Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

ПАЛЛАНЦА

1

Пока вакхического танцаНе утомляет душу прыть,Нам берегов твоих, Палланца,Жемчужно­сизых не забыть,Где незабвенных трое сутокТы в синей зыбочке своейДля двух доверчивых малютокВзметала пенистых коней,Где без досадных диссонансовВпервые Вечный ДирижерВ одном божественном кадансеСлил жизни несогласный хор. 

2

Жарко­розовые стеныНависали у Лавено,И зеркально­синий глазСвой серебряный экстазВ неба голубые залыПросветленно излучал.Задымленные кораллыУпоенных солнцем скалБез вопроса, но серьезноОтражаются в воде.Домодоссолы лишь грозноСиней не достать грядеДо мечтательного глаза,Как у Богу обреченнойКатерины Бенинказа,Содомой запечатленной.Поскорее же на шканцы,Ждет нас старый «Бернардин»,Переправимся к Палланце,Нынче я уж не один.В волнах отразимся вместеМы, как древняя камея,Остров покажу невестеЯ прелестный Борромея,И средь стриженой аллеи,Средь богов и нимф безрукихПоцелую я лилеи,Вожделенные в разлуке. 

3

Камердинеры в синих ливреяхЗолотой подняли паланкин,Кружевные накидки на шеяхУ лазурных Нептуна детин.Парики их напудрены пышно,Церемонны они, как девицы,Говорят, так чуть­чуть только слышно,А проворны как хищные птицы.Паланкин, как червонная рыбка,Как остро заостренный палаш,Рассекает жемчужную шибкоМальвазию лазоревых чаш.Дремлет тихая Isola Bella;Алебастры и лапис­лазули,Феерично слиясь в ее тело,В час творенья как будто заснули.Из эмали алмазные веслаЯ сложил умиленно на борт,Все земные я презрел ремеслаИ надежнейший бросил я портЗа мечтателя титул неверный.И сорвала мне жизнь венок,И смеялися скалы и серны,Не смеялся один лишь челнок,Не смеялась и ты, моя Пери,Над убогим своим женихом,И раскрылися многие двериПред закованным в латы стихом. 

4

Солнце раскаленноеВ озеро бездонноеЗакатилось.Долгожданное,Век незнанноеСбылось.Риз червонныхИ червленыхОрнаменты,Прошвы, лентыУ воскрылийСнежных лилийАльп склоненных,Просветленных,Блещут заревом великим,Как в Палермо мозаики.Синим, синим кашемиромБожии покрыты нефы,И повсюду барельефы,Всюду вставлены метопы,Где могучие циклопыС кем­то бьются озлобленно.Чисто, ясно, упоенноОтражает глаз зеркальныйБешеное аллилуйяСолнечного поцелуя.Небо сверху, небо снизу,Лишь по дальнему карнизуГор виднеется едваДымчатая синева.Небо в сердце, небо в пальцах,Всюду алые шелка.Вышивай скорей на пяльцахДушу райского цветка! 

5

На колени склоненный, в колениОпустился я к тихой голубке,И наитья предельного генийПосетил нас в убогой скорлупке.И в потоке червонном ДанаиОслепительней не было блеска,И видение Дантова РаяБыло скромною лишь арабескойПеред тем, что в очах у невестыЯ в мгновение это прочел,И испуганно Тайны с насестаРазлетелись, как облачко пчел.И сжимая горячие ручки,И целуя блаженно уста,Я вился, как атласные тучкиУ вершинного где­то креста,Я вился, изливаясь в любуюИз безбрежности звездных аорт,И я душу имел голубуюИ ликующий солнца аккорд. 

ТОПОЛИ 

Высокие тополи, рыцари важные          В заката золоченных латах,          На страже в червонных палатахСтепенно качаются с песнею шпажною.

Им истины плевелы чужды бумажные,          Истории сложной шахматы,          Моральной Голгофы стигматы, –Их шелест и шепот – идеи закряжные.

Сомкнитесь, обстаньте! Я первенец Божий,          Стихии больной менестрель,Я миг, на безбрежность творенья похожий.

          Хрупка, паутинна свирель,И дует и плюет сатир толсторожийВ души голубой акварель.

ВОРОНЫ

Исполинской крылатой гребенкой,Как тяжелые, острые бороны,Бороздят сине­черные вороныНад убогой родимой сторонкой.

Бледно­сини, как глазки ребенка,Колеи, что в лазури проторены,Но вороньи кар­кар чуть повторены,Как заноет опять под печенкой.

Эти черные в небе горланы,Это жизни обыденной жуть,Это красные в мелях баканы.

Чуть услышишь, под мышкою ртутьЗакипит, и раскроются раны,И на солнце тогда не уснуть.

ЧЕЛОВЕК

К беспредельности неба и к звездному чуду,К многошумности моря, к ажурности трав,Даже крайние розы в пути оборвав,Я восторженным век свой недолгий пребуду.

К человека ж телесному, страшному блуду,К аромату жестоких идейных отрав,К всеизведавших грешных очей изумрудуЯ останусь до смерти жесток и неправ.

Человек – омерзительная амальгамаИз угасшей в гниющей трясине кометыИ низверженных ангелов злобного гама,

Человек – марафонский посланец без меты.И души не сложилась бы дивная гамма,Если б в мир не явились зачем­то поэты. 

ОКО

Вчера в громадном терпеливом глазеИзмученной, худой, цыганской клячи,Жевавшей мокрую солому в тазеУ низкого плетня убогой дачи,

Я отражался, как в хрустальной вазе,Миниатюрный, созданный иначе,С горами, лесом, тучами в экстазе,Как иерогли/ф таинственной задачи.

Сегодня на плетне висела шкураКровавая, на глаза ж поволоке,Меж мускулов раздутых, сине­бурых,

Рои жужжали оводов стооких,И, такова уж у меня натура,С недоуменьем думал я о роке.

В ТРЕУГОЛЬНОЙ РАМЕ 

Направо шест засохший ясенёвый,Налево тень бросающий стожок,Внизу бурьян с щетиною ежовой,Вдали сухой за сливами лужок.

А в треугольной раме бирюзовыйАтласный фон и белый сапожокНедвижной тучки, и деталью новойЗачем­то узкий месяца рожок.

Какой он бледный в жаркие полудни!Как дважды в чае выжатый лимон.Куда его мечтательности чудной

Девался звезды затмевавший сон?Такой и ты в нередкостные будни,Скучающий на солнце Эндимион! 

CAMPOSANTO 

1

Когда я прихожу в непрошеные гостиКуда­нибудь впервой с котомкой и узлом,Я второпях ищу в предместиях погосты,И если красоты таинственным жезлом

Природа не дарит там отошедших кости,Я прячусь, как могу, от Смерти за угломИли бегу опять через поля и мосты,Твердя до одури изведанный псалом.

Я смерти не страшусь, но новые постелиМеня еще гнетут и нищенский отель,Или клоачная больницы где­то келья:

Там может зазвучать в последний раз свирель,Когда еще не весь от страстного похмельяЯ отойду, познав загадочную цель.

2

Верую свято, что будут аканты,Меч кипариса и царственных пинийМитры мое окружать CamposantoВ небе, окрашенном в яспис и миний;

Верую свято, что купол гиганта,Архистратига скульптуры, как синийБудет мне ангел листы фолиантаТихо до Божьего творчества линий

Раскрывать, поднимаясь на красных котурнах,Что в классической Рима моей колыбелиЯ покроюся звездной эмалью лазурной,

Что вихриться вокруг будут Фебовы шмелиИ забьется вблизи под хрусталевой урнойАроматное сердце эфирного Шелли. 

КОЛОННЫ ЭРОСА