Смертельный дозор (СИ) - Март Артём

— Сучка вредная, — прошептал он, почесывая заживающие ранки от ее клыков на ягодице, — не собака, а вражина какая-то. Диверсант шерстистый.

Почему-то такая неприязнь у него сейчас возникла к этой собаке, такой Пальма показалась ему мерзкой и вредной, что Семипалову захотелось свернуть ей шею голыми руками.

Зол был на нее Семипалов. Зол за то, что укусила в позорное место. За то, что парни уже третий день подтрунивали над ним за это. А еще за то, что Светка не отправляла ему ответных писем. Что гуляла, видать, со своим Заварыкиным.

Вдруг припомнил Семипалов, что Нарыв жаловался ему вчера: началась у Пальмы течка, и в полную силу собака работать сейчас не может.

Тут же дурная мысль посетила голову Семипалова. Он оглянулся, посмотреть далеко ли ушел часовой Красильников. Потом бросил взгляд на Радара, спавшего в своем вольере. Решившись, Семипалов подошел к кобелю. Позвал:

— Радар. Ко мне. Ко мне, Радар.

Радар был псом молодым и очень добрым. Чутье у него было отменным, но его все равно все еще учили рвать сопротивляющихся нарушителей, потому как, найдя такого по следу, Радар принимался только вилять хвостом, да звонко лаять. Для служебной собаки это не дело.

Пес лениво встал. Свесив язык, направился к решетке вольера. Беспокойно оглядываясь, Семипалов погладил его через прутья. Кобель сонно завилял хвостом.

— Ну, пойдем, пойдем со мной, дружок, — сказал он, тихо отпирая дверь и беря Радара за ошейник.

Вдруг из дальней клетки раздался настойчивый рык. Семипалов аж вздрогнул. Быстро понял он, что это зарычал на него Булат. Бросив туда взгляд, он заметил блестящ глаза большого пса, сердито уставившегося на него.

Семипалов на миг испугался: а вдруг залает?

— Заткнись, дурная скотина… — Вполголоса сказал Семипалов и заозирался. Потом быстро перевел Радара в вольер Пальмы. Поспешил убраться, но вдруг застыл на месте. Оглянулся.

Булат так и смотрел на него сквозь решетку. Беспокойно урчал. Богдан медленно подошел к его вольеру.

— Не нравится тебе на заставе, да? — Сказал он, заглядывая в умные глаза служебного пса. — Мучаешься тут, без Славки? Я вот тоже мучаюсь без Светки. Ну давай с тобой договоримся так: ты меня не выдаешь, а я…

С этими словами Семипалов отварил щеколду и приоткрыл дверь.

— Иди куда глаза глядят, Буля, раз уж тебе тут не по сердцу. Радуйся свободе. А я, к сожалению, никуда идти не могу.

Рано утром, не успели мы доспать положенного, как шеф поднял всю заставу по тревоге.

Едва мы выскочили во двор, как услышали злого, словно пес, прапорщика Черепанова, раздававшего команды. Торопливо бегал туда-сюда политрук Строев. Дневальный по конюшне, выводил непослушных после ночи лошадей. В панике носился у питомника инструктор службы собак Строев.

Мрачный, словно скала над штормовым морем, Таран ждал нас во дворе. Он построил всех, кто был свободен от нарядов и распорядился собирать группу на поиски. На чьи? Тогда мы и узнали, что ночью из вольера ушел Булат. Об этом доложил дневальный по питомнику, который утром пошел кормить собак.

Клетка Булата оказалась распахнутой настежь, а пса, ожидаемо, там уже и след простыл. Не было его и на территории заставы.

Упомянул шеф также и другие щепетильные новости: кто-то, вероятно, тот, кто выпустил Булата, подсадил кобеля загулявшей Пальме, и «влюбленные» до самого утра миловались в ее вольере.

— Узнаю, кто это сделал, — орал Таран перед строем, — лично все зубы повыбиваю!

На поиски Булата пришлось взять двух служебно-разыскных «голубков». Собрали группу из семи конных. Возглавил их сам Таран.

Группа ушла рано утром и вернулась только часам к трем дня. Вернулась без Булата.

Не успел Таран слезть с лошади, как тут же построил всех свободных пограничников.

— Значит так, залетчики, — пошел он перед строем, под тревожным взглядом старшины Черепанова, — я не знаю, кто, и на кой черт совершил эту диверсию, но предупреждаю: признавайтесь сейчас. Тогда учесть ваша будет не такой суровой, как если сразу пустим все по официальной линии. Итак, я спрашиваю: кто?

В рядах погранцов стояла гробовая тишина. Строй так и остался стоять по команде «смирно». Никто не горел желанием сознаваться.

Конечно же, большинство ребят не знало, кто напакостил. Я тоже не знал. По всей видимости, произошел инцидент ночью, после отбоя, когда вернувшиеся дневные наряды и свободные бойцы уже спали. Ночные же, давно были на границе.

— Значит, нету среди вас виноватых, так? — Строго продолжал Таран, — все вы тут безгрешные ангелочки, а собаки у нас сами научились вольеры открывать?

Шеф застыл перед строем, гневно надул ноздри и повел по нам жёстким взглядом.

— Лады. Значит, по-хорошему не хотите.

Тогда Таран заставил всех облачиться в ОЗК и в полной боевой выкладке, вывел личный состав за ворота заставы.

— Кто, сука, все это учидил? — Ругался тихо ефрейтор Стасик, поправляя неудобные резиновые варежки, — кто додумался?

— Не сознается, узнаем сами, — мрачно заявил сержант Мартынов, предвкушая «Веселье».

— Застава, газы! — Заорал Таран, — бегом марш!

Мы помчались вверх по пригорку, к укрепрайону, одновременно натягивая противогазы ПМГ-2. Добежав, принялись занимать высоты. Как только расположились в окопе, Таран сорвал нас обратно вниз, к заставе. Там приказал строиться у забора, а после снова в укреп.

Так старлей гонял нас около сорока минут. А дальше было еще веселее.

— Бегом марш! — Крикнул он в очередной раз и вдруг добавил: — Застава, песню запе-вай!

Пограничники бежали и искренне завидовали тем, кто ушел нынче в дневной наряд. А еще пели. Пели «Прощание словянки», и «Священная война»; «У солдата выходной» и, конечно, «А на плечах у нас зеленые погоны».

Правда, приглушенное противогазами пение больше походило на стоны и хрипы душевнобольных. Начотряда не оценил бы такого исполнения.

Я бежал вместе со всеми и пел. ХБ пропиталось потом под плащом ОЗК. Тесемки правого защитного бахила ослабли, и он норовил сползти вниз по сапогу. В линзах противогаза, чуть не по самые глаза стоял пот. Потому противогаз приходилось слегка приподнимать от лица, чтобы вылить все это содержимое наружу. Если, конечно, на это было время. А чаще всего — не было.

Еще минут тридцать спустя, Таран построил всех нас у заставы. Сурово пошел вдоль строя. Потом стал перед нами. Гневное выражение, которое застыло на молодом лице начальника заставы, казалось совсем не свойственным парню двадцати пяти лет. А, может, так мне только показалось. Сквозь запотевшие линзы противогаза смотреть было сложно.

Таран просто тарашился на нас почти минуту и не говорил ни слова. Потом вдруг скомандовал:

— Застава, нале-во! За мной, шагом марш!

Он направился в распахнутые ворота заставы. Мы, усталые, стараясь хоть как-то сохранять шаг, последовали за ним. Во дворе он приказал вновь построиться.

— Застава! Равняйсь! Смирно! Кто бы ни вытворил то, что вытворил, — начал Таран перед строем, — надеюсь, он понимает, что по его злому умыслу не просто собачка «убежала». Что он не просто устроил случку суки с кобелем. Он вывел из строя бойцов, четвероногих пограничников, которые так же как и вы, отдают священный долг. Долг, по защите Государственной границы нашей Родины. Пусть злоумышленник молится, чтобы мы нашли Булата. Чтобы Пальма не попала в «щекотливое» положение.

Таран опустил строгий взгляд себе под ноги. Вздохнул. Потом вдруг выдал:

— Рядовой Семипалов! Выйти из строя! Ко мне!

Семипалов и бровью не повел. Он шагнул вперед как так и надо.

— Ты думал, Семипалов, что я не узнаю, кто это учудил? — Сказал Таран.

— Не могу знать, товарищ старший лейтенант, — отчеканил Семипалов.

— За мной, в канцелярию, шагом марш.

Таран направился в расположение, и облаченный в ОЗК и противогаз Семипалов последовал за ним. В строю тут же забубнили, но Таран обернулся и пресек это: