достигают костей.

– А что говорят доктора?

– Ничего нельзя сделать!

– Неужели?

– Да. Отказаться от кокаина. Но я предпочитаю лишиться носа.

Тито улыбнулся.

Юноша с нарывами тоже раccмеелся. Смеялись все четыре женщины, смеялся второй юноша, все они смеялись хором.

Инстинктивно Тито ухватился за нос. Ему показалось, что он лишился его и в то же время он был очень тяжелым.

Ничто и все же весомое.

Он снова начал смеяться.

Остальные тоже смеялись.

– До свидания, господа!-сказал торговец, собираясь уходить.

– Ах, подождите еще! – крикнул Тито и удержал его за палку. – Оставайтесь с нами и выпьем рюмку вина.

30

Торговец сел подле Тито, вытянул деревянную ногу под стол, а здоровую устроил удобнее.

– Так зарабатываешь больше, чем прося милостыню, – сказал желтолицый, худощавый юноша.

– Да,- согласился торговец ядами, -только не думайте, что просить милостыню такое плохое занятие! Все зависит от выбора места, Правда, везде можно заработать, но есть места, где зарабатывается больше. Например, у домов терпимости делаются блестящия дела! Конично, не такие, как около церквей. Но жить можно хорошо. Я ходил предпочтительно к церквам. По улицам, на бульварах, ходят люди с меньшим процентом глупости, а вот те, что ходят в церковь, почти все глупы. Правда, в церковь ходят еще и мошенники – я бы сказал даже, что их большинство – но входя или выходя из храма Божия, они не хотят показаться безбожниками.

Хромой выпил стакан вина и поблогодарил. Когда он уже был на пороге, одна из женщин купила у него еще одну коробочку.

– До свидания!

Он спекулировал на эффекте, который производит заявление об уходе. Точно все их спасение было в этом человеке: все женщины окружили его и совали в руки деиьги. Тито тоже купил вторую ксробочку, открыл ее и понюхал.

– Куда ведет твой журнализм!-воскликнул другь Тито. – Для того, чтобы написать о кокаиноманах, ты должен сам отравляться…

– Что делать? – ответил Тито. – Со мной могло случиться и хуже. Пифагор, вращаясь среди египтян, был вынужцен позволить сделать себе обрезание для того, чтобы быть допущенным к их тайнам…

– В какой газете ты пишешь? – спросил за панибрата бледнолицый юноша.

– В американской, – ответил Тито. – А ты чем заиимаешься? – спросил он в свою очередь.

– Ничем, – спокойно ответил бледнолицый. – Кристина на меня работает. Если бы я мог работать без болыного напряжения сил, как работает Кристина, тогда я работал бы для нее. Но так как я этого не могу…

Приятель Тито не мог скрыть того удивления, которое вызвало в нем то беccтыдное признание, с которым молодой человек говорил о своей профессии альфонса.

– Ваш приятель удивлен, – продолжал тот, указывая на приятеля Тито, – но в этом нет ничего странного. Что тут особенного? Мы работали с Кристиной на одной фабрике, где было пятьсот женщин. Все они были чахоточные или по крайней мере малокровные. Хозяин фабрики эксплуатировал их. Так как я не мог забрать их всех, то забрал Кристину. Теперь я эксплуатирую ее. Не понимаю, почему я должен быть более презираемым, чем тот, который эксплуатировал сразу пятьсот женщин. Тем более, что работа, которую она сейчас исполняет, не так утомительна, более гигиенична и доходна. Говорят, что это оскверняет чувства. Что за беда? Лишь бы были чистые руки.

– Который час? – спросил Тито, собираясь уходить.

– У меня нет часов. Выдумав часы, человек сокращает дни, а, выдумав календарь, сокращает года: у меня нет ни того, ни другого.

– Мой календарь находится здесь. – сказала Кристина и сделала при этом беccтыдный жест.

– Который никогда не ошибается, – прибавил смеясь ее любовник.

Тито повернулся к приятелю и сказал ему шепотом:

– Первое, что разрушает кокаин – это воля и чувство стыда.

32

– Разве у этих людей есть еще какое-либо чувство совести, которое можно было бы разрушить? – ответил приятель. – Они хуже, так называемых, порядочных женщин!

II.

Статья по поводу кокаинистов имела громадный успех. Директор газеты, прежде чем статья эта появилась на видном месте его издания, перевел своему племяннику по телеграфу сто долларов. Сто долларов или тысяча франков, это дает право на звание перворазрядного журналиста. С этим гордым сознанием Тито отправился в автомобиле в свою гостиницу, заплатил за номер, забрал свои пожитки и переехал в элегантную гостиницу на Вандомской площади – «Наполеон», где и снял комнату в четвертом этаже, окнами во двор.

В тот же день, после полудня, он явился к директору большой ежедневной газеты с громадным тиражом: «Текущий момент».

Это был довольно элегантный человек. Только старые профессора технических школ не могут того понять, что можно быть одновременно и гениальным человеком, и изысканно одеваться. На пальце у него сверкал, как фонарь, большой рубин.

– Да, я знаю вашего дядю,- сказал директор, раскачиваясь в кресле вперед и назад, точно так же, как должна качаться совесть всякого директора большой газеты, в зависимости от того, какое положение принимает общественный корабль. – И, если у вас такой же темперамент, как у вашего дяди, – прибавил он, проводя костяным разрезывательным ножом взад и вперед по ляжке, как бы для того,

чтобы наточить его,-то вы сделаете хорошую карьеру. А где вы работали в Италии?

– В Korriere della Sera.

– Кем вы были?

– Главным редактором.

– Вы окончили университет?

– Юридичесний и медицинский факультет.

– Какие у вас политические убеждения?

– Никаких.

– Хорошо. Чтобы во что бы то ни стало отстаивать свои убеждения, нужно не иметь их. Но беда вся в том, – продолжал директор, запуская ножницы в английскую газету, – что в моей редакции имеется полный штат, и я, право, не знаю, какую работу поручить вам. Во всяком случае я буду иметь вас в виду и, как только появится необходимость, вызову вас. Где вы живете?

Тито, расчитывая на тот эффект, который должны произвести его слова, произнес с раccтановкой:

– В гостинице «Наполеон».

Директор, который нажал уже было кнопку электрического звонка и взял перо, чтобы записать адрес в записной книжке, отложил книжку и перо, отослал раccыльного и сказал:

– Я приму вас на пробу на один месяц с окладом в тысяча пятьсот франков. Завтра первое. Будем считать с завтрашняго дня. Когда придете в редакцию, сейчас же зайдите ко мне. Я сейчас же представлю вас коллегам. До свидания.

И с этим он снова нажал пуговку электрического звонка.

В этот вечер Тито ужинал в лучшем ресторане, взял место в театре, где и запомнил мотивы новейшей оперетты. Насвистывая их, он вошел в гостиннцу.

В гостиницу «Наполеон».

– Помни, что ты живешь в гостиниие «Напо-

34

леон». Правда, в четвертом этаже, без отопления, с окнамн во двор, но все же это…

Гостиница «Наполеон».

Когда он вошел к себе в номер, то распаковал чемоданы, разложил на умывальнике все инструменты для бритья, мытья, маникюра и выдергивания ненужных волос, разместил в ящиках и зеркальном шкафу белье, жилеты и платье. В комнате был даже телефон.

– Как обидно, – подумал он, – не иметь кому телефонировать! Иметь телефонный аппарат и не знать, кому телефонировать. Печально. Все же это еще не значит, что я не могу телефонировать.

Думая таким образом, он взял телефонную трубку и назвал первый попавшийся номер.

Ему не долго пришлось ждать. Отозвался женский голос.

– Это вы? – спросил Тито.- Как? Вот именно с вами я и хотел говорить. Смотрите, ваш муж знает все. Больше ничего не могу сказать вам. Не настаивайте. С вас довольно знать, что в-а-а-ш м-у-у-ж з-н-а-а-е-т в-с-е-е. Нет, нет, не спрашивайте меня больше ни о чем. Повторяю вам, нет. Я вовсе не Джиакомино… Ну, раз вы угадали, пусть будет так… я Джиакомино. Спокойной ночи.

И с этим он повесил трубку.

– Как знать, кто такой этот Джиакомино? – думал он, улыбаясь. – И как знать, кто она?

Вдруг Тито печально задумался.

– Бедняжка, я проделал с ней скверную шутку, – подумал он с искренним раскаянием. – Она проведет пренеприятную ночь… Быть может, я сделал ей какую-либо неприятность. Надо позвать ее к телефону и сказать, что… Но я позабыл номер телефона. Тем хуже, или тем лучше. А может быть я сделал хорошо.