Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

— Так все-таки где твоя выгода?

Я помолчал, борясь сам с собой, говорить дальше правду или привычно соврать. Огры поняли мою нерешительность, как глубокое раздумье перед важным признанием, ход их тяжеловесных мыслей виден по их мордам.

Я вздохнул и вскинул обе руки.

— Слушайте все! Я скажу вам то, что не знает никто в Гандерсгейме… А я общался очень со многими, поверьте. Но для них я был то простым воином, то десятником, то бродягой… Вам, только вам, скажу всю правду, потому что я такой же, как и вы, — простой и бесхитростный. А вас я полюбил сразу и чувствую, что вам могу доверять полностью. Словом, я и есть тот самый лесной огр, который живет среди людей, зовут меня там — Ричард Длинные Руки.

Это я привел в Сен-Мари огромное войско. И я очень скоро приведу еще более крупную, просто несметную армию закованных в прекрасную сталь людей сюда, в Гандерсгейм.

Мертвая тишина обрушилась не сразу, Агоо и Кетлоу замерли, Гегоо и Геглоу сопели и мучительно старались понять, что же я сказал. Наконец все затихли, я видел только вытаращенные глаза и распахнутые в глубоком удивлении Рты.

Я не стал держать паузу, закончил веско:

— Потому я, будучи сам в родстве со всеми ограми на свете, где бы они ни находились… очень хотел бы, чтобы вы в предстоящей войне не участвовали. Уверяю вас, я не зря командую этим войском людей. Мы с вами подружимся.

К обоюдной выгоде.

Гегоо первым закряхтел, полез пятерней привычно чесать затылок, но прервал на полдороге и проревел тяжело и важно, как полуторатонный майский жук в полете:

— Не могу повер-рить… Но, с другой стороны, кто, как не огр-р, р-решится прийти к нам пр-рямо в наши пещерры? Сэр Р-ричард… ты наш самый почетный гость.

Окрыленный успехом, я мчался обратно на небольшой высоте, часто и мощно работая крыльями. Внизу стремительно появляется и моментально проскакивает под пузом желтая пустыня из невысоких золотистых дюн и барханов, сменяется зелеными долинами, мелкими горными кряжами.

Между приземистых гор и холмов из песка я проскакивал, поворачиваясь на бок, но мир не становился на дыбы, как я думал раньше, земля внизу не обращает внимания на мои пируэты и совсем не желает подниматься или опускаться только потому, что кувыркаюсь я.

Когда раскаленный песок сменился зеленой степью, а потом и густыми рощами, я благоразумно ушел вверх, хотя страшиться почти нечего: половину запаса Ледяных Игл в Гандерсгейме точно истратил лично, а еще треть израсходовали, стреляя по мне.

За всю дорогу к Тибору никто не вскинул голову и не проводил меня взглядом, и только когда пересекал реку, на ярко разукрашенных лодках сразу закричали и начали указывать на меня пальцами.

Я поспешно ускорил полет, весь озадаченный, не сразу сообразил, что меня увидели внизу, в отражении.

Внизу жаркий океан из расплавленного золота дюн, торчащих из накаленного песка древних скал, древних могильников, все тонет в нещадном блеске, словно лечу не над пустыней, а над поверхностью лишенного верхнего слоя солнца, а затем бездна огня и света оборвалась под натиском дивно свежей зелени плодородных долин и могучего леса.

И пусть лес разделен на большие и малые рощи, между ними возделанные поля, здесь кипит жизнь, даже наверху тесно от галдящих птиц, я раскрыл пасть и с удовольствием помог Дарвину с его отбором среди пернатых, я же естественный дальше некуда…

Мой лес на месте, а в том месте, где я в прошлый раз превращался, все тихо, засады не видно, деревья не повалены, даже трава не помята.

Я опустился тихо, как можно быстрее, но все равно мучительно медленно, перетек в человеческое тело, прошел как можно дальше в сторону, прячась за деревьями, и уже там вышел на дорогу к Тибору.

В городе обычный день, я нарочито прошел через кварталы шорников и оружейников, а то уже засомневался, что здесь кто-то еще и работает, вижу только горластых торговцев, но все верно, пашут от зари до зари…

От королевского сада издали тянет дивными ароматами, крыша дворца блестит далеко-далеко, а он сам тонет в море деревьев. Железная решетка забора бросает на землю игриво-ажурную тень, стражники изнемогают в металлических доспехах.

Я издали помахал им и сказал бодро:

— Благодарю за службу, орлы!.. Как только стану конунгом — всем дам по прянику.

Один пробурчал:

— А ты еще не поступил к королю на службу?

— Кто живет по долгу службы, — отчеканил я, — тот подолгу не живет. На службе, как на дереве: чем крупнее шишка, тем раньше снимают.

— Ну да, — сказал он с неохотой, — ты крупняк, ничего не скажешь… Но на тебя бы столько железа да в такую жару…

Я сказал с предостережением:

— Эй-эй, в армии можно жаловаться только на короткий срок службы! И то не часто.

Второй вздохнул тяжко:

— Чем дольше тут торчу, тем больше красивых женщин вижу… Тебе хорошо, не привязан. Свобода!

— Все люди рождаются свободными, — сообщил я, — потом одни женятся, другие идут на службу.

Они распахнули передо мной ворота, как перед знатным лицом. Я подумал тревожно, что дело нечисто, как-то меня начинают принимать выше по стоимости, чем я ее вы-, казываю.

— Лучше быть нужным, — сказал я уже пересекая линию, — чем свободным. Так что у вас все в порядке!

Как только ступил на аллею, сердце несколько раз ликующе трепыхнулось, а ноги ускорили шаг. Я смутно удивился реакции своего здорового, но туповатого организма, еще не желая признаваться и даже осознавать, куда спешу и кого так жажду увидеть. Все равно принцесса обязательно попадется на пути, потому что хочу и стремлюсь к этому попаданию, а если не встречу сразу, пойду зигзагами, но наткнусь ну вот совершенно случайно и даже сделаю вид, что недоволен… ну вот такая я противоречивая свинья, хотя вообще-то все мы еще те кабаны.

Искать долго не пришлось, что-то во мне уже знает, где она в это время, сделал крюк по саду и топал по аллее громко и уверенно, поводя блестящими на солнце плечами, весь из себя загорелый и мужественный.

Принцесса задумчиво трогала пышные цветы на клумбе, какие-то надо убрать, тесновато, при моем приближении разогнулась, лицо еще пунцовое от прилива крови, я мысленно возжелал, чтобы таким и оставалось подольше.

— Снова после подвигов? — спросила она, голос должен был прозвучать иронично, раз уж наморщила нос, но почему-то не прозвучал. — Или как?

— Скорее, — сказал я, — или как.

Лицо ее, словно летящее вперед, кажется совершенным, как и необычно изломанные брови, слишком густые для женщины, а еще крупные слегка выпуклые глаза, полные губы широкого чувственного рта…