Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«что И. Сталин и другие советские руководители были прекрасно осведомлены о разработке американцами атомной бомбы.»[375]
Мне кажется, что этот пассаж Жукова 1969–1970 годов – явная «вставка», придуманная как для дезавуирования мнений Трумэна и Черчилля о том, что Сталин «ничего не понял», так и для демонстрации собственной осведомлённости Георгия Константиновича об «атомных делах» в 1945 году.
«Понятливость» Г. К. Жукова в вопросах создания атомной бомбы в тот момент, когда работы по ее созданию в СССР проводились в строго секретной, никакого отношения к армии не имевшей лаборатории Академии Наук, и по своему статусу являлись хотя и важными, но всё ещё не «государственными», а только «академическими», вызывает большие сомнения. Ведь даже много позже, когда ядерное оружие уже было создано и лежало на складах КБ-11, Жуков относился к нему скептически. Вот что свидетельствует об этом Владимир Иванович Алферов, в то время заместитель главного конструктора КБ-11, в беседе с журналистом Александром Емельяненковым:
«Жуков, который был в те годы министром обороны, – вспоминал Алферов, – тайно ненавидел Берию и всех нас считал чуть ли не его подручными. Он с большим недоверием относился к первым образцам атомного оружия. Говорил: «Эти ваши физические штучки никакие не бомбы. Как их хранить? А тем более использовать в войсках?». На вооружение их принимать отказывались. Первую партию «изделий» держали за колючей проволокой в Арзамасе-16».[376]
Это – 1954 год, подготовка к испытанию на Тоцком полигоне, после которого Жуков лично убедился в военной значимости атомных «физических штучек». Поверить в то, что за 9 лет до этого он настолько интересовался атомной бомбой, что с «полунамёка» понял то, чего, по мнению Черчилля, не понял и Сталин, значит сильно переоценивать интеллектуальный уровень полководца Жукова.
И несколько по-иному рассказывает эпизод разговора с Трумэном сам Молотов:
«В Потсдаме Трумэн решил нас удивить. Насколько я помню, после обеда, который давала американская делегация, он с секретным видом отвёл нас со Сталиным в сторонку и сообщил, что у них есть такое оружие особое, которого ещё никогда не было, такое сверхобычное оружие… Трудно за него сказать, что он думал, но мне казалось, он хотел нас ошарашить. А Сталин очень спокойно к этому отнесся».[377]
Как видим, в изложении Молотова нет при этом разговоре маршала Жукова и нет упоминания необходимости беседы с Курчатовым.
Более того, это воспоминание Молотова не исключает того, что Сталин действительно не понял, о чём говорит Трумэн и отнёс его именно к попытке Трумэна психологически «ошарашить» собеседника чем-то громким, но по сути пустым, а подлинный смысл этого сообщения осознал только после 6 августа, дня бомбардировки Хиросимы.
Это согласуется с воспоминаниями С. М. Штеменко, основанными на весьма авторитетных оценках А. И. Антонова, непосредственного участника переговоров в Потсдаме:
«Только после недели работы Г. Трумэн с ведома У. Черчилля решил поставить И. В. Сталина в известность о том, что в США есть необычайной силы бомба. Это произошло в неофициальной беседе с глазу на глаз, когда участники конференции спешили разойтись после утомившего всех заседания. Но относительно планов применения такой бомбы президент даже не обмолвился.
Позже Алексей Иннокентьевич говорил мне, что Сталин сообщил ему о наличии у американцев новой бомбы очень большой поражающей силы. Но Антонов, как, видимо, и сам Сталин, не сделал из информации Трумэна вывода, что речь идет о принципиально новом оружии. Во всяком случае, Генеральному штабу никаких дополнительных указаний не последовало».[378]
Как бы то ни было, очевидно, что Курчатову сообщили данные разведки о взрыве в Аламогордо вне зависимости от того, что слышал Жуков от Сталина в Потсдаме и что понимал Жуков в «атомных делах» в 1945 году.
О подготовке проведения первого атомного испытания в США «ориентировочно 10 июля» 1945 г. И. В. Курчатов узнал из «устной ориентировки», которую специально для него подготовила майор госбезопасности Е. М. Потапова.[379]
А вот как виделся этот разговор «с американской стороны». Разведка НКГБ приводит такое свидетельство наиболее компетентного и авторитетного интерпретатора – Роберта Оппенгеймера – от 23 октября 1946(?) года, высказанное в присутствии «Шиммеля и источника[380]»:
«Оп<пенгейме>-р считает, что величайшим упущением в амер. политике было то, что Трумэн не рассказал Сталину откровенно об атомной бомбе на Потсдамской конференции и не обсудил с ним вопрос о ее значении. Он сказал, что от разговоров с различными людьми, в том числе и с президентом, у него осталось впечатление, будто Трумэн упомянул Сталину об атомной бомбе невольно и что Тр. был так возбужден, что он не смог удержаться от того, чтобы не рассказать об этом на Потсдамской конф-и, но что Сталин будто бы не понял его обмолвки или по крайней мере “не дрогнул”, не изменил выражения лица, и Трумэн подумал, что тот факт, что Сталин не реагировал на его замечание, был новым доказат-вом того, что Сталин не интересовался этим».[381]
Иными словами, по мнению Оппенгеймера, основанному на личном общении с президентом, Трумэн думал, что Сталин «не интересуется» атомным оружием. И формирование у Трумэна такого мнения, по оценке большинства отечественных историков, является большим дипломатическим успехом Сталина. Но рассмотрение других эвереттических нитей, исходящих из точки ветвления «события разговора Сталина и Трумэна в Потсдаме», позволяет обнаружить интересные альтернативы этой оценки.
Упущенный шанс
Прежде, чем обсуждать альтернативы принятой трактовке этого события, приведу некоторые факты, на которые обычно не обращают внимания. За 12 дней до начала Потсдамской конференции Сталин получил такую информацию от Нью-Йоркской резидентуры НКГБ:
«М<оргента>-у в беседе с источником заявил, что Трумэн возлагает очень большие надежды на предстоящую встречу со Ст<алины>-м, желая установить хорошие взаимоотношения между США и СССР, а также добиться личной дружбы Ст<талин>-а. М<оргентау>. дал понять, что Т<румэн>. недолюбливает Ч<ерчил>-ля и указал, что это обстоят-во, видимо, поможет Т<румэну> и Ст<алин>-у найти общий язык. По словам М<оргентау>, мало вероятно, чтобы Ч<ерчил>-лю удалось выступить “единым фронтом” с Т<румэно>-м, если СССР сумеет использовать полит. амбиции Т<румэ>-на – быть переизбранным на пост президента США в 1948 году. Т<румэн> хочет, вернувшись в США с совещания в Берлине, показать, что ему удалось
