Новая прошивка императора (СИ) - Бутримовский Николай

Наконец, наступил момент, когда лакей принёс мне заранее заказанный солёный огурец. Я с большим удовольствием отрезал кружок и съел это простое лакомство. А затем я обратился к присутствующим:

— Долго думал, как мне отнестись к произошедшему на Ходынском поле. Подобное событие может иметь самые прискорбные последствия.

— Но Ники, — попытался было вставить слово огромный, похожий на Александра III мужчина в морской форме.

— Не надо, дядя, — я предупреждающе выставил ладонь в сторону генерал-адмирала — уж этого персонажа я сразу же узнал, ещё вчера. — Дослушай меня.

— Так вот, сие прискорбное событие, которое я не могу именовать никак иначе, чем «великим грехом»[4], произошло некстати, и в столь вызывающей форме, что у меня даже возникли сомнения в его случайности! Однако затем я решил, что излишне погорячился в своих оценках, — я сделал успокаивающий жест слушателям, которые, услышав про злой умысел, сразу же всполошились. — Наши выращенные на европейские деньги социалисты не способны на такие масштабы. Пока неспособны! Мне докладывали, что некий господин Распутин хотел взорвать нас, но полиция ловко предотвратила сие безумство.

[4]

Именно так Николай II записал в дневнике про катастрофу на Ходынке.

Внимающее мне общество Романовых и иных приближённых лиц заулыбалось и расслабилось, а я продолжил:

— Ходынка, конечно, случайность, результат преступного небрежения ответственных должностных лиц, но это-то и страшно! Что у нас происходит в империи, если подобное случается во время наиважнейшего государственного события? И каковы будут политические и нравственные итоги? Да, я знаю, что расследование трагедии ведётся, и уверен, что виновные будут найдены и наказаны! Более того, сегодня вечером я собираюсь принять с докладами ряд ответственных чинов и лично вникнуть в обстоятельства.

Сказав последнее, я с силой ткнул вилкой в солёный огурец, из-под крепкой хрустящей корочки брызнул сок.

— Ники, я не узнаю тебя, — сказала Мария Фёдоровна.

— Сам себя не узнаю, Мам а, — ответил я. — Но подождите, я ещё не закончил. Мне пришлось принять решение отменить все оставшиеся коронационные торжества, балы и приёмы. Будут проводиться лишь необходимые встречи с депутациями. Об этом уже был разговор, и я твёрдо намерен выполнить сие. Мама́, в это непростое время мне нужна помощь. Я прошу взять в свои руки руководство двором и фамилией на некоторое время. Все высочайшие гости должны в кратчайшие сроки покинуть Москву и переехать в Петербург. Со мной здесь останутся лишь те особы, которые непосредственно будут заняты в работе с депутациями. Мама́, я прошу провести все необходимые мероприятия с нашими гостями. А сейчас мы с Аликс отправляемся навестить пострадавших.

И, не давая возможности ответить, я положил вилку на недоеденный огурец и встал из-за стола, оставляя родственникам недвусмысленный знак[5].

[5]

Солёный огурец — любимое блюдо Николая I, главный герой пытается подать невербальный знак «родственной камарилье».

— Как же всё это будет выглядеть, Ники? — за спиной раздался голос вдовствующей императрицы, но я уже выходил в коридор.

У выезда, в окружении конвойцев меня поджидали статс-секретарь Танеев, отец и сын Столыпины и человек с неоднозначной репутацией Дмитрий Фёдорович Трепов, на которого я возлагал определённые надежды.

— Господа, сегодня нам предстоит посетить пострадавших, принять решения об уходе и вспомоществовании, в том числе подумать и оставшихся без попечения вдовах и сиротах. Государство понесло изрядный моральный ущерб, и наш долг исправить его.

Трепов получил приглашение в мою с Аликс карету, а прочие «участники регаты» ехали отдельно. И уже в дороге я понял, что переоценил свои душевные силы. Изначально-то планировал с ходу начать обрабатывать известного мне ещё по школьным учебникам реакционера, однако нервное перенапряжение после завтрака с «дорогими родственниками» накрыло, не спрашивая о подходящем моменте. Да ещё и Аликс начала буквально лить мне в уши свой яд, убеждая меня в том, что во всём есть разумные границы.

В том числе и в благотворительности.

«Ага, знаю я, где эти границы проходят… В расстрельном подвале и кровавом цунами, накрывшем Россию в дни войн, революций и интервенций…»

В общем, доехал до больницы я молча, замкнувшимся в себе и перекатывая между извилинами общие нервические переживания, частную неприязнь к недалёкой Аликс и одновременную страсть к ней же…

Трепову же довелось лишь с недоумением взирать на мой эпикфейл… Но лучше, если свидетелем такого положения вещей будет Трепов, чем весёлая семейка имперских опарышей…

Зачем же мне понадобился Дмитрий Фёдорович? Дело было очень простое — я почти никого особо в этом времени не знал, но понимал, что нынешних «девочек в борделе» необходимо срочно менять. Рассуждения, которые меня к этому привели, были элементарны… Очевидно, что все проблемы 1903–1905 годов и позже заложены даже сильно раньше, чем «сейчас», однако и в лето 1896 года ещё далеко не всё потеряно. Если действовать решительно, изменить курс правительства… А кто будет этим заниматься?

Мне нужны были новые высшие чиновники, толковые функционеры. И «реакционного» Трепова я почитал одним из таких людей. Почему так?

Причин было несколько.

В целом-то я не сильно помнил исторические особенности и пристрастия этого деятеля. Первоначально у меня даже были странные воспоминания, что это якобы именно он приказал пороть Веру Засулич и за это был убит террористом. Но затем, немного подумав, пришёл к выводу, что всё это по времени не сходится, и в той истории или был другой Трепов, или вообще не Трепов[6].

[6]

Дмитрий Фёдорович Трепов (2.12.1855−2.09.1906). Главный герой ошибся, интерпретируя эту школьную историю. Память подвела, бывает. На самом деле всё обстояло следующим образом: в 1877 году отец обсуждаемого Д. Ф. Трепова петербургский градоначальник Ф. Ф. Трепов приказал выпороть некоего политзека Боголюбова за то, что тот не снял шапку. Ф. Ф. Трепов нарушил закон, и это вызвало протесты. В связи с чем Вера Засулич пришла на приём к Ф. Ф. Трепову и выстрелила из револьвера, ранив отца Дмитрия Фёдоровича. В итоге, несмотря на тяжесть содеянного, суд присяжных оправдал революционерку.

А зацепило меня следующее: во-первых, воспоминания «из той жизни» — в одной из читанных около исторических книг Трепов был выписан сущим негодяем и сатрапом. Но, так как автор оного опуса был как раз из тех, кому любая Россия не мила — хоть красная, хоть чёрно-жёлтая, хоть белая, то я справедливо рассудил, что Трепов вполне может оказаться нашим слоном. Тем более что в моём прошлом его убили эсеры в грядущие годы революционного террора[7] и он не принёс той пользы, которой мог бы принести.

[7]

И снова герой ошибается: по-видимому, у него в голове крепко засела ложная версия про Трепова и Засулич, смешавшаяся с реальными случаями покушений на Дмитрия Фёдоровича. В настоящей истории Д. Ф. Трепов в 1896 году, уже после трагедии на Ходынской площади, был назначен Московским обер-полицмейстером, вместо уволенного Власовского, которого обвиняли в случившейся давке. После Кровавого воскресения 9 января 1905 года Д. Ф. Трепова назначили генерал-губернатором в Санкт-Петербурге. Далее, в мае того же года он стал товарищем (заместителем) министра внутренних дел, руководителем полиции и отдельного корпуса жандармов. А в сентябре 1906 года Д. Ф. Трепов неожиданно умер от болезни сердца.

А значит, если Дмитрия Фёдоровича раньше назначить на достойную должность, да лучше поставить охрану, то сейчас он вполне может успеть себя реализовать до конца.

А было ещё и во-вторых, мне помнилось, что Трепов, этот известный своей фразой «патронов не жалеть» реакционер был, ни много ни мало, сторонником т. н. «зубатовщины», или попросту «социализма для рабочих с монархическим лицом».

В общем, обдумав подобные соображения, а также не имея под рукой иных авторитетных людей (тот же Зубатов при всех его прогрессивных идеях, пока не вышел ни чинами, ни породой, что для сословного государства было очень сильным пороком) я решил сделать ставку на связку «Трепов-Зубатов».