Суд над победителем - Олег Курылев

— Ты говорил, что сможешь отправить меня куда-то на север.

— Можно попробовать, — Эйтель сменил свою черную повязку на свежую и принялся примерять давно не ношенную фуражку. — Как раз вчера я узнал, что полковник Нордман прилетел в Шарфенштат — это перевалочный аэродром здесь поблизости. Оберст Карл Нордман — инспектор дневной истребительной авиации Восточного фронта.

— И, конечно, твой хороший знакомый?

— Не то чтобы хороший, но то, зачем он мотается по аэродромам, нужно больше ему, чем мне.

— И зачем же он мотается?

— Зачем? — Эйтель надел серые замшевые перчатки, протянув вторую пару Алексу. — Он по всей стране собирает пилотов для работы на севере. Там сейчас идет грандиозная эвакуация войск и гражданского населения из окруженных районов. Нужно обеспечивать прикрытие морских транспортов. Самолетов полно, а летчиков не хватает. Вот он и собирает пилотов по госпиталям, да всяких бесхозных, у которых, пока они лечились или ездили в отпуск, расформировали летную часть.

Когда они подъехали к громадному зданию городской ратуши, сложенному из желто-серого камня и своей тяжелой архитектурой походившему, с одной стороны, на замок, а с другой — на католический собор, их уже ждали. Знакомый Эйтелю офицер проводил братьев в гардероб, а затем наверх, в большой, на четверть заполненный людьми, актовый зал. Кеттнер тут же подхватил обоих Шелленов и подвел к человеку с золотыми дубовыми листьями и орлами на петлицах коричневого пиджака. Алекс, не столько видевший гауляйтера Саксонии на дрезденском кладбище — он стоял слишком далеко, — сколько слышавший его зычный голос, сразу понял, что перед ним Мартин Мучман. Выражение его крупного лица с пухлыми губами, мясистым носом и несколько выпуклыми бледно-голубыми глазами не оставляло сомнений, что человек этот сколь властен, столь же и жесток. «Этот будет держать оборону до конца», — подумал Алекс.

Мучман пожал руку Эйтелю, с которым был знаком, затем долго в упор рассматривал Алекса, пока Кеттнер рассказывал о подслушанном этим офицером разговоре британских военнопленных.

— Вы оба достойны наград, — громко сказал Мучман, пожимая руку Алекса. — И получите их немедленно.

Обстановка последнего времени позволяла в особых случаях высшим чинам партии и вермахта производить награждения крестами второго и первого классов без предварительного составления и утверждения наградных списков. Мучман сказал что-то помощнику, тот кивнул и вышел из зала. Через некоторое время Шелленов и появившегося здесь же майора Имгофа пригласили к столу президиума. Не говоря лишних слов, гауляйтер приколол к кителю Эйтеля крест Военных заслуг первого класса с мечами. Эйтель со словами «Хайль Гитлер!» вскинул правую руку. После этого он многозначительно посмотрел на брата, давая понять, что тому придется сделать то же самое. Майор также получил Военный крест. Алекса наградили Железным крестом первого класса, поскольку у него единственного из этой троицы его еще не было. Он поднял руку и впервые в жизни произнес «Хайль Гитлер!». Всем троим выдали бланки наградных удостоверений, с печатью и росчерком гауляйтера, на которых вписали их звания, имена и дату награждения. «Именем фюрера и Верховного командования Вермахта» прочел Алекс заглавную надпись, выполненную готическим шрифтом. Соответствующие записи сделали и в солдатских книжках. Потом награжденных сфотографировали, потом вручили награды еще нескольким командирам, а также Кеттнеру, после чего присутствующие расселись в креслах, а гауляйтер произнес небольшую речь, из которой Алекс впоследствии не помнил ни слова.

Покинув после небольшого фуршета ратушу, братья поехали на центральный командный пункт, откуда Эйтель связался по телефону с аэродромом в Шарфенштате. Ему сказали, что полковник Нордман еще там.

— Ну что, едем к Нордману? — спросил Эйтель, когда они поднялись наверх и вышли на улицу. — Здесь тебе оставаться нельзя, да и вообще в Германии. Сегодняшние снимки с нашими физиономиями попадут в одну из центральных газет. Рядом будет соответствующая заметка, и из нее любой желающий сможет узнать о подвиге Генриха XXVI фон Плауена, которого уже оплакали родные. Тебя станут искать.

— Но как он меня возьмет, этот твой полковник, если я должен вернуться в свою эскадрилью? — засомневался Алекс.

Они сели в машину, и Эйтель завел мотор.

— Что-нибудь придумаем, — сказал он, трогаясь с места. — Так, давай соображать. В твоей книжке указано последнее место службы — это третья группа 52-й истребительной эскадры «Зеленое сердце». Когда в прошлом году вас — я имею в виду эту самую эскадру — вышибли из Нормандии, твою эскадрилью передали в авиагруппу «Рейх». В январе и эту контору расформировали, и теперь, выйдя из госпиталя, ты не знаешь, куда преклонить колени. К тому же ты не хочешь летать на «Мессершмиттах», которых боишься как огня, поскольку их фонари нужно открывать руками, а это не всегда получается. Однажды ты был свидетелем, как еще во Франции горящий «сто девятый» сел на ваш аэродром, но из-за деформации летчик не смог открыть фонарь и сгорел на ваших глазах заживо. Это реальный случай — я сам видел. Так. Запоминаешь?

— Ну, — неуверенно ответил Алекс. — И что дальше?

— А то, что в 51-й полно «Фокке-Вульфов», и это Северная Померания, то есть то самое место, куда и набирает людей Нордман. В конце концов — откажет, так и черт с ним. Попытка — не пытка. Но я думаю — не откажет. Сейчас каждый гребет под себя и плюет на остальных.

Но они зря беспокоились. Как только полковник Нордман понял, что пилот-истребитель фон Плауен ищет куда бы пристроиться, он тут же без всяких расспросов, только мельком пролистав солдатскую книжку — при этом от его внимания не ускользнул факт сегодняшнего награждения, — предложил Алексу записаться в его команду.

— Если согласны, то через десять минут вылетаем вон на том «Хейнкеле», — показал он на стоявший в сотне метров от них пассажирский вариант «сто одиннадцатого». — Проблемы с вашим командованием, если таковые возникнут, я улажу.

— А куда мы вылетаем? — спросил обескураженный Алекс.

— Во Фленсбург. Там происходит предварительное формирование команд. Ну что, согласны? Тогда прощайтесь.

— Но у меня с собой нет необходимых вещей…

— Но голова-то при вас. А что еще нужно пилоту? Бритва, колода карт да подушка с одеялом. Я прав, а, Шеллен? — Полковник, смеясь, тронул за плечо Эйтеля. — Ничего, все найдем. — Он развернулся и направился к самолету. — А если что — ваш друг вышлет по почте, — крикнул он, не оборачиваясь. — Прощайтесь!

— Ничего не поделаешь, Алекс, — сказал Эйтель, когда Нордман отошел на достаточное расстояние. — Другого такого случая может не представиться. Мне самому очень жаль.

Они обнялись.

— Ну, все, — Эйтель оттолкнул брата. — Не забывай, что ты Герман, но, как только доберешься до своих, избавься от документов — боюсь, этот репортер в ратуше нас с тобой основательно засветил.

— Эйтель, ты тоже будь осторожен. Если начнут искать меня, то есть этого чертова фон Плауена, неминуемо выйдут на тебя… Постой, а как же дневник! Дневник, про который я рассказывал тебе ночью.

— Зеленая тетрадь? Не беспокойся, я сберегу ее. Иди, иди, вон уже запускают моторы. Все будет хорошо!

Алекс бросился бегом к самолету. Подбежав к трапу, он обернулся: Эйтель махал высоко поднятой фуражкой. При виде этой далекой фигурки сердце Алекса сжалось — произойдет чудо, если они свидятся вновь, подумал он.

Во Фленсбурге, по пути к которому их «Хейнкель» обстреляли «Мустанги», но спасли низкие тяжелые облака, Алекс, спрыгивая на бетон взлетной полосы, подвернул ногу, да так, что не мог шагу ступить без посторонней помощи.

— Фон Плауен, — укоризненно смотрел полковник Нордман на несчастного, стоявшего будто цапля на одной ноге, Шеллена, — вас только что едва не убили в воздухе, так вы решили убиться здесь? Надеюсь, летаете вы лучше, чем ходите?

Алекса отвезли в переполненный ранеными госпиталь, сделали рентген и, установив, что переломов, трещин и порыва связок нет, наложили тугую повязку. Боль сразу стихла.

— Желательно полежать денька два, — посоветовал врач.

Но на следующее утро Алекса навестил Нордман. Даже не поинтересовавшись самочувствием больного, он задал неожиданный вопрос:

— Как у тебя с почерком?

И, не дожидаясь ответа, протянул ему раскрытый блокнот с вечным пером.

— Давай, изобрази чего-нибудь.

— А что? — растерялся Алекс.

— Да что угодно! Ну, например, напиши, что мы окончательно разгромим врага уже в этом году. Только пиши так, словно это экзамен по калиграфии.

Алекс постарался и, как ему показалось, справился с заданием вполне сносно. Полковник некоторое время с кислым видом рассматривал его писанину.

— М-да, — наконец произнес он. — А впрочем, сойдет. С костылем можешь ходить?… Тогда нечего тут прохлаждаться — работы невпроворот. Собирайся.