«Голубые Орхидеи» - Джулия Фэнтон

Валентина согласилась выполнить просьбу Пичис. В этот момент вернулся ассистент помощника режиссера с первой кипой газет. С размаху он бросил их на стол. Артисты столпились вокруг. Болтовня сразу смолкла. Атмосфера стала напряженной.

Кит Ленард листал толстый «Нью-Йорк таймс» в поисках театрального раздела. В комнате воцарилась мертвая тишина. Он нашел его и принялся читать вслух.

«С первых заунывных звуков русской балалайки до возбуждающей мелодии из второго акта „Где-то, когда-то“, „Балалайка“ претендует на звание лучшего мюзикла года и достойна репутации волнующей, вызывающей восторг феерии. Эта постановка того же класса, как „Моя прекрасная леди“, „Южный Пасифик“ и „Смешная девчонка“.

Одна из главных причин такого блистательного успеха постановки — то, что продюсеры привлекли актеров экстракласса. Валентина Ледерер, бывшая солистка „Голубых Орхидей“, своим огненным танцем и сильным голосом заставила шоу засверкать…»

Более того, Бена Пэриса назвали «звездой сцены первой величины», а танцы определили как «блистательные и новаторские». О Ките Ленадре снова отзывались, как о «бродвейском вундеркинде».

Голос Кита потонул в восклицаниях Бена и взволнованных и радостных криках столпившихся вокруг актеров и танцовщиков. Они стали хватать газеты и читать вслух отрывки из разных рецензий, смеяться, кричать, запрыгивать на столы и бешено кружиться.

Все подходили, чтобы обнять Валентину, а Бен поднялся и, стиснув ее, как медведь, заревел:

— Моя красавица! Моя изумительная партнерша! Боже, как я люблю тебя! Я хочу твое тело!

Появились комментаторы новостей со своими миникамерами и взяли интервью у Валентины, Бена, Кита, режиссера и нескольких актеров-танцовщиков, особенно у Дженни, тоже получившей благосклонные отзывы в рецензиях. Беттина напилась, и ее пришлось чуть ли не на руках нести к такси, а она смеялась и ко всеобщему изумлению выкрикивала:

— Я не сука, я не сука!

Позже, когда им предоставилась возможность спокойно прочитать газеты, Кит тихо прошептал Валентине на ухо:

— Вэл, ты теперь звезда, настоящая звезда. Я знал, что ты сможешь сделать это. Ты думала о моих словах?

— Ты знаешь, что да.

«Балалайку» играли при переполненных залах. Валентина продолжала попытки связаться с Орхидеей. Но в следующею субботу позвонила Пичис и сказала, что в день премьеры Орхидея улетала в Амстердам.

— В Амстердам? — ошеломленно переспросила Валентина.

— Да, дорогая, она сказала, что там создаются какие-то новые ансамбли и ей необходимо разузнать. Она дала мне номер своего телефона в отеле. Может, ты захочешь позвонить?

— Хорошо, — сказала Валентина и перевела разговор на другую тему. Она не сомневалась, что Орхидея не станет отвечать на ее звонки в Амстердаме, точно так же, как в Нью-Йорке. На сердце лежала тяжесть от разлуки с сестрой, но вместе с тем она начинала сердиться. Орхидея вела себя как испорченная ревнивая девчонка.

Комната Орхидеи в отеле «Амстел» в Амстердаме, одном из самых маленьких в Европе роскошных особняков, пропах пряным мускусным ароматом секса. Солнечный свет струился в окна, принося с собой звуки транспорта из города очарования и декаданса. Ветряные мельницы, тюльпаны, обсаженные деревьями каналы, ряды трехсотлетних домов с остроконечными крышами притягивали туристов в сказочный голландский город. Но в имеющем дурную репутацию районе красных фонарей проститутки в кимоно сидели в выходящих на улицу витринах, кивая постоянным клиентам. Вы можете открыто приобрести здесь любые мыслимые и немыслимые наркотики. Если вы хотите забыться в круговороте непрекращающегося празднества, Амстердам — именно то место, которое вам нужно.

В постели, усевшись верхом на огромного, похожего на медведя, мужика, все тело которого было покрыто, как шкурой, золотистыми волосами, Орхидея приближалась к оргазму.

Она тяжело дышала и стонала, а лежащий под ней мужчина, крепко держа ее за бедра, яростно вонзался в нее. Это был Пьет Вадерклут, голландский рабочий двадцати четырех лет с сероватой бородой и усами, почти двухметрового роста. Он трахался, как дикий медведь. Они уже испробовали, по крайней мере, пять разных способов, но его воображение, казалось, не знало границ.

Как только она была готова забиться в первом конвульсивном содрогании, Пьет внезапно остановился, посмотрел на нее своими голубыми глазами, затем подтолкнул ее так, что она на его огромном члене, как на шарнире, развернулась в противоположную сторону. Ощущение было такое, словно она перескочила через какую-то грань. Вскрикивая и дрожа от оргазмов, следующих один за другим, она утонула в исступленном восторге — единственное, что еще могло сделать ее счастливой.

Пьет тихо похрапывал. Совершенно удовлетворенная, Орхидея расслабилась и позволила себе задуматься. Она понимала, что убежала в Амстердам, чтобы спастись от успеха Валентины, от почти ежедневных газетных и журнальных статей, мучительно напоминающих о ее поражении.

Амстердам — город, где сконцентрировалась европейская торговля наркотиками, мог предложить все. Орхидея окунулась в этот мир, пробуя все, кроме сильнодействующих. Это соответствовало ее саморазрушительному настроению. Она даже вступила в новую женскую рок-группу, по-голландски она называлась «Сексуальные цветы», но после того, как она два-три раза опоздала на репетиции, ее вышвырнули оттуда.

Вечером в своем номере она прикончила целую бутылку вина, совершенно опьянела и почувствовала огромную жалость к себе. Никому она не нужна!

Может, ей принять горсть тех красных таблеток, которые Пьет дал ей на прошлой неделе? Если проглотить их с целой бутылкой вина, она отключится… навсегда. Но когда она выпила часть таблеток, сработал рефлекс, и ее вырвало.

— Боже! — плакала она, лежа на полу и тяжело дыша. — Боже, ты здесь? Зачем ты так поступил со мной. Черт побери! Все, чего я хочу, — это быть такой, как Валентина. Это все, чего я хочу. Почему ты не дал мне немного таланта тоже? Почему?

Но ответа не было.

Она стонала, тужилась, пытаясь вызвать рвоту, зная, что ее болезнь находится глубоко внутри нее. Наконец, она встала и, спотыкаясь, побрела в ванную.

На полпути к ванной она услышала через тонкую стену гостиничного номера какой-то звук. Он показался знакомым и успокаивающим — стук пишущей машинки: постоялец из соседнего номера что-то печатал.

Орхидея, шатаясь, дошла до кровати, шлепнулась на нее и проспала до следующего утра.

На заре она проснулась, ощущая себя странно посвежевшей, несмотря на вчерашний вечер. Она оделась и вышла из отеля, побродила по улице Эландсграшт, разглядывая товары в витринах, пока не обнаружила ломбард, в котором были выставлены на продажу электрические пишущие машинки.