Мафия - Ольга Лаврова

- Ага!.. Пожалуйста, пригласите ее сюда, - обращается Курков к сестре.

- Матери кормят, - взглядывает врач на часы.

- Ей не носят, Владимир Иванович, - напоминает сестра. - Он в реанимации.

- Ах, тот самый?! Новорожденный в критическом состоянии, едва вывели из комы.

Сестра направляется к двери, Курков останавливает:

- Секунду. Демидова получает передачи?

- Сейчас нет, у нее дома несчастье.

- Ясно.

Сестра выходит.

- Доктор, Демидова - наркоманка.

- Что?!

- Как вы не догадались! Ее болезнь - это была ломка, по-научному абстиненция. Все симптомы совпадают!

- Чудовищно!.. Вы наверняка?.. Боже мой, теперь все понятно... Тридцать пять лет я помогал людям являться на белый свет. И вот - матери-школьницы. Дети, которых никто не забирает. А теперь еще врожденные наркоманы! Боже мой, у него ведь тоже абстиненция... семи дней от роду! Я должен проконсультироваться, как спасать, - берется за телефонный аппарат.

- А стоит, доктор? Неполноценный. Обреченный.

- Так рассуждать бесчеловечно!

- Тогда давайте строить для врожденных наркоманов сеть приютов. Это социальная проблема. Сегодня у вас первый, завтра будет сто. Мать ведь скоро погибнет.

- Чего вы от меня хотите?!

- Да нет, ничего. Обмен мнениями. Я, кстати, на собственном не настаиваю. Но что касается Демидовой, надо принять меры.

На лице врача вопрос.

- Ломка не могла кончиться одним днем. А состояние нормализовалось. А передач она не получает. Следовательно?

- Вы намекаете, что кто-то из персонала...

- Конечно, кого-то она уговорила! Ее колют. Некрасивый случай. И подсудный.

- А если прыгнет с четвертого этажа, - врач тычет в окно. - Будет красиво?!

...К двери зама главного плетется по коридору Демидова. Худенькая, бледная, уже несколько увядшая в свои неполных двадцать лет. Глаза бездумные, движения заторможенные.

- Присаживайтесь, мамаша, - встречает ее врач, мучимый жалостью. - Как себя чувствуем?

- Я в порядке...

Речь у нее прерывистая, с паузами, вопросы, даже самые простые, как бы не сразу доходят до сознания, и ответы рождаются не вдруг, ощущается "сдвинутость" психики, отключенность от внешнего мира, причем с оттенком безмятежности.

- А что вы переполошили всех семнадцатого? Не повторялось?

- Нет... Это... Вероятно, нервное...

Больше врачу спрашивать нечего.

- Вот, товарищ приехал, - вздыхает он. - Из милиции.

Демидова медленно переводит взгляд на Куркова.

- Догадываетесь, почему я к вам?

Она старается сосредоточиться.

- Вероятно... про мужа... Знаю, погиб.

- Нет, я про наркотики.

Курков ожидал реакции, но женщина только поежилась и уставилась в пол.

- Передач вам не носят, как же вы устраиваетесь?

Молчание.

Курков приглушает напор в тоне.

- Мы вас беспокоим только как свидетельницу. Понимаете? Но прошу ответить.

- Я не знаю... о чем вы...

Такая внешне беззащитная, податливая, а неизвестно, как подступиться. Чем ее пронять?

- А почему ребенка не приносят - тоже не знаете?

- Карантин... Он пока... на искусственном питании, - вяло складывает она слова.

- Владимир Иванович! - понуждает Курков высказаться врача.

- Не хотели тревожить мамашу.

- На самом же деле?

- Видите ли... - врач справляется в карточке, как ее назвать. - Анна Михайловна, если предположить - предположить, - что в период беременности употреблялись наркотические препараты, то плод - плод - получал их с током крови матери. А впоследствии новорожденный всасывал с молоком. И если предположить, что доступ к наркотикам прекращается, то наступает - наступает абстиненция. То есть ломка, наркотическое голодание, со всеми...

- У него - ломка? - Демидова с натугой выдирается из своего инобытия и немоты. - У маленького?!.. Он же не выдержит... Это невозможно выдержать!.. Он умрет!.. Я должна его кормить грудью!

- Чтоб всасывал с молоком, - обращается Курков к врачу.

- Мальчик слишком слаб, чтобы сосать, - страдает врач.

- Так введите ему опий! - требует Демидова. - Ему так мало надо!.. Вы обязаны! Есть у вас совесть?!

- Деточка, бедная, - бросается к ней врач. - Ну как вы могли? И еще скрывать?

От сочувственного голоса, от ласкового прикосновения она расслабляется, прижимается щекой к белому халату.

- Я брошу! У меня совсем никого нет. Если будет, я постепенно брошу. Будет цель в жизни. Я начну лечиться. Честное слово! - В этот миг она и сама верит. - Спасите мне сына, я все сделаю. Я его люблю, доктор!

Горло ей перехватывает, набегают слезы.

Курков в легком смущении от прорвавшегося у нее живого чувства, но служебную задачу помнит твердо идет к ней напрямик:

- Мы с доктором подумаем, как помочь. Но и вы помогите нам. Скажите, кто был поставщиком вашего мужа.

- Стало быть, вы назначили цену за жизнь ребенка? - говорит Пал Палыч Куркову, докладывающему о результатах визита в роддом.

Курков задет.

- Товарищ полковник, я задал Демидовой вопрос строго по делу. Без нарушения процессуальных норм.

- Его сумеют спасти?

- Вряд ли. Насколько я понял, шансов мало.

- Н-да... В нашей работе, товарищ старший лейтенант, имеет значение не только конечный продукт. Важно как.

- Я понимаю, вы бы допрашивали иначе. Но и результата не имели бы!

- Ну и какой же результат? - спрашивает Пал Палыч без интонации.

- Поставщик Демидова - делец по кличке Морда, настоящая фамилия Мордвинов. Раньше они жили рядом в Купавне, - наизусть шпарит Курков. - Сначала он обоих приобщил к кайфу, потом Демидов стал распространителем наркотиков. У него были знакомства в гостиницах. Морда с четырьмя сыновьями - их зовут Мордята контролирует наркобизнес чуть не по всей Московской области.

- Демидова дала такие показания? - изумлен Пал Палыч.

- Да... но подписать побоялась, - несколько снижает победительность тона Курков.

- А-а... Тогда, возможно, сочинила на скорую руку, чтоб от вас отвязаться.

- Нет, она говорила искренне. Это важная информация.

- Ох уж эта мне искренность! Эта мне "информация"! Меня все время пичкают "информацией"! - постанывает Знаменский. - А где доказательства? Где твердые свидетели?.. Нет хуже дел, чем по наркотикам!

- Поскольку все это только информация, я довел ее до сведения розыска. Томин заинтересовался. Собирается выйти на осиное гнездо в Купавне.

"Прыткий юноша", - отмечает про себя Пал Палыч, спрашивает:

- Как?

- Есть сведения, что Мордята порой толкутся на рынке. Говорят, там торгуют маковой соломкой. Действительно?

- Да. Стоят себе южные бабуси. Периодически милиция проводит облавы.

Рынок. В открытом ряду разложили кто что: ручные поделки, семена, веники с мочалками, поздние осенние цветы.

Три бабуси в платочках продают маковую соломку. Две вроссыпь из мешка, стаканами и столовыми ложками, одна по-современному, в полиэтиленовых упаковках.

Посвященные молча отсчитывают деньги. А тем, кто спрашивает, что, мол, у вас такое, отвечают вежливо, но неопределенно: "Травка от разных, милый, болезней, это надо знать".

И любитель просто так прицениться отправляется дальше.

Трясущийся от наркотического голода молодой человек пытается выменять соломку на куртку, которую снимает с себя.

- Вещами не беру, - отталкивает его бабуся.

У наркомана нет сил даже говорить. Он выворачивает куртку, дабы продемонстрировать, что она хорошая, с иностранным ярлыком; затем расстегивает пиджак - дескать, и его готов снять в придачу - и показывает, сколько просит: на три пальца, полстакана.

Бабуся отрицательно мотает головой и грудью ложится на свой мешок.

В заприлавочном пространстве толчется, заговаривая с бабусями, как свойский знакомый, один из Мордят, по имени Вася. Ему лет семнадцать, он младший сын Морды, парень беспечный, добродушный и не больно оборотистый, но с ранних лет приучаемый папашей к делу. Вот и сейчас он ищет, у кого бы взять партию оптом.

Крайнее место в ряду занимают Томин с Сажиным.

Перед ними на прилавке ничего нет, кроме набора малюсеньких стаканчиков. Достаточное обозначение для посвященных, что они могут якобы предложить.

Томин не выпускает из руки кейс и тихо говорит Сажину:

- Внимание, Морденок!

Морденку между тем указывают на нашу пару, и он подходит, осведомляется:

- Есть товар, мужики?

- А чего мы тут торчим, как ты думаешь? - не отрицает и не подтверждает Томин.

- Сами будете стоять? Или, может, столкуемся?

- Никогда мы сами не стояли, - говорит Сажин.

- Никогда! - подтверждает Томин и достает платок, чтобы прочистить нос.

Платок - сигнал для милицейской облавы. Разыгрывается точно расчитанная комбинация, не новая, но почти всегда дающая результат: при совместном бегстве завязывается знакомство, и это ведет затем к его продолжению.

Милиция и сотрудники БХСС окружают ряды. Разумеется, кольцо не замкнуто, оно имеет брешь со стороны Томина с Сажиным. А неподалеку в заборе виден узкий пролом.