Новая прошивка императора (СИ) - Бутримовский Николай

Затем Аликс переключилась на разговоры о его чудесной дочери Анне[1], но я не слушал более это женское щебетание и думал о своём.

[1]

Александр Сергеевич Танеев-младший (06.01.1850–25.01.1918) статс-секретарь, обер-гофмаршал Высочайшего двора, член Государственного совета, и по совместительству композитор. Был при последнем Романове главным управляющим Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а также занимал иные должности. Примечательно, что его дед, также Александр Сергеевич Танеев, служил в той же должности при Николае I.

Анна Александровна Вырубова (Танеева) дочь А. С. Танеева (16.06.1884–20.06.1964), в 1900-х годах стала фрейлиной и ближайшей подругой императрицы Александры Фёдоровны. После революции писала мемуары, постриглась в монахини под именем Мария.

«Композитор — это хорошо… Но насколько нужными деловыми качествами он обладает?.. Судя по общему результату, который достиг душка Никки, окруживший себя большими умницами, вопрос остаётся открытым… Однако карты сданы, и играем пока тем, что есть на руках!..»

Когда мы оказались в покоях, то Александра Фёдоровна вполне откровенно стала делать намёки на близость… Тело исчезнувшего Николая кипело, между супругами явно существовала какая-то химия, однако мне удалось справиться с неосознанным… И, сославшись на тяжёлое душевное состояние, устроился всё-таки спать один.

Утро встретило новыми трудностями, была страшная, вовсе не майская жара, а я, проснувшись, ожидал очередные испытания…

Встал с постели и понял, что забыл своё имя. Нет, то, что ныне мне приходится обретаться в теле государя-императора Николая II, помнилось прекрасно, как и весь злополучный вчерашний день. А вот старое, до попадания имя забылось, стёрлось из памяти словно его и не было никогда.

«Твою дивизию…»

— Сегодня вы немного рассеяны, государь, — заметил разбудивший меня давешний лакей.

Из обрывков разговоров я ещё вчера понял, что зовут этого арийского молодца Алексей, он почему-то католик и является личным камердинером царя. Очередной, представляющий немалую для меня угрозу, близкий «к телу» человек. Поэтому я опасался быть со слугой многословным, и, кроме того, решил не привлекать лишнего внимания, зависая в постели. Сухо кивнув слуге, встал и направился в уборную — там продолжу насиловать свою память.

— Это всё из-за прискорбных событий на Ходынке, — вяло ответив, я закрыл дверь в кабинете для философских раздумий.

Вспомнить кто я такой — не получалось! Более того, внезапно я понял, что весь вчерашний день даже и не пытался рефлексировать о себе прошлом — ну умер там, и всё… Никаких переживаний! И вчера я тоже не помнил, как себя зовут, только некогда было об этом подумать. А пока совершал утренние гигиенические процедуры, то выяснилось, что все личностные воспоминания ушли — кроме своих имени и фамилии, я не помнил родных и близких, не помнил, как выглядела моя квартира, работа и даже злополучный мотоцикл вспоминался урывками…

Но странным образом при этом в памяти осталось множество фактов и иных мелочей о жизни в целом — спорт, политика, наука, фильмы и концерты, профессиональные знания, разное читанное в интернете, диванные сражения с вражескими троллями, эмоциональные оценки, привычки и убеждения… Даже школьные предметы — и те вспоминались, а вот личные стороны моей жизни исчезли, растворились…

После отправления естественных нужд и умывания, я, прямо в спальне, сделал короткую физическую разминку, удивляя камердинера. Но мне упражнения требовались для настройки на очередной сложный день. Характерный штрих — раньше такие занятия у меня получались только с видосами. Будучи сонным и вялым, я смотрел на инструктора, точнее аппетитных инструкторш, и механистически повторял движения, постепенно приходя в рабочее состояние.

А теперь всё вспомнилось как-то само, и я около десяти минут выполнял различные упражнения прямо на виду арийского камердинера Алексея. Затем меня посетил парикмахер и привёл в порядок так бесившую меня растительность на лице. Она ведь не только росла! Это недоразумение активно вступало во взаимодействие с окружающим миром — поутру я даже обратил внимания, что в лицевых зарослях заметно чувствуется табак — этот запах настолько въелся, что не вывелся и вчерашними, ни утренними умываниями.

«Но ничего, курить я перестал… Скоро нелюбимый запашина пройдёт…»

Возникла даже идея сбрить всё наголо, однако по здравому размышлению пришлось отказаться пока от этой мысли — окружающие не поймут перформанса. А у меня и так множество проблем с коммуникациями — за утренними сборами опять пришлось эмоционально отстраняться от Аликс.

Наконец, наступил момент более активных действий. После утренних процедур большое семейство Романовых отправилось в давешнюю церковь Рождества Богородицы, чему я был только рад.

Чем больше я занимаюсь делами духовными, тем меньше у меня возможностей проколоться при общении с этой семейкой. Время я провёл с немалой пользой — обедня шла, а я, кроме простого душевного облегчения, шлифовал в уме свой план.

Звучало странно, но после обедни случился большой семейный завтрак. Несмотря на то что шёл я на это мероприятие весьма неохотно, мне удалось к нему несколько подготовиться — начинался первый этап обеспечения моего дальнейшего существования в этом теле и в этом времени.

По наполнению второй завтрак оказался скорее уже обедом, хотя ориентируясь на название, я ожидал чего-то подобного первому перекусу: утром у царя подавали достаточно скромную и непривычную для меня еду, кроме обычных кофе и чая, царственная семейка питалась чёрным и белым хлебом, калачами и ветчиной.

А вот ко второму завтраку уже были супы, перемены горячих блюд, а также разные закуски. Романовы довольно оживлённо общались, я же старался помалкивать, односложно отвечая на вопросы и делая вид, что думаю о чём-то высоком, чем вызывал недоумённые переглядывания. Мам а, Аликс и ещё несколько человек, среди которых я с трудом угадывал, кто есть кто, наседали, пытались обсудить отмену моего вчерашнего решения о коронационных торжествах, предлагали различные благотворительные схематозы, дабы разрядить ситуацию. В частности, на полном серьёзе высказывалась совершенно бредовая идея заслать выжившим несколько тысяч бутылок мадеры.

Справедливости ради нужно отметить, что не все Романовы активно пытались меня продавить.

Ярким примером тому явился вчерашний Бимбо, которого, кстати, я на завтраке не приметил. Зато здесь присутствовал очень похожий на него морской офицер, которого по-семейному звали Сандро.

И когда я услышал это прозвище, то кое-что встало на свои места. Рядом со мной за столом сидел один из немногих «адекватных» Романовых — великий князь Александр Михайлович[2], осознав этот факт и получив зацепку, я немедленно сделал вывод и о личности Бимбо. По внешности не судят, но именно характерные черты Сандро сработали «крючком» — вчерашний мой «родственник», скорее всего, был старшим братом Сандро, великим князем Николаем Михайловичем[3]. Насколько я слышал, сей персонаж был известным оппозиционером в среде Романовых, учёным-историком и последовательно отстаивал самые разумные и трезвые взгляды. Впрочем, подробностей, как обычно, в голове не удержалось.

[2]

Великий князь Александр Михайлович Романов, он же Сандро (01.04.1866–26.02.1933), двоюродный дядя Николая II, брат Бимбо.

[3]

Великий князь Николай Михайлович Романов , он же Бимбо (14.04.1859–24.01.1919), двоюродный дядя Николая II. Просил Николая II прекратить торжества после Ходынской трагедии, приводя в пример ужасы французской революции. В отличие от большинства Романовых, Николай Михайлович стал учёным, почти всю свою жизнь посвятил исторической науке, и теперь мы видим, что он был весьма прозорлив. В 1919 году великий князь был приговорён к расстрелу. В. И. Ленин лично рассматривал ходатайство о его помиловании, но не пошёл навстречу, сделав резолюцию: «Революции историки не нужны».