Флэш без козырей - Джордж Фрейзер

Так что добраться до удобного парламентского кресла представлялось мне делом довольно простым, особенно если денежки Моррисона мне в этом помогут.

Все это подтолкнуло меня к мысли, что я просто обязан перемолвиться с моим тестем словечком по вопросу исключительной политической важности.

— По крайней мере, две тысячи в год, — сказал я.

— Пять сотен и ни пенни больше, — отрезал он.

— Черт побери, мне же нужно содержать семью на достойном уровне, — заметил я, — у Элспет запросы недешевые.

— За этим я прослежу отдельно, — проблеял он, как и раньше всегда это делал.

Этот хитрый ублюдок не оставлял мне шанса даже контролировать расходы моей жены — сам он в этом разбирался лучше.

— Тогда — тысяча. Боже милостивый, да одни костюмы обойдутся мне дороже.

— Элспет присмотрит за твоим гардеробом, — утешил он, мерзко хихикая. — Пять сотен, мой упрямый теленочек — это все равно больше, чем ты стоишь.

— Тогда я за это не возьмусь, — говорю, — и дело с концом.

— Ах, так, — тянет он, — вот го-оре-то какое. Ну, тогда я найду другого желающего, а ты, я думаю, останешься прозябать на свое офицерское половинное жалованье.

— Черт с вами, — решился я наконец, — пусть будет семьсот пятьдесят.

И в конце концов я таки получил эту сумму, но только потому, что Элспет сказала своему отцу, что мне нужны эти деньги. Конечно же, одна мысль о том, что я начну политическую карьеру, привела ее в восторг.

— Мы будем давать званые вечера, на которые придут лорд Джон и маркиз Лэнсдаун [III*], — восклицала она, — люди титулованные, вместе со своими леди и…

— Но это же виги, — заметил я, — а мне кажется, что твой папа ожидает, что я стану тори.

— Ну, это неважно, — легко согласилась моя женушка, — тори в целом как люди даже лучше. Ведь герцог Веллингтон сам тоже тори, не так ли?

— Так поговаривают, — заметил я, — но, как ты знаешь, о политических секретах такого рода говорить не принято.

— О, как это все чудесно, — продолжает Элспет, абсолютно не обращая внимания на мои слова, — ты снова станешь знаменитым, Гарри, ведь ты такой умный, ты обязательно добьешься успеха. А я — о, мне нужно будет завести по крайней мере четырех пажей в курточках с блестящими пуговицами и лакея в соответствующей ливрее. — Элспет захлопала в ладоши, ее глаза заискрились, и она закружилась по комнате.

— О, Гарри! Нам понадобится новый дом! А я просто обязана нашить себе новых платьев — о, папочка об этом позаботится, он же такой добрый!

Послушав ее, «добрый папочка», конечно же, сообразил бы, что из него собираются выбить гораздо больше денежек, чем он собирался дать, но лично мне идеи Элспет представлялись великолепными. Она была в прекрасном расположении духа, и я воспользовался случаем, чтобы вновь перейти на штурм ее аппетитного тела. Элспет выглядела столь соблазнительно, что я успел почти наполовину вытащить ее из платья, прежде чем женушка сообразила, что у меня на уме. А когда эта маленькая развратная чер…ка поняла, в чем дело, то продолжала дразнить до тех пор, пока я совсем не обезумел, — и только для того, чтобы вдруг остановить меня уже в тот самый момент, когда я почти на нее вскарабкался, — опять-таки из-за беспокойства о маленьком Гарри Альберте Викторе, ч…т бы его побрал!

— Подумать только, — мечтательно проговорила она, — наш папочка будет большим государственным человеком! — Очевидно, Элспет представляла меня уже членом Кабинета министров. — О Гарри, нам будет чем гордиться!

Все это было здорово, однако пока служило мне слабым утешением: пришлось сдержать мой зверский аппетит и застегнуться. Но будьте уверены, я вполне удовлетворил его в течение последующих двух недель, так как у меня всегда была на примете парочка шлюх с Хаймаркета, и хотя они были лишь бледной копией Элспет, но все же помогли мне вновь окунуться в лондонскую жизнь, с ее регулярными легкими развлечениями. Так что я жил в свое удовольствие, весело проводя время с приятелями в городе, позабыв все прошлые ужасы Йотунберга и банду головорезов Руди Штарнберга, ожидая, пока старый Моррисон начнет двигать вперед мою политическую карьеру.

Конечно же, ему помогала в этом и моя известность, и тот факт, что мой папаша, который к тому времени благополучно ублажал свою белую горячку в тихом сельском уголке, во время он был членом Парламента и добился чертовски отменных результатов в избирательной кампании. Он получил абсолютное большинство голосов после того, как отстегал хлыстом своего соперника накануне голосования и предложил сразиться врукопашную с любым кандидатом, которого виги решатся выставить в округе, включая даже самого Бругама.[8] Конечно же, мой сатрап вложил в это дело больше сил, чем я, хотя его и подкосила Реформа; и пусть мне недостает его пыла, зато я обладаю талантом к выживанию на политической и прочих аренах.

Так или иначе, прошло несколько недель, прежде чем Моррисон объявил, что я должен встретиться с «известными людьми» (как он их называл) и что для этого нам с ним нужно на несколько дней отправиться в Уилтшир, в резиденцию главного тори в округе, среди гостей которого будут несколько крупных политиков. Все это звучало чертовски скучно, и без сомнения так бы и было, если бы не мои лень и тщеславие, которые привели к очередной жуткой гримасе фортуны. А помимо всего прочего, я еще и продулся на дерби.[9]

Итак, мы с Моррисоном оставили Элспет дома, занятую своими берлинками [IV*], и сели на поезд до Бристоля. Мой тесть был самым паршивым компаньоном для путешествий, какого только можно было себе представить, поскольку помимо своего смертельного занудства обладал еще милой привычкой ворчать и придираться ко всему — начиная от чтива в привокзальных киосках, которое он называл «мусором» и заканчивая этим новым обычаем платить чаевые железнодорожным служащим. [V*] Можете мне поверить, как я рад был, когда мы, наконец, добрались до Девайзиса, откуда отправились в Сиэнд, маленькое уютное местечко, где и располагалась цель нашего путешествия — роскошная усадьба под названием Клив-хаус.

Хозяин был именно таким, каким полагается быть друзьям старого Моррисона — среднего возраста банкир — денежный мешок по имени Локк, с длинными вислыми бакенбардами и лицом, напоминающим труп трёхдневной свежести. Он принял нас достаточно тепло, но, насколько я мог судить по виду женщин в скромных чепцах, рассевшихся вокруг на стульях и занятых изучением книг по самосовершенствованию, нас пригласили на какое-то домашнее торжество, что было вовсе не в стиле старины Флэши.

Я-то сам предпочитал охотиться неделями напролет, когда можно пожрать в любое время — и чтоб побольше бренди и песен! — когда парни отливают прямо по углам и не расходятся до рассвета, и чтобы никаких женщин, кроме местных «голозадых наездниц», как их обычно называл старина Джек Миттон.[10] Но, видите ли, к 1848-му все это закончилось, и все, на что можно было рассчитывать — и то, лишь в некоторых домах, — это поиграть в карты до полуночи, после того как леди уйдут отдыхать. Помнится, Спид рассказывал мне, как раз в те времена, что ему довелось гостить в одном доме, где его будили в восемь утра на молитву, а после ланча на десерт предлагали почитать сборник проповедей.