Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

Прежде всего самые первые переселенцы, как следует из интервью, испытывали острый недостаток в продовольствии. Соответственно мно­гие рассказы касаются найденной на новой территории еды. Только что приехавшие люди были вынуждены выбирать между угрозой голода и стра­хом перед оставленными на хуторах продуктами: использовать или не ис­пользовать обнаруженную в погребах еду? Сюжет о пробе продуктов час­то присутствует в рассказах. Также много историй о том, как снимали оставленный финнами прошлогодний урожай — овощи, пережившие зиму. Недостаток необходимых вещей заставлял первых переселенцев собирать по отдаленным пустовавшим хуторам мебель, утварь, одежду и обувь. Оставленные в центральных населенных пунктах и на оживленных дорогах дома, пережившие войну и присутствие армии, по воспоминаниям многих, были абсолютно пустыми и иногда требовали основательной уборки, дезинфекции и ремонта.

Большинство первых переселенцев вспоминают о том, что они были свободны в выборе жилья на новой территории. Недостатка в жилых домах не было — не понравившийся по каким-то причинам дом можно было тут же поменять. Но, по воспоминаниям людей, финские дома почти всем нравились: они были добротно и удобно построены и не требовали ника­ких переделок. С приехавшими позже дело обстояло иначе: их уже сели­ли по нескольку семей в один дом, обычно рассчитанный на одну семью. В этом случае большие помещения делили на более мелкие.

Несмотря на то что в рассказах декларируется полное принятие обре­тенного материального мира, сопровождающееся утверждениями о его полном соответствии жизненным потребностям переселенцев, в них можно найти и много противоположных свидетельств. Так, для русских жителей были очень непривычными типичные для финского частного дома большие кухни и довольно маленькие комнаты — их стремились функционально поменять местами; что-то достраивалось, что-то, наобо­рот, за ненадобностью разбиралось на дрова. Вынесенные на большое расстояние от дома туалеты старались перенести поближе. Нежилые по­стройки, использовавшиеся под жилье, требовали некоторой переделки. Особое место занимают воспоминания о расположении домов. Структура расселения была непривычной для новоприбывших: большинство жилых домов с хозяйственными постройками было раскидано по хуторам. Мно­гие вспоминают о том, что дома с хуторов свозили в деревни.

Красной нитью через все интервью проходит идея о том, что обретен­ный переселенцами рай первых лет жизни на новом месте постепенно стал разрушаться, — многие общественные и производственные здания оказались заброшенными, пустовавшие жилые дома и подсобные постройки быстро обветшали. Расположенные в полях сараи для сена пошли на дрова, так как приехавшие крестьяне привыкли хранить сено в стогах под открытым небом. Поля оказались заболоченными, а леса — забуреломленными. Таким образом, старый мир довольно быстро начи­нает уступать новому порядку. Нужно отметить, что доставшийся в наследство переселенцам финский культурный ландшафт, при его срав­нении с русским, представляется довольно гомогенным: территория ка­жется равномерно обжитой и обустроенной. Хозяйства с жилыми пост­ройками раскиданы по всей территории, культивированные земли не­большими островками как бы внедряются в природный ландшафт. Отме­ченные на карте центральные населенные пункты при финнах выполня­ли функцию административных и торговых центров, которые посеща­лись хуторянами лишь в случае особой необходимости. С приездом пе­реселенцев происходит переструктурирование культурного простран­ства: люди постепенно концентрируются в основных населенных пунк­тах, противопоставление культивированного пространства (полей и ого­родов) пространству природному (лесу и отдаленным островам) оказы­вается более четким, границы внутри культурного ландшафта проводят­ся по другим принципам. Государственная политика укрупнения колхо­зов в совхозы, по сути дела, лишь убыстряет этот процесс и гипертрофи­рует его.

Говоря об оставленных финнами вещах и своем взаимодействии с ними в прошлом, люди одновременно рассказывают о себе и о своем со­обществе в настоящем. И несмотря на то что структура повествования во многом была задана вопросами исследователей, способ рассказыва­ния — выбор объектов описания, конкретных случаев из жизни, связанных с ними, оценка оставленных вещей — все это подчиняется общей логике репрезентации рассказчиками себя.

Начало освоения только что обретенного, еще чужого пространства в рассказах часто репрезентировано темой оставленной финнами пищи (о чем уже было сказано выше), что не случайно — ведь еда является необходимым для жизни человека условием. В рассказах о пробе спря­танных в подвалах и ямах прежними хозяевами продуктов — когда стар­ший член семьи рискует жизнью и пробует, не отравлена ли она, чтобы затем отдать детям, — можно ощутить переживание острой опасности, исходящей от чужого. В повторяющемся сюжете о встречающем пересе­ленцев в покинутом финнами доме горячем горшке каши или щей, сто­ящем на столе, чувствуется доверие к оставившим их прежним хозяевам, а также вера в их доброжелательность и гостеприимство по отношению к новоприбывшим. Описание финского — природного и культивированно­го — ландшафта, построек и вещей, которые наделяются в большинстве рассказов положительными качествами, выражает лояльность новых жителей по отношению к финскому миру, неотъемлемой частью которого является его материальная составляющая. Подчеркнутое неразличение финских и русских бытовых реалий говорит о желании рассказчика пред­ставить обретенный мир, как свой, а себя — как интегрированную в него часть. Напротив, различия между новоприобретенными и оставленными на родине вещами проводят границу между двумя мирами — финским и российским, а негативное описание материальных объектов выражает не­приятие создаваемого ими пространства: в этом случае человек как бы отделяет себя от своего окружения, отказывается от своей причастности к нему. Тема обветшания оставленных финнами построек, разорения, пе­ревозки хуторов и порчи природы заставляет выстроенный в рассказах мир жить по закону «ухудшения времен», который характерен для рус­ской крестьянской нарративной традиции в целом. Рассказы о заселении домов подчеркивают одинаковую позицию всех новоприбывших на терри­торию в обстоятельствах, при которых происходит распределение необ­ходимых для жизни благ, и рисуют сообщество первых переселенцев как общество равных.

Довоенная история территории глазами переселенцев

№ 1 [ТРИ]

И А Вы знали об этом, когда сюда ехали... что это финские земли?

С Конечно. Знали, конечно. Нам сказали: «В Финляндию».

И В Финляндию, сказали, едете, да?

С Да, да, да.

И А здесь когда жили, говорили тоже, что, вот, как в Финляндии живете?

С Но финнов-то не было же.

И Не было?

С Да. Им дали двадцать четыре часа на сборы отсюда. Уехали они. Их выгнали. Ну, хутора были такие. Когда работали, вот, на плесе, там сено косили, хутора были. Бани были! Ну, в общем, вся пост­ройка была замечательная. Дворы такие огромные были. Мы всё удивлялись, что как люди жили.

№ 2 [СЕМ]

С А потом, вот, в те... как я говорила, в числе первых он[8] входил уже на освобожденную, это, территорию. И, вот, он рассказывал со­вершенно трогательные сцены, когда, вот, стоит последний поезд фин­ский, где грузится имущество. Все имущество финнов было упа­ковано,