Мафия - Ольга Лаврова

Во второй комнате в пульсирующем свете цветомузыки мечутся в танце несколько пар, употребивших взвинчивающие снадобья.

В передней дежурит тип лет тридцати с литыми кулаками - привратник и вышибала; он участвовал во встрече на природе.

Раздается сигнальный звонок в дверь: длинный, три коротких, длинный. Вышибала смотрит в глазок.

Появляется бдительный хозяин и тоже смотрит в глазок, успокаивается, сам открывает дверь с пятью замками.

В притон барски вваливается импозантный мужчина, растрачивающий последние мгновения средних лет.

- Ох, устал! - жалуется басом он хозяину, скидывая плащ и охорашиваясь. Но играл сегодня, как бог. Кого-то ранили стрелой... средние века... житуха... А теперь как белка в колесе, дышим окислами свинца, воду пьем переработанную из канализации... Кто у тебя?

- Как обычно, шпана.

- Это хор-р-рошо! Педиков нет?

- Пока нет. - Хозяин ведет гостя на кухню. - Что будете?

- Давай, братец, так: сначала вздернуться, повеселиться, потом - в отпад. Чего-нибудь новенького попробовать нет?

- Фирменное достали. ЛСД.

- Брось контрабанду, засыплешься, - рокочет бас. - Давай героинчику. И кого-нибудь за компанию пригласи, не одному же. - Бас кладет в карман хозяину три сотенных. - Поблатнее. С самого дна зачерпни, с самого дна... Кха, голос сел... Человек - это звучит... не звучит, вер-рно?

В этот миг квартирную дверь одним ударом высаживают внутрь, привратника скручивают. Квартира наполняется сотрудниками милиции во главе с Томиным. При нем Сажин и Курков.

- Всем оставаться на местах! - звучит команда, усиленная мегафоном.

Но клиенты - особенно те, что танцевали, - не намерены безропотно сдаваться. Взвинченные наркотическим допингом, они в схватке необычайно сильны и изворотливы.

Вот облепленный милиционерами парень вырывается в переднюю и колесом катится к выходной двери.

- Сеть! - кричит Томин.

Парня отпускают, он вскакивает и тут же оказывается спеленутым наброшенной сетью.

Второго беснующегося тем же порядком усмиряют в танцевальной комнате.

- Понятые, фотограф, начинайте! - заглушает галдеж и выкрики команда Томина.

В коридоре появляется бас.

- Зачем так кричать? - морщится он.

Томин отводит микрофон от губ.

- Перестали бы вы шляться по злачным местам, - говорит он.

- Разрешите взять пальтишко? - тянется бас к вешалке.

- Еще встретимся на подобной почве - обещаю неприятности. Сколько можно спекулировать на том, что вас любят?

- Вы мне испортили вечер, - капризно рокочет бас и скрывается.

- Зачем вы его отпустили? - резковато вопрошает Курков.

- Отвали, Коля! У него неоперабельный рак. И он знает, и все.

В опиумокурильне орудует со вспышкой фотограф.

Вдруг один из курильщиков, лежавший, казалось, без сознания, вскакивает и, словно подброшенный взрывной волной, вылетает на балкон. Сажин настигает его в прыжке и втаскивает обратно.

А на кухне хозяин притона протягивает Куркову паспорт.

- Я тут даже не прописан. Зашел, как все, просто в гости. Гляжу, что-то странное, как раз собирался домой...

Выстрел, выстрел, выстрел. Два в голову, один в грудь. Но человек не валится, потому что он фанерный, лишь для достоверности одетый в пиджак и брюки. За спиной его - сарай, принимающий в свое нутро пули, прошивающие чучело навылет и те, что пролетели мимо цели. Стреляют из пистолетов с глушителями.

Это тренируются и развлекаются "мальчики" Хомутовой. Стреляют с ходу, с поворота, в падении, через плечо назад.

- Пах-пах! - азартно восклицает пухлый юноша с младенчески-старообразным лицом и тоже палит куда-то, но из игрушечного пистолета.

Неловко оступившись на ровном месте, он падает, хныкает раз-другой, его заботливо поднимают, отряхивают, делают "козу", и он смеется.

Появляется Хомутова:

- Хватит, мальчики! Мишеньку кормить надо.

Она уводит сына за руку, "мальчики" растягиваются на пожухлой траве.

Выдался хороший осенний денек, и на даче у Хомутовой собралась своя компания. Дом стоит на большом участке, который обнесен непроглядным дощатым забором. Помимо стрельбища, на нем есть еще одна достопримечательность детская площадка с песочницей и множеством легких, очень крупных игрушек.

За садовым столиком Хомутова кормит сына. Ест он наполовину сам и с большим аппетитом, но координация движений не всегда точна, приходится придерживать и направлять руку с ложкой и вытирать подбородок.

Хомутова лучится нежностью и курлыкает с ним, как с младенцем.

- Вот так, вот так. Мишенька кушает котлетку... Мишенька... Что Мишенька кушает?

- Котетку, - картавит он.

- Правильно. А глазки моргают, моргают глазоньки, дождик будет.

- Додик.

- Ты мое солнышко, с тобой бюро прогнозов не нужно. Ты мой всегда маленький сыночка... Вот эту помидорку мы сейчас раз...

Коля издали посматривает на семейную идиллию:

- От рождения такой?

- Может, от пожара.

Коля явно не понимает, о чем речь.

- Не в курсе? Патрон, можно сказать, подвиг совершил, а ты не в курсе! Крушанский рад рассказать ему о Ковале. - Ты знаешь хоть, что за человек он был?

- Знаю, крупный.

- Не то слово. Гигантский человек! Хозяин снабжения половины Севера. Бывало, у нас в любом президиуме - Коваль.

- Пострадал, выходит, от перестройки?

- Это она пострадала, что без Коваля осталась. И без нас с тобой тоже.

- Ну а подвиг?

- Мишеньку из огня вынес. Барак загорелся, уже крыша рухнула.

- В зоне?

- Нет, Люба уже на поселении жила. Под Ковалем и зэки работали, и вольнопоселенцы. Очень его уважали. А уж после этого случая, сам понимаешь.

- Крушанский, за что она все-таки сидела?

Тот прикладывает палец к губам:

- Ни одна душа не знает.

- Батюшки, кто приехал! - слышится возглас Хомутовой.

Миша с радостным мычанием бросается навстречу Ковалю. Тот гладит его по голове, дарит конфеты и игрушку.

- Полгода не видел - и помнит! - поражается Хомутова. - Умница моя!

Однако Мишины ласки затягиваются, и Коваль дает понять взглядом, что есть разговор.

- Поиграйте с Мишенькой, - просит Хомутова "псов", прибывших с патроном.

Они отвлекают ребенка какими-то кунштюками и уводят. Доносится его смех.

- Такой всегда радостный, такой веселый, - улыбается мать.

- Он по-своему счастлив.

- Ну конечно же! - Для Хомутовой это настолько самоочевидно, что ее даже удивляет высказывание Коваля. - Конечно! И никогда не узнает, какая она, жизнь... какие люди. Он счастливей всех!

Под мышкой Коваль держит книгу и теперь протягивает ее Хомутовой. "Технология производства пеньковых канатов", - озадаченно читает она название.

- Пеньку делают из конопли, Любушка, - торжественно сообщает Коваль.

Хомутовой долго объяснять не надо.

- Сырье круглый год!

- Главное - не зависеть от производства на местах. Будем сами диктовать цены. Я присмотрел для начала уютную фабрику. Еще увидишь: выйдем на мировой рынок!

...Крушанский подходит к стрельбищу.

- Позвольте попробовать, - говорит он "мальчикам" и берет пистолет с глушителем. - Нажимать здесь?

И всаживает пулю за пулей почти без разброса в "сердце" мишени.

... - Бать, я пройдусь? - спрашивает скучающий дома Вася.

Морда складывает кукиш.

- Я тебе пройдусь! - и вздрагивает: - В ворота стучат!

С террасы торопливо входит другой Морденок.

- Машина чья-то, - извещает он.

Присутствующие в комнате переглядываются. Чувствуется, что дом на осадном положении.

- Мать в подвал! - распоряжается Морда.

- Погоди, бать, взгляну, - вызывается Вася.

Васю ждут в недобром молчании, один из Мордят, передернув затвор пистолета, становится сбоку окна, второй у двери.

- Отбой! - смеется вернувшийся Вася. - Это из Киева, который на рынке тогда с дядюшкой...

Все облегченно передыхают. Но гости сейчас Морде ни к чему:

- Гони в шею!.. Вот дожили - разгул мафии!

- Да он-то при чем? - заступается Вася. - Может, кокнар привез.

- Никакого кокнара! Сидим тихо, надо переждать!

Морденок у окна сует пистолет за пояс в досаде на напрасную тревогу:

- Батя, ну что, как мыши?

- Сколько можно взаперти сидеть! - поддерживает второй.

- Пошли они со своим трестом!

- Мы ребят соберем! Мы им устроим! - воинственно галдят Мордята.

- А мне вас хоронить?! - с яростным всхлипом вырывается у Морды.

- Не надо благодарить, - говорит Пал Палыч сидящему у него Ардабьеву. Буду рад, если приживетесь в коллективе.

Входит Сажин, здоровается с Ардабьевым, как со знакомым.

- Пал Палыч, Рощин прислал, - очень довольный протягивает сверток размером с буханку черного хлеба.

Знаменский приоткрывает его, растирает щепотку содержимого между пальцев, рассматривает, подносит к носу, спрашивает:

- Пробу в лабораторию?

- Сдали.

Знаменский кивком отпускает Сажина, сверток убирает в сейф. У Ардабьева тревожно раздуваются ноздри.