Искупление: Повесть о Петре Кропоткине - Алексей Шеметов

— А известно ли вам, любезный, что мое тамбовское имение расположено в совершенно безлесной степи? Ни одного дерева, кроме фруктовых. Вы добыли где-то ложные сведения.

— Прошу простить великодушно за беспокойство, — поклонился купец и вышел.

— Каков наглец! — возмутилась Лиза.

— Это шпион, Лиза, — сказал Кропоткин.

— А что же за вами шпионить-то? Вы же не преступник.

— В России, голубушка, всякого могут обвинить в преступлении. В безопасности живут только истинные преступники, высокопоставленные.

— Вы в самом деле идете на заседание императорского общества?

— Да, иду с докладом. Пожелай мне удачи, милая.

— Желаю самой большой. С богом, Петр Алексеевич.

Заседание открылось в присутствии августейшего председателя Константина и под председательством вице-президента Семенова.

Во время короткой речи, открывающей заседание, Кропоткин оглядывал зал. В первых рядах сидели старые и пожилые знаменитости — прославленный исследователь Севера седовласый граф Литке; геолог Гельмерсен, лучший знаток земных недр России; видный государственный деятель и ученый Левшин (один из основателей Географического общества); известный путешественник и невероятно деятельный член общества (бывший его секретарь) Остен-Сакен; инженер-генерал Кауфман, покоритель Самарканда и Хивы, содействователь туркестанских экспедиций; профессор геологии Горного института Барбот де Марни. В тех же рядах сидели более молодые, но не менее знаменитые исследователи, близкие друзья Кропоткина, — геолог и палеонтолог академик Шмидт; зоолог, географ и геолог Северцов, знаток Средней Азии, хорошо знакомый с ледниками Тянь-Шаня; легендарный путешественник Пржевальский, недавно вернувшийся из монголо-тибетско-китайской экспедиции. А Миклухо-Маклай не возвращался из своего неслыханно отважного путешествия. Переболел лихорадкой на Яве и опять отправился в Новую Гвинею, к «людоедам» папуасам, с которыми он крепко сдружился. Возвратился бы, сейчас сидел бы тут еще один близкий друг.

За рядами прославленных географов и геологов сидели пока еще мало известные члены общества, а за теми — просто любознательные посторонние, и среди них Кропоткин увидел доктора Веймара. Орест Эдуардович приветственно помахал ему рукой. Тоже пришел послушать. А где же Поляков? Да, он ведь унес в свой зоологический кабинет переданный ему портфель. Что-то долго он там запрятывает. А, вот появился, пробирается к первым рядам. Он-то, конечно, поддержит докладчика. Поддержит и академик Шмидт, уже пришедший к мысли о материковом оледенении. Остальные еще крепко держатся за лайелевский дрифт. Сегодня в этом зале решится судьба ледниковой теории. Если ученые начисто отвергнут гипотезу, никто за дальнейшее исследование ледникового периода не возьмется. Автору же предстоит бездельно коротать время в Петропавловской крепости, а потом долгие годы каторги…

— Милостивые господа, позвольте представить вашему вниманию нашего уважаемого сочлена Петра Алексеевича Кропоткина, — сказал секретарь общества.

Кропоткин взошел на кафедру и положил на пюпитр свою записку.

Он не открыл ее, не перелистнул ни одной страницы до самого конца доклада, длившегося почти три часа.

«Князь П. А. Кропоткин познакомил присутствующих со своими исследованиями ледниковых образований в Финляндии, приведшими его к тому убеждению, что все валуны, рассеянные на полях средней и северной России, доставлены туда из Финляндии ледниками, а не плавающими льдинами, как это большей частью предполагалось доселе».

В одну фразу втиснул протоколист весь искрометный доклад с его блестящими доказательствами и отважными обобщениями. Не вместилась в эту фразу та полемическая буря, бушевавшая в зале с полудня до вечера. Сторонники старой теории хотели видеть древнюю землю России залитой морем и защищали ее от страшного ледяного нашествия, а докладчик упорно покрывал ее огромной (тысячеметровой) толщей движущихся ледников.

Конец спору положил профессор геологии Барбот де Марни, сорокапятилетний выдающийся ученый.

— Был ли ледяной покров или нет, — сказал он, — но мы должны сознаться, господа, что все, что мы до сих пор говорили о действии плавающих льдин, в действительности не подтверждается никакими исследованиями. Гипотеза князя Кропоткина, если он ее докажет, произведет переворот в географической науке.

— Исследование заслуживает самого серьезного внимания, — сказал вице-председатель Семенов. — Что, если мы предложим вам, Петр Алексеевич, место председателя отделения физической географии? Вам представятся большие возможности продолжать свой труд.

Опоздали, господа, подумал Кропоткин. Меня ждет другое место.

— Так что вы скажете, князь? — спросил августейший председатель.

— Я ничего не могу сказать, — ответил Кропоткин. — По крайней мере, сегодня не могу. Надо хорошо об этом подумать.

Нет, не об этом он думал, возвращаясь вечером на Малую Морскую. Этой ночью за мной непременно явятся синие архангелы, думал он. Рыжий бородач в длинном сером сюртуке приходил, конечно, уточнить адрес и узнать, на месте ли я. Третье отделение уже установило, что агитатор Бородин и князь Кропоткин — одно и то же лицо. Надо немедленно убраться с квартиры, а утром махнуть в Москву, достать там другой паспорт, уехать в какую-нибудь южную губернию, объединиться с товарищами, создать земледельческую артель и жить в народе. Или податься на Волгу, на места разинской и пугачевской вольниц и попробовать со временем сколотить боевую крестьянскую дружину.

Войдя в свою комнату, он вдруг почувствовал такую усталость, такое безразличие к своей судьбе, что не нашел силы сразу взяться за сборы. В споре на совещании он разрядился до полного опустошения. С рабочих сходок или с собраний тайного общества, где тоже бывали жаркие полемические схватки, он возвращался возбужденным. Почему же с сегодняшней баталии вернулся измотанным и разбитым? Ведь она не кончилась его поражением. Или это уже не имеет теперь никакого смысла? С обществом географов все кончено. К исследованию ледников он уж не приступит.

Лиза не приходила. На столике было все приготовлено к чаю. Кропоткин отломил кусочек сайки, пожевал, походил из угла в угол. Потом выпил чашку теплого чая и оглядел комнату. В ней надо было сейчас все переворошить, кое-что уничтожить, кое-что отбросить, остальное приготовить к вывозу. Жандармы и полицейские налетают обычно поздней ночью, и можно успеть куда-нибудь перебраться. Но нет сил взяться за дело.

Он снял с себя сюртук, сапожки и прилег отдохнуть на кушетку. И вскоре уснул. И проснулся только утром. Ага, значит господа жандармы великодушно даруют еще один день, подумал он. Вскочил и сразу принялся потрошить письменный стол. Он выложил из него прямо на пол все бумаги, сел на корточки и стал рыться в этом бумажном ворохе. И рылся почти весь день. Лиза не раз входила в комнату, тревожно смотрела, как он торопливо перебирает стопы листов, одни оставляет в папках и откладывает к столу, а разрозненные листки, какие-то записи, письма, конверты рвет на мелкие клочки и бросает в мусорную корзинку. Горничная, конечно, догадывалась, что он спешно готовится к переезду и уничтожает тайные бумаги, но она деликатно молчала, ни о чем его не спрашивая. Трижды она выносила переполненную корзинку в коридор, и Кропоткин слышал, как там лязгала чугунная дверка печи, обогревающей изразцовой стенкой его комнату.

Покончив с бумагами, Кропоткин раскрыл книжный шкаф. Шкаф этот он успел в последнее время заметно опустошить. Многое перенес Полякову на хранение, другое раздал новым товарищам и библиотекам рабочих. Но на полках оставалось еще порядочно книг. Он просмотрел их, увязал в пачки, чтоб перевезти, как и другие вещи, к родственнице Людмиле Павлиновой, жене адвоката.

Уже стемнело, когда он закончил свои сборы. Лампу он зажигать не стал. Надел пальто, шляпу и вышел в коридор. Тут подбежала к нему Лиза.

— У подъезда шпионы, — сказала она. — Сейчас переезжать нельзя. Берите извозчика и уезжайте покамест без вещей. Выходите черным ходом.

— Спасибо, милая, — сказал он. Поспешно поцеловал ее и кинулся к черной лестнице.

Он спустился во двор, вышел на улицу, увидел невдалеке извозчика, подбежал к нему и прыгнул в дрожки.

— На Невский, и быстрее, — сказал он.

Извозчик пустил лошадь во всю рысь. Кропоткин оглянулся, но фонари на Малой Морской еще не горели, и он не заметил в сумерках ничего подозрительного.

А Невский уже сиял в огнях.

— К Николаевскому вокзалу, — приказал Кропоткин извозчику.

Они домчались уже до здания Думы, и тут их стал настигать лихой извозчик, гнавший вороного коня вскачь. Когда лихач взял несколько в сторону, чтоб обогнать, Кропоткин увидел в пролетке недавно арестованного фабричного рабочего Тарасова. Тарасов призывающе махнул ему рукой, и Кропоткин, поняв, что рабочего освободили и он хочет передать какое-то сообщение от товарищей, велел своему извозчику остановиться. Изящная пролетка остановилась рядом, и с нее спрыгнул щеголеватый улыбающийся господин.