Предчувствие любви - Сергей Каширин

— Это как понимать?

— Элементарно… Налево поехати — женату быти, направо — богату быти, прямо… — Форсисто, ничего не скажешь!..

— Витязь на распутье, — кивнул Шкатов. — Ну-ну, дерзай. Авось северные ветры остудят твою горячую головушку. Эх, боюсь я за тебя, не уймешься — наломаешь дров…

Валентин лишь беззаботно смеялся. Мы знали, что с корреспондентом больше всех разговаривал он. С его слов, чувствовалось, и написана статья. Ну так что? Все в общем-то правильно.

И мы поехали в Крымду.

А когда приехали…

Скорый дальнего следования, лязгнув буферами, темной осенней ночью остановился на каком-то захолустном полустанке.

— Крымда! — хриплым, простуженным басом оповестил нас угрюмый пожилой проводник. Сердито откашлялся в кулак: — Кхы, кхы! — и поторопил: — Вытряхайтесь, летуны, да поживее! Стоянка — одна минута.

Корябая о крутые ступеньки свои новехонькие чемоданы, мы едва успели «вытряхнуться» из теплого плацкартного вагона, как поезд тронулся и умчался. Он сразу набрал скорость, словно торопился побыстрее удрать отсюда, коротко гуднул на повороте — и был таков. Вскоре не стало слышно даже перестука колес. И тут нас постигло первое разочарование: ни встречающих, ни провожающих, а за нами не то что автобуса — захудалого грузовика не прислали! Если ничего примечательного не произошло до сих пор, то здесь, кажется, начинались не весьма приятные неожиданности.

Не очень приветливо встретила нас и погода. Ночь с маху окатила волной чернильной тьмы и холода. Надо же, на дворе октябрь, а тут — зима зимучая, метель. К тему же больше никто не сходил на этой пустынной остановке, поблизости не оказалось даже стрелочника, и не у кого было спросить, куда нам теперь податься.

В лицо, слепя глаза, наотмашь бил колючий снег. Сильный порывистый ветер перехватывал дыхание. Он, казалось, нес с собой пронизывающий холод Ледовитого океана. Где-то далеко-далеко полыхали мириадами веселых огней большие города, а здесь в невзрачном станционном домике тускло светилось лишь одно-единственное окно, да поодаль раскаленным углем тревожно рдел светофор.

Вокруг стояла суровая тишина. Поеживаясь, я втянул голову в жесткий воротник шинели. Меня охватило неприятное щемящее чувство досады. Черт побери, куда это нас нелегкая занесла?!

— Странно, даже вокзала нет, — удивился Шатохин. — Там ли мы сошли?

Рядом с Левой переминался с ноги на ногу Зубарев. Он, по обыкновению, что-то молча обдумывал.

— Там! — послышался уверенный голос Пономарева. — Лева, ты слеп! И вокзал есть. Вот он — сия хибара. Только туда не стоит и заходить, там, вероятно, и присесть не на чем. А до утра еще ой-е-ей!..

— За мной! — скомандовал вдруг Валентин.

— Куда? — сердито спросил Шатохин.

— На кудыкину гору! — с раздражением отозвался Пономарев. — И, чуть помедлив, снизошел: — В гарнизон, куда же еще.

— Да ты откуда знаешь, в какую сторону?

— Говорю, значит — знаю. О таких вещах надо заранее думать! На извозчика надеяться нечего. — И он, обозвав нас Митрофанами, пояснил, будто бы догадался расспросить еще у того приезжего «купца», где находится «забытый богом и людьми» военный городок.

Хотелось нам того или не хотелось, он сразу стал хозяином положения. Мы волей-неволей двинулись вслед за ним.

А что оставалось делать? Не очень-то приятно стоять на леденящем ветру в одной шинельке и легких ботиночках. Тоже — нарядились, будто не знали куда едем! Старший лейтенант Шкатов, провожая, советовал обуть сапоги. Где там! В курсантские годы нам до того надоели кирзачи, что о них и вспоминать противно. Мы лишь беззаботно посмеялись: дрожи, но форс держи. А теперь и вправду дрожим.

— Ничего, хлопцы, тут недалеко! — бодренько покрикивал Валентин. — Не отставать!.. Не растягиваться! Вперед, гвардия!

Ему удалось расшевелить нас, но ненадолго. Поначалу, подзадоривая друг друга, мы, не на шутку перезябшие, рванули наперегонки, однако вскоре выдохлись и зашагали медленнее. Мутное окно станционного домика и красный глаз светофора давно скрылись из виду, а мы еще никуда не пришли. Вокруг властвовала беспросветная темень. Ни огонька, ни звездочки в небе, и дикая тишина.

В душу невольно закрадывалось сомнение: туда ли бредем? Наше доверие к Пономареву постепенно меркло. Он, должно быть, почувствовал это, остановился и, словно поддразнивая нас, плачущим голосом сказал:

— Ух ты, чижало! Придется малость передохнуть, а то сердчишко вот-вот выскочит. В прямом и в переносном…

Лица Валентина мы не видели, а он в этот момент, судя по всему, ехидно улыбался. «Мне все нипочем, не хнычьте и вы!» — так можно было расценить его поведение. Силен, бродяга! Тут рта раскрывать не хочется — от ветра захлебнешься, а ему, зубоскалу, хоть бы что.

— Признайся лучше, что не знаешь, куда идти, — зло огрызнулся Зубарев. Ему было еще тяжелее, чем нам: помимо чемодана он нес свой баян.

— Ты зато знаешь, — процедил Пономарев.

— Да уж как-нибудь, — глухо обронил Николай и, упрямо нагнув голову, зашагал куда-то вправо. Он не позвал нас за собой, даже не оглянулся, и мы нерешительно топтались на месте. Остановить его или догонять?

— Еще один Сусанин! — в сердцах пробормотал Шатохин, глядя в ту сторону, куда удалялся Зубарев. И вдруг обрадованно закричал: — Смотрите, огонь!

Действительно, там виднелось какое-то тусклое желтое пятно. Оно то меркло, затушеванное метелью, то обозначалось более отчетливо. Сомнений не оставалось: там расплывчато, еле различимо светилось окно. Сразу повеселев, мы чуть ли не бегом устремились в том направлении.

Идти было нелегко. Дорога забирала в гору, на ней то и дело попадались выбоины и невидимые в темноте камни. Неожиданно Валентин громко охнул, потерял равновесие и с глухим мычанием осел наземь.

— Что с тобой? — испугался я. — Что случилось?

— А, ч-черт, нога! — зашипел он сквозь сжатые зубы. — Ногу подвернул!

Ему, видимо, было очень больно, а я не знал, чем помочь. Растерялся.

Нас догнал шедший сзади Шатохин. Он тоже склонился, сочувственно спросил:

— Как же это ты, а? Идти сможешь? Или, может, у тебя перелом? Покажи, где болит?

Валентин попытался встать, но снова ойкнул и жалобным голосом пробормотал:

— Не наступить… Надо нее…

Шатохин взял у него чемодан, крикнул в пространство:

— Э-эй, Коля, подожди-и! Беда-а!..

Зубарев не остановился. Наверно, не услышал, и звать его было бессмысленно. Я подошел к Пономареву, присел, подставил ему плечо. Он обнял меня за шею, и мы, спотыкаясь, побрели дальше. Не ходьба — мука, того и гляди, оба растянемся.

Вряд ли я один довел бы его до места. Хорошо, Зубарев все же догадался подождать нас. Он повесил футляр с баяном Леве за спину, и мы вдвоем с ним подхватили Валентина. Необходимость заботиться о пострадавшем товарище словно прибавила нам сил. А еще было досадно: не смогли добраться до части без ЧП! Офицеры, называется, военные летчики!..

Заметенная снегом дорога, огибая пологую сопку, привела к невысокому кирпичному домику. Слева стояла арка с массивными металлическими воротами и решетчатой калиткой. Это был контрольно-пропускной пункт, какие обычно находятся при въезде на территорию любого военного городка. Нас еще при подходе осветили прожектором, и властный оклик часового показался радостным приветствием.

Яркий луч, ослепив, тут же погас. От этого стало вроде еще темнее. Зато дверь открыли нам без промедлений. Заметили, наверно, что у нас что-то не в порядке, не зря же мы человека на руках несем. И вдруг, отстранив меня и Зубарева, наш пострадавший как ни в чем не бывало первым шагнул через порог.

Мы не сразу поняли, что произошло. А когда сообразили, никто в замешательстве не мог вымолвить и слова. Да он, прохиндей, нас обманул! Он над нами потешался!

А у Пономаря ни следа раскаяния, ни малейшего угрызения совести: улыбка — от уха до уха.

— Вот где Ташкент! Порядочек. А то я уже от мороза вибрировать начал.

— Так ты что же — притворялся? — вырвалось у меня.

Он взглянул на меня с самым простодушным удивлением, даже вроде с обидой:

— Скажешь тоже! Просто я споткнулся… о Полярный круг.

Лева Шатохин хихикнул и, не получив нашей поддержки, смущенно умолк. А Зубарев сердито блеснул глазами:

— Нахал! Пора бы и поумнеть, ты не в училище.

— А ты, Коленька? — живо повернулся к нему Пономарев. — Как только завидел жилье, сразу о нас забыл. Хорошо, да? Чего молчишь?

— Сказал бы я тебе, — Николай понизил голос, — да вот… — Он кивнул в сторону коричневого дощатого барьера, за которым у тумбочки с телефоном стоял солдат.

А тот, будто ничего и не слышал, кого-то вызывал:

— Ало, ало! Заснули вы, что ли! Чево? Ах, нет его… Понял…

Потом, положив трубку, он попросил нас минуточку подождать и вышел в соседнюю комнату. Воспользовавшись этим, Шатохин — вот уж чего я от него никак не ожидал! — наградил Пономарева крепким тычком в спину. А по комплекции Лева — тяжеловес, и силенка у него — дай бог! Валентин чуть было не запахал носом. Смешно взмахнув руками, он отлетел в сторону и еле устоял на ногах.